— Юношеское тщеславие жаждало моего ответа и внимания, но вместо этого приговорило тебя к смертной казни по законам Асгарда.

— Я п-пытался сказать тебе… — Локи запинался на каждом слове, задыхался. Расчет оказался верен: Ванахейм — идеальное место для вынесения смертного приговора и привидения его в исполнение, ведь почти невозможно сосредоточиться на оправдательной речи, когда основным противником является воздух.

— Ты сам-то понял, что хотел сказать? — Ждать ответа не следовало — Локи едва ли мог говорить. — Твоя речь настолько бессвязна, что вычленить хоть одну сколько-нибудь стоящую мысль в этом потоке слов и эмоций стоило мне немалых усилий, — Один сделал паузу, наблюдая, как Локи то краснел, то бледнел, то силился хоть что-то возразить, но все без толку.

— Играя в куклы, — Всеотец сурово посмотрел в глаза приемному сыну, не давая отключиться от реальности и пропустить все самое важное мимо ушей, — ты забываешь, что марионетки могут оказаться кукловодами, а ты сам — не более чем подвешенной за веревочки тряпицей, набитой соломой.

Повисло неловкое молчание. Неприятную правду надо говорить медленно и предельно простыми словами, чтобы жертва восприняла её суть полностью.

— Ты глубоко заблуждаешься, если считаешь, что я не контролирую каждую беседу с тобой. — Растерянность и отрешенность на лице Локи сменились подозрениями. Значит, он еще не полностью сломлен и способен оценивать услышанное? Это ненадолго. Царь медленно отошел к окну, разрывая зрительный контакт.

— Каждая твоя эмоция — счастье от иллюзорной победы или горечь бессилия и отчаянья — создана мною. Я предугадываю каждый твой следующий шаг, словно поворот сюжета в зачитанной до дыр книге, потому что эту книгу написал я сам.

Локи хмурился и поджимал губы. Не верил. Что ж, он получит доказательства всесилия бога, в котором посмел усомниться.

— Во время наших бесед во дворце я не принуждал тебя к ответу, стараясь лишь понять, что ты скажешь добровольно. Я специально повез тебя мимо кумира, зная, что ты обратишь на него внимание и захочешь поехать на кладбище, а собственный курган потрясет тебя настолько, что я без всяких проблем доставлю тебя в поселение. Предлагая тебе казнь, я знал, что ты её не выберешь. Я позволил тебе дерзить мне на кладбище, — Один резко обернулся, заставив Локи выпрямиться в кресле. Еще нет, еще не сломлен, — посчитав, что правда о матери слишком тяжела для тебя, но ты продолжаешь дерзить, и я показал тебе твою мать в юности, прекрасно понимая, что это вызовет еще один взрыв. — Один тяжело вздохнул, растягивая паузу — оставалось уповать только на то, что вчерашняя догадка верна. Если да — Локи падет к его ногам, если нет, то ускользнет, пускай и ненадолго.

— Знаю я также и то, что все твои мысли и действия последних полутора зим, даже ведущие к разрушению девяти миров, служат только одной цели: заставить меня гордиться тобой и не жалеть о том, что я пощадил тебя и ввел в семью.

Слова прозвучали громом среди ясного неба и не встретили сопротивления. Значит, расчет оправдался.

— Ты забрал меня как артефакт, а не как сына, — Локи поднялся с кресла, стараясь придать голосу решимости, но обмануть собственного отца почти невозможно. — А артефакт должен просто ждать, когда ему найдут применение… У тебя хорошо получается манипулировать мною и мучить, великий Один. — Локи чувствовал легкую дрожь и горечь во рту. Он снова был один и снова на краю пропасти, вынужденный признать свое полное поражение.

— Ты мучаешь себя сам, у меня никогда не было в этом нужды.

— О да, ты знаешь мои слабости и с легкостью допрашиваешь, не замарывая рук, — хмыкнул Локи. Уже не было смысла что-то скрывать и на что-то надеяться.

— Допрашиваю? — голос царя был по-настоящему удивленным. — Ты до сих пор хранишь свои тайны о Бездне, Каскете, Тессеракте и наверняка о чем-то еще столь же важном, о чем я даже не догадываюсь.

— Но ведь это значит… — Локи недоуменно поднял голову и подошел чуть ближе, — что это тебе безразлично!

Мир рухнул. Он полгода играл с отцом, как ему казалось, в совершенно понятные игры: отец всеми способами старался принудить его к ответу, а он сопротивлялся и стойко хранил свои тайны. А теперь оказывается, что все было ложью с самого начала? Локи показалось, что он снова висит над Бездной. Все сложнейшие комбинации и продуманные ходы — все суть игра его воображения!

— Но что тогда является твоей целью? — Локи прикрыл глаза, пытаясь найти правду. Она где-то рядом, возможно, сокрыта в его прошлом. — Хочешь показать мне свою настоящую мощь, сломить мой дух, сделать меня своим рабом? — Не имело значения, угадает ли он с первого раза или со второго.

— Разумно, — Один казался довольным предположениями. — Но ты не совсем прав. Да, я хочу, чтобы ты слушался меня как сын отца, но я не собираюсь делать тебя рабом своей воли, от твоих способностей можно получить гораздо больше пользы, чем просто слепое выполнение приказов.

— В моей подготовке не было ничего, сколько-нибудь направленного на самостоятельное мышление, все ради угождения тебе, — тихо произнес Локи, стараясь не переходить на крик. — Сплошная учеба, тотальный контроль за каждым шагом и постоянные напоминания: «Вы дети Одина, не разочаруйте отца»… Да мы только и делали, что выполняли твои приказы! Ты был богом, чье слово есть истина, чья похвала — высшая награда, а чей гнев — конец света!

— Последние войны заставили меня многое изменить, в том числе пересмотреть взгляды на будущее своих детей, — Один помедлил, но Локи не спешил его перебивать, ожидая продолжения речи. Раньше он должен был занять трон Ётунхейма, что же ему теперь уготовано? — Твоя участь в твоих руках, я тебе уже это говорил. Что ты выберешь? Останешься со мной, займешься наукой, развяжешь еще одну войну, уйдешь скитаться по другим мирам? — перечисляя, Один обходил сына по кругу, делая паузы и жестко давая понять, что правильный ответ только один, но произнести его должен сам Локи.

— Если я останусь во дворце, то что? Я так и буду стоять за спиной Тора как раньше? — Быть тенью все же лучше, чем править ётунами — это Локи отлично осознавал, но хотел убедиться, что в этот раз правильно понял намерения отца.

— Ты никогда не был тенью Тора. Ты, видно, совершенно не понимаешь, что вкладывается в это понятие.

Царевич нахмурился и насторожился: что отец имеет в виду на этот раз? Ведь он точно знал свое место, он сам поставил себя за спину Тора.

— Ты был искусным манипулятором, заставляющим брата совершать выгодные тебе поступки, за которые, как ты сам недавно отметил, отвечать будет он. — Это была похвала, первая за весь разговор, и Один надеялся, что Локи поймет его правильно. Но не тут-то было. Сын смотрел на него настолько недоуменно, что царь Асгарда едва не рассмеялся в голос. Неужели собственные дети и в самом деле считают, что он не видит ничего дальше собственного носа? Что ж, пускай Локи усвоит сегодня главный урок: Всеотец не может чего-то не замечать, но он может давать событиям развиваться так, как они того пожелают, если это не противоречит его интересам или не нарушает покой девяти миров.

— Почему? — голос Локи дрожал от удивления. Сказанное его настолько поразило, что похвалу он даже не заметил. — Если ты всегда это знал, почему я оставался безнаказанным? — Царевич опустил голову. Отец лгал ему сейчас, иначе и быть не могло. Локи очень хорошо помнил, на какие именно пакости подбивал брата, помнил, как тот сам потом доказывал отцу свою вину и гордился проступками.

— Отсутствие предрассудков сделает тебя мудрым царем. И если Тора все устраивало, зачем я буду вмешиваться в ваши личные взаимоотношения? — То, что казалось царевичу столь важным и особенным, было для царя не более значимым, чем полет мелкой мошки.

— Но это же нечестно! — воскликнул Локи. Отец. Бог всех миров. Кто он такой на самом деле? Знал ли Локи хоть немного то существо, что стояло перед ним? Образ отца — справедливейшего духа всех девяти миров — рушился на корню, подобно образу родной матери. Локи всегда знал, что в политике и на войне нет места настоящей справедливости, но считал, что в семье Один проявляет все свои лучшие качества.