Тело сводит от боли и я выпускаю кружку с чаем из рук. Осколки и жидкость равномерно разлетаются по полу.
Боль, отразившуюся на лице замечает Павел. Опускает глаза вниз и видит мои перемотанные ноги. От нагрузки на белых бинтах снова проступает кровь. Мысленно ищу в себе силы сделать хотя бы шаг.
Он подходит быстро, не дает мне опомниться. В его глазах вижу гнев, но он направлен не в меня. Подхватывает на руки как перышко и крепко прижимает к себе.
Мне бы возмутиться. Но я вдруг понимаю, что мне все равно. Совершенно безразлично что происходит сейчас с моим телом. Все-равно на его сердце, которое сейчас бешено бьется в его груди.
Он шепчет в ухо «Прости», но это так отдаленно звучит, будто сказано кому-то другому. Салли на пороге провожает грустными глазами. Даже не успеваю попрощаться, когда Павел выносит меня из ее квартиры.
Мне не страшно. Я больше не боюсь его. Он несет меня бережно, аккуратно, как самую большую ценность на планете. Я не прижимаюсь к нему, не даю даже повода думать, что между нами что-то может быть дальше.
Но сердце в груди бешено ноет, рвется и мечется, пытается достучаться до упрямого мозга. Нет, дорогое сердце. В этот раз у тебя нет ни единого шанса.
Обеспокоенный Мула открывает ему дверь и Павел садит меня в машину. Я сажусь так же молча. Не поздоровавшись. Такая апатия накрывает. Ничего не хочется совершенно. Ни говорить, ни делать.
План есть, значит буду придерживаться его.
Павел садится на свое место. Нежно и бережно берет мою безвольную руку. Сжимает, крепко держит, вздыхает и все пытается заглянуть мне в лицо. Лишаю его такого шанса. Отворачиваясь в окно.
Едем. Довольно долго. Ситуация ровно такая же.
Он не спешит говорить. Я не хочу слушать. Хочу позвонить маме и папой. Услышать родные голоса. Понять, что хоть кто-то в этом мире меня любит по-настоящему. Не предаст, не унизит, не погубит мою жизнь.
Когда приехали на крыльцо вышли встречать все. Все рабочие люди. Те, кого Павел считает своей собственностью.
Кто-то всплескивал руками глядя на мои кровавые бинты. Кто-то охал и ахал.
Я смотрела лишь на крыльцо, по которому меня как последнюю собаку тащил Павел за волосы. Вспоминала, как он швырнул меня, как вел за ворота…
Слезы опять полились градом. Вдруг все ожило с новой силой. С новой болью.
Хорошо, что он не остановился на первом этаже. Иначе я бы точно сошла с ума, если бы вспомнила как он…
Павел молча занес меня наверх. На третий этаж в свою спальню. Все здесь было пропитано нами. Стены помнили меня, мой запах на простынях и подушке. Я оставила тут свой след…
Он положил меня на кровать. Мне бы возмутиться, почему он принес меня именно сюда. Но тут мне почему-то было так спокойно, что я не решилась.
Хотелось побыть здесь последний раз. Хоть чуть-чуть, запомнить эти стены. Те счастливые моменты, что окружали меня. Сколько раз мы занимались тут любовью? Немыслимое количество за столь короткий срок…
Больше ничего этого в моей жизни не будет. Никогда.
Павел ушел в ванную и вернулся с аптечкой. Я поздно поняла, что он хочет сделать. Попыталась забрать ногу, но не вышло.
Он медленно стал разматывать бинт на ноге. Когда увидел порезы, полученные вчера — застонал, как умирающий зверь. Положил ногу обратно на кровать и вышел.
Я слышала, как что-то рушится и ломается в апартаментах, которые были моими. Что именно он уничтожал я не знала. Но внутри меня опять разгорался вулкан жалости к себе. Я невольно заплакала и закрыла глаза руками.
Он вернулся довольно скоро. Кулаки разбиты, кровь сочится. Глаза бегают, красные…
Он выливает что-то на ватный тампон и прикладывает его к моим ранам. Я не двигаюсь. Боли не чувствую, мало что могу почувствовать сейчас.
— Девочка, прости, умоляю. Прости, прости, прости, прости, прости… — шепчет как в забытье. Не со мной говорит, из его глаз капают на разбитые руки соленые капли.
Он достает какую-то мазь и наносит ее на порезы. Все тоже самое проделывает со второй ногой.
А я вспоминаю случай в гардеробной, когда он так откровенно ласкал мои ступни… Вот что теперь с ними стало, Паша. Вот что ты сделал со мной.
Вдыхаю родные ароматы стен и парфюма. Господи, да за что мне это. Чем я это заслужила? Прикрываю глаза руками и пытаюсь остановить поток слез.
Отставив аптечку Павел заговорил.
— Послушай меня девочка. Умоляю, просто выслушай. Я должен сказать тебе…
Я никогда не прощу себя за то, что сделал с тобой. — поднимает глаза на меня первый раз за все время. — Я себя ненавижу, наверное даже больше чем ты меня. Я наделал такого, за что не прощают никогда… — он хватается за переносицу пальцами, опять пытаясь сдержать слезы.
— Я готов понести любое наказание. Любое, слышишь? Я даже руку себе готов отрубить ту, которой замахнулся на тебя. Лишь бы ты просто была рядом со мной.
Я не прошу тебя любить меня или спать со мной, я прошу у тебя лишь дать мне шанс хоть как-то искупить свою вину… — Он поник совсем. Плечи опустились, голова склонилась к груди.
— Я знаю теперь, что ты ни в чем не виновата.
При этих словах я всхлипнула громко и болезненно… Обняла себя руками.
— На этом видео ты накачана чем-то. Ты совсем не соображаешь, что с тобой делают… Я найду этих мразей! Я тебе обещаю, они пожалеют, что родились на свет. Я каждого из них накажу так, что они ходить не смогут, милая…
Слова Павлу давались с трудом. Кулаки сжались, вена на виске пульсировала и налилась кровью.
— Видео я изыму. Я задействую все свои связи и деньги, чтобы никто и никогда не смел тебе больше про это напоминать. — он потер лоб.
— Романов — сын Олеси. Он находил девушек в тяжелом положении и отправлял их сюда. Обещал хорошую работу и деньги. По факту отдавал в рабство. Салли одна из таких девушек… Ей повезло, но остальным…
Три месяца назад на меня вышел местный оперативник. Им нужна была помощь, чтобы его поймать. Романов давно хотел выкупить часть акций на мой сайт, но я не продавал.
Им нужен был предлог, чтобы заманить его сюда и раскрутить всю преступную группировку. Я сделал ему максимально реальное предложение и назначил встречу. Вчера она должна была пройти. Его бы повязали, наконец хоть один канал работорговли был бы перекрыт.
Но он не приехал, я ждал его, но так и не дождался.
Я позвонил и он дал понять что меня слили. Что это сделала ты… А потом прислал это видео…
Он поднял на меня глаза, его тело колотило дрожью. Я лишь слушала и моргала, и то через раз.
— Он ушел, Марго, он снова ушел. Девушек все также будут поставлять сюда как рабынь. Я так хотел помочь… Я был взвинчен настолько, что не захотел тебя даже выслушать… Господи, девочка, какая же я мразь!
Он закрыл руками лицо и больше не сдерживал рыданий. Он трясся и содрогался, оплакивая всю горечь сложившейся ситуации. Не смея даже поднять на меня взгляд. Когда слезы кончились, он продолжил.
— Маленькая моя… девочка… я так люблю тебя… я готов себя разорвать в клочья за твои ободранные ноги, за каждую рану… я сломал тебя…
Я реву и не могу сказать ни слова, в горле горький ком. Обида на все случившееся тесно переплетается с чувством острой жалости к этому мужчине. Он попал в ситуацию, из которой не знали выхода ни он ни я. Это убивало.
Одна часть меня хотела обнять его, прижаться крепко и стереть слезы с его лица. Другая часть хотела рвать его на части, кидаться с кулаками на грудь, бить со всей силы…
— Девочка, умоляю тебя. Просто дай мне один шанс. Один единственный. Я не подведу тебя никогда. Я буду самым лучшим для тебя. Мы сможем все забыть… Мы переедем отсюда нахрен, чтобы ничто не напоминало нам об этом. Мы еще можем быть счастливы…
Он добивает окончательно:
— Я так люблю тебя малыш. Я заслужу твое прощение, я на части рассыплюсь, но верну все назад. Дай мне шанс?
Я глотаю поступившую боль горстями. Не запивая. Смотрю в его красные умоляющие глаза и сама не понимаю почему говорю вслух не своим голосом:
