Проваливаюсь в темноту, падаю, умираю. Все меркнет в этом мире для меня, для нас двоих.
Отступающая тряска первой волны сменяется нагнетающим предчувствием второй.
Он двигается так интенсивно и ритмично, рвано дышит, стонет и хватает мою шею губами и зубами.
Я не выдерживаю его напора… Всего еще одна бесконечность и я взрываюсь снова, вместе с ним.
Он рычит и выливается в меня целиком, без остатка. Напомнив меня до краев. Хватает мою голову и заставляет смотреть в свои глаза. Я бешено сокращалась всем телом и не могу сдерживать стоны. Сжимаю его внутри себя так сильно, что становится больно.
А он смотрит и впитывает безумными глазами каждое мое движение. Его дыхание такое рваное, что мне кажется он сейчас задохнется.
Чувствую, что сейчас отключусь. Он впивается в меня ртом и больно кусает за нижнюю губу. На нем еще есть мой запах и это невыносимо приятно.
— Тихо девочка, тихо… — хрипло шепчет прямо в губы. — Все хорошо, не надо только отключаться. Будь со мной…
Он вышел из меня, сел на ступеньку рядом и как безвольную куклу посадил на свои колени. Вытер мои слезы теплыми руками и я начала приходить в чувство. Даже не заметила, как заплакала.
— Тебе больно? — спросил шепотом прямо в ухо.
— Нет, мне очень хорошо… — честно ответила я.
— Ты так ярко кончаешь… Я никогда такого не встречал. Так долго и так сильно мне даже немного больно — его шепот был нежен. — Прости, я не думал тебя трахать. Думал, что мы обойдемся оральными ласками… Но когда ты взорвалась… Я не сдержался. Прости если было больно.
Смущение и стыд пока не пришли ко мне и я решила не призывать их. Позволила расслабиться и баюкать себя как маленькую девочку.
— Это было… Прекрасно. — честно призналась я, подняв на него глаза. — Я никогда такого не испытывала.
— Еще вчера ты была девственницей — это не удивительно. — хохотнул Павел. — У тебя все еще впереди. Есть много вещей, о которых ты даже и не думала…
«У меня все еще впереди»… Не у нас, у меня. Поздно пришла в голову противная мысль. А с ней и стыд и смущение. Ну конечно, у меня — ведь никаких «нас» нет и не планировалась. Игрушка на год, ты что позволила себе забыть?
Начинаю пытаться сползти с его колен, отстраняюсь, замыкаюсь в себе. Вырываю себя, проросшую в этого мужчину каждой венкой своего маленького тела. Тяжело, больно. Мучительно слышу как кровь закипает в ушах.
Он не дает встать самостоятельно, вместо этого сам взлетает вверх и ставит меня на ноги. Говорить что-то бессмысленно. Посмотреть ему в глаза значит навсегда умереть. Признаться себе честно, что меня опять использовали для удовлетворения потребностей — не могу, не хватает смелости.
Выхожу из бассейна. Молча подбираю трусы и лиф, иду туда где лежат халаты. Он за мной, как будто не понимает, почему мое настроение так резко могло измениться. Выпаливает:
— Надо срочно что-нибудь пожрать. Умираю с голоду.
— У меня нет аппетита. — говорю тихо, едва слышно.
— Это еще что значит? — хватает меня за локоть.
До спасительных халатов осталось не больше пары шагов. Хочется укутаться, спрятаться, сжаться до размеров молекулы и раствориться в этом мире вместе со своим несчастьем и со своими гребанными никому нахрен не нужными чувствами.
— На что ты обиделась? Марго? — задумчиво пытается заглянуть в мои прячущиеся глаза. — Нам же было хорошо вместе.
Сглатываю обиду, пытаюсь проглотить ее как горькую пилюлю без воды и оставить где-то внутри. Чтобы ОН никогда не увидел, что мне больно. Не догадался, не осознал, что я сейчас чувствую и чем во мне это отзывается.
— Маргарита, я спрашиваю, какого хрена с тобой случилось? — дергает за руку, больно, наверняка оставляет следы.
— Я … Я просто плохо себя чувствую — нахожу безопасную середину и вроде даже не вру. Чувства у меня и правда не к черту. Осмеливаюсь поднять глаза и шепотом прошу — Отпусти.
— Нихрена, — зло говорит он еще крепче сжимая мою руку. — объясняй.
Тон не терпит неповиновения. Но как я ему скажу? Как я вообще могу ему сказать, что я дура такая посмела испытывать к нему что-то. Да и не похрен ли ему?
— Прекрати пожалуйста, мне больно… — кажется, он только сейчас понял, с какой силой сжимал меня.
Он отпускает и я отворачиваюсь беру свой халат и стараюсь побыстрее его надеть. Ткань на мокрое тело ложится отвратительно неохотно, я психую с силой тяну рукава.
Стоит сзади, молчит. Не понимает.
Разворачиваюсь надев кое-как гребаный халат запахнувшись наглухо, сделав себя непробиваемой для него.
— Я не хочу быть твоей постельной игрушкой, Паша. — честно говорю я — Я не могу так.
— Хм… — он задумчиво смотрит. Не понимает снова, вижу по глазам.
— Просто я… у меня… у меня есть… — не могу сказать, душат слезы. Не могу их сдерживать, катятся по щекам. Как признаться ему, что у меня есть эти блядские чувства? Что внутри меня все горит? Что я рассыпаюсь рядом с ним на мелкие кусочки? Ему это надо? Нет. А вот я потом себя не соберу.
— Паша, у меня есть к тебе… определенные чувства… — вслух, сказала, нихрена себе! — Нам лучше прекратить… это… — обвожу взглядом бассейн. — Иначе я себя потом не соберу.
Вот! Я сказала это. Я сделала, смогла. Он стоит открыв рот. Растерян, не знает, что сказать. Потерялся дорогой Павел Александрович, человек который так хотел объединять людей по всему миру.
Жду, жду с минуту. Молчит, моргает, отчаянно о чем-то думает.
Нечего думать, Паша. Мои чувства никак не вяжутся с твоим расписанием, я смотрела. Если ты выгонишь меня — я готова, уйду. Залижу раны, найду нормальную работу и буду как-то жить. Не переживай.
Сказать нечего? Чтож, пойду к себе. Меня знобит и очень хочется в горячий душ. Хоть он и не отогреет лед, которым теперь сковано мое сердце. Ничего. Я выживу. Не переживай.
Обхожу по периметру и влетаю в дом, раненной птицей оказываюсь на своем этаже. Чёртову щеколду так и не приделали, а жаль. А впрочем нет. Скоро в этих апартаментах появится другой обитатель, возможно ей и не потребуются никакие замки. Она с радостью раздвинет ноги и не скажет ни слова — прямое подчинение же.
Как же рвет все внутри. Как же душит.
Открываю воду, снимаю халат и вхожу в кипяток. Клубы пара летят надо мной, но мне все равно. Мне лучше. Под горячими струями не видно горячих слез. Надо дать им выход иначе они убьют меня пулей в голову.
Не думать не получается. Думать — не получается тоже. Получается только жалеть себя, стыдить и упрекать за все, чего уже не вернешь назад.
Сколько я простояла так? Пока не кончились в глазах слезы. Пусть все катится к черту. Я сильная, я выдержу.
Халат — противен, его руки снимали его с меня и больше я не хочу его надевать. Пусть валяется в корзине с грязным бельем. Да я бы и себя в эту же корзину засунула с удовольствием. В ней мне самое место, как использованной тряпке.
Не хочу ничего. Совсем.
Но на подкорке всплывает недоделанная задача. С которой как-то нужно справится взяв себя в руки.
Обед, его мать и сестра. Остальное ждет до завтра.
Звонить сил нет. Буду писать, еще не поздно так что ничего страшного с ними не случится. Ноутбук в переговорной. Надо сходить и сверить его расписание.
Одеваюсь в первый домашний костюм, который попадается под горячую руку. Цветов не различаю. Мне совершенно плевать на свои заплаканные глаза и торчащие мокрые волосы. Кому я нужна? Ему? Бред.
Выхожу в двери. Его комната открыта, звуков не слышу. Может просто забыл закрыть вот и все. Иду вниз в переговорную, забираю вещи и поднимаюсь обратно. Нужно доделать, иначе я не я.
Знаю себя. Незакрытый гештальт не даст покоя до утра.
У себя в кабинете сажусь. Специально не поднимаю глаз на фотографию. Боюсь смотреть — убьет. Открываю ноут и пробегаю его расписание на завтра.
Бью кулаком в стол. Завтра вторник и на десять утра в расписании стоит «Массаж Салли». В голове всплывают фразы девушки, про «не совсем массаж, но мне об этом говорить нельзя». Получается, что завтра на 10 у него запланировано потрахаться Салли.
