— Очевидно, вы имеете в виду урну с прахом моей матери, — ответил я со всем возможным высокомерием, на какое способен человек в рождественскую ночь.

Прихожане высыпали на улицу из обеих дверей. Мимо прошествовал адмирал. Из нагрудного кармашка у него торчало что-то алое, наверное бумажная шляпа, служившая ему теперь носовым платком.

— В «Короне и якоре» нам сообщили, — чопорным и неприязненным тоном произнес инспектор Вудроу, — что ключи от квартиры вашей тетушки находятся у вас.

— Мы хотим действовать деликатно, — пояснил сержант Спарроу, — с добровольного согласия всех заинтересованных сторон. Для суда это всегда лучше.

— Что, собственно, вам нужно?

— Счастливого Рождества, мистер Пуллинг. — Викарий положил руку мне на плечо. — Имею ли я удовольствие видеть перед собой двух новых прихожан?

— Мистер Спарроу, мистер Вудроу, викарий, — представил я.

— Надеюсь, вам понравилась наша рождественская служба?

— Еще как, — с жаром подтвердил сержант. — Для меня главное — это хорошая мелодия и слова чтоб были понятные.

— Подождите минуточку, я поищу экземпляры нашего приходского журнала. На редкость удачный выпуск.

Священник нырнул обратно в темную церковь, в своем стихаре он был похож на привидение.

— Понимаете, сэр, — продолжал свое сержант Спарроу, — нам ничего не стоило получить ордер на обыск и войти без вашего разрешения. Но, во-первых, замок жаль портить, хороший замок — Чабб — мисс Бертрам очень предусмотрительна. А кроме того, это будет говорить не в пользу старой леди при следствии. Если, конечно, дело дойдет до следствия. А мы хотим надеяться, что не дойдет.

— И что же вы ищете на сей раз? Надеюсь, не марихуану?

Инспектор Вудроу произнес загробным тоном палача:

— Мы проводим расследование по запросу «Интерпола».

К нам рысцой приближался викарий, размахивая экземплярами приходского журнала.

— Если вы откроете сразу на последней странице, то увидите отрывной бланк подписки на следующий год. Мистер Пуллинг уже подписался.

— Спасибо, большое спасибо, — отозвался сержант Спарроу. — Сейчас у меня с собой нет ручки, но вы пока оставьте мне его. Узор такой со вкусом, оригинальный — тут и остролист, и птички, и надгробные памятники…

Инспектор Вудроу взял себе экземпляр с явной неохотой. Он держал его перед собой, как свидетель держит в суде Библию, не зная в точности, что с этим делать.

— Номер роскошный, ничего не скажешь, — заметил викарий. — Ох, простите. Несчастная женщина. Один момент, я сейчас. — С криком «миссис Брустер, миссис Брустер!» он бросился вдогонку за пожилой дамой, которая удалялась по дорожке в сторону Латимер-роуд.

— Я думаю, прежде чем он вернется, — проговорил инспектор Вудроу, — нам надо бы пойти куда-нибудь и обсудить дела.

Сержант уже успел открыть журнал и с увлечением читал его.

— Можно пойти ко мне, — предложил я.

— Я бы предпочел пойти прямо на квартиру мисс Бертрам, не откладывая. Мы можем объясниться в машине.

— Что вам понадобилось в квартире моей тетушки?

— Я уже сказал. У нас имеется запрос из «Интерпола». Мы не хотим беспокоить мирового судью в рождественскую ночь. Вы — ближайший родственник. Вручив вам ключи от квартиры, ваша тетушка оставила ее на ваше попечение.

— С моей тетушкой что-нибудь случилось?

— В этом нет ничего невозможного. — Там, где требовалось одно слово, инспектор меньше чем пятью не удовлетворялся. — Викарий возвращается… — сказал он раздраженно. — Спарроу, ради бога, оторвитесь же.

— Ну вот, надеюсь, вы теперь не забудете подписаться, — прощебетал викарий. — Ваши деньги пойдут на благое дело. Мы заблаговременно подготавливаем к Пасхе детский уголок. Я бы предпочел назвать его часовней, но в Саутвуде у нас еще водятся твердолобые протестантки. Я посвящу вас в глубокую тайну. Я даже комитету еще не говорил. На днях я достал на Портобелло-роуд подлинный рисунок Мейбл Люси Атвел! Мы торжественно развернем его на Пасху, и у меня есть тайная мысль — а вдруг нам удастся убедить принца Эндрю…

— Боюсь, нам пора, викарий, — прервал его инспектор Вудроу, — надеюсь, ваш уголок получится удачным.

Начинало накрапывать. Инспектор Вудроу покосился на свой зонтик, но раскрывать не стал. Быть может, боялся, что потом четкие складки не улягутся на место должным образом.

— Я скоро навещу вас обоих, — пообещал викарий, — как только буду иметь ваши адреса на бланках подписки.

— Спарроу! — прикрикнул инспектор Вудроу.

Спарроу с неохотой сложил журнал и бегом, спасаясь от дождя, припустил за нами. Усаживаясь рядом с Вудроу на водительское место, он объяснил в свое оправдание:

— Там есть рассказ под названием «Кто виновен?». Я думал, может, про убийство — очень уж люблю читать про убийства, а оказывается, это про старушку, которая плохо обошлась с певицей, поющей поп-песенки. Нынче по заглавию ничего не поймешь.

— Итак, мистер Пуллинг, — приступил инспектор Вудроу, — когда вы в последний раз видели вашу тетю?

Фраза мне что-то смутно напомнила.

— Несколько недель… месяцев назад. В Булони. А в чем дело?

— Вы с ней довольно много путешествуете, не так ли?

— Н-ну…

— Когда вы в последний раз имели от нее сведения?

— Я уже ответил — в Булони. Я обязан отвечать на эти вопросы?

— У вас есть ваши конституционные права, — вмешался сержант Спарроу, — как у всех граждан. Но и обязанности, конечно, тоже. Добровольное показание всегда выглядит лучше. Суд принимает во внимание…

— Ради бога, Спарроу, придержите язык, — оборвал его инспектор Вудроу. — Вас не удивляет, мистер Пуллинг, что со времени поездки в Булонь вы не получали от вашей тети никаких известий?

— Когда речь идет о тетушке, меня уже ничто не удивляет.

— А вас не тревожит — не случилось ли с ней что-нибудь?

— Вы считаете, что у меня есть основания для тревоги?

— Она водит компанию с весьма подозрительными личностями. Слыхали вы когда-нибудь о некоем мистере Висконти?

— Фамилия мне чем-то знакома.

— Военный преступник, — неосмотрительно брякнул сержант Спарроу.

— Ваше дело следить за дорогой, Спарроу, — заметил инспектор. — А генерал Абдул? Вы, полагаю, слыхали о генерале Абдуле?

— Кажется… да, как будто слыхал.

— Вы были некоторое время назад с вашей тетушкой в Стамбуле. Вы прибыли поездом и через несколько часов были оттуда выдворены. Вы встречались с полковником Хакимом.

— Да, действительно, какой-то офицер полиции приходил. Нелепая ошибка.

— Генерал Абдул умер и перед смертью сделал заявление.

— Умер? Бедняга. Я и не знал. Не понимаю, какое отношение имеет его заявление ко мне.

— Или к вашей тетушке?

— Я за мою тетушку не отвечаю.

— Заявление касается мистера Висконти. «Интерпол» распространил подробности. До сих пор мы считали, что мистера Висконти нет в живых. Мы его списали.

— Между прочим, — сказал я, — прежде чем мы продолжим переговоры, должен предупредить, что с собой у меня тетушкиных ключей нет.

— Я и не ожидал, что есть. Мне нужно было лишь получить ваше разрешение войти в квартиру. Заверяю вас, мы не нанесем никакого ущерба.

— Боюсь, я не могу вам этого разрешить. Я отвечаю за сохранность квартиры.

— Будет гораздо лучше выглядеть в суде, мистер Пуллинг… — начал было Спарроу, но инспектор оборвал его:

— Спарроу. Следующий поворот налево. Мы отвезем мистера Пуллинга домой.

— Вы можете зайти ко мне после рождественских праздников, — сказал я. — В том случае, если у вас будет ордер на обыск.

Я все поджидал инспектора и сержанта, но они даже не позвонили. Неожиданно пришла цветная открытка от Тули. Поверх фотографии — довольно безобразного храма в Катманду — Тули написала «Путешествие изумительное. Привет. Тули». Я и забыл, что дал ей мой адрес. Рождество никак не упоминалось, праздник этот в Непале, видимо, прошел незамеченным, тем более я был польщен, что она вспомнила обо мне просто так. Миновал День подарков, я сел в машину и поехал в «Корону и якорь» ближе к вечеру, перед закрытием бара. Я хотел побывать на квартире до того, как объявится вдруг инспектор с ордером на обыск. Если там еще сохранились какие-то компрометирующие следы пребывания Вордсворта, я хотел их удалить вовремя и для этой цели захватил с собой небольшой чемоданчик. Всю свою трудовую жизнь я был неукоснительно предан одному-единственному учреждению — банку, но теперь моя преданность приняла совсем другое направление. Преданность какому-то индивидууму неизбежно включает преданность всем человеческим недостаткам, даже тягу к противозаконным действиям и аморальность, которые не были чужды тетушке. Я задавал себе вопрос, уж не приходилось ли ей в своей жизни подделывать чек или грабить банк, и при мысли об этом улыбался с нежностью, с какой в прежнее время отнесся бы к милому чудачеству.