Вернувшись в Британию, я достигла той части истории, когда уже Грег появился в жизни скрипки Льва и стал определять её судьбу. Это вернуло нас в нелегкий для него период, о котором, к моему удивлению, он все же захотел рассказать - Грег не стал скрывать от меня, что эпизоды тяжелой депрессии были обычным явлением в его жизни. Незадолго до первой встречи со скрипкой Льва, он дошел до того, что предпринял две попытки самоубийства. «Обе они - героические неудачи», - иронизировал Грег над своими воспоминаниями. В то время он уже работал в Шотландском камерном оркестре и играл на другой итальянской скрипке, но, строя планы на будущее, он не видел нужды в ней, и поэтому предложил дилеру из Манчестера продать скрипку. Он ехал на юг под проливным дождем со скрипкой на заднем сиденье. Когда же прибыл, было далеко за полночь, но он отказался хотя бы войти внутрь дома и переждать непогоду. Как родитель, передававший ребенка на усыновление, он предпочел отдать скрипку, сразу же сесть в машину и уехать домой.

На следующее утро Грег проспал. Проснулся и сразу понял, что опаздывает на репетицию, но, что хуже всего, осознал, что у него не было скрипки. Это стало проблемой, которую пришлось решать каждый день в течение следующих шести месяцев - шесть месяцев, когда друзья и коллеги давали ему попользоваться своими запасными инструментами, шесть месяцев, когда он был вынужден играть на всем, что ему могли предложить. Некоторые из взятых взаймы скрипок были вполне приличными, некоторые – весьма посредственными, и вскоре люди начали задавать ему вопросы. Что он должен был отвечать на постоянно звучавшее удивление: «Грег, как ты можешь играть на этих несчастных скрипках в Шотландском камерном оркестре?». Или же «Грег, о чем ты думаешь, делая запись симфоний Мендельсона со скрипкой для школьников?». Он знал, что ему нужно купить новый инструмент, но суммы, вырученной от продажи его предыдущей скрипки, было недостаточно, чтобы заменить ее чем-то хотя бы сравнимого качества. Музыкант всегда пробует скрипку перед тем как приобрести её, чтобы проверить, совместимы ли они, и такие тесты положили начало мрачному периоду поиска доступного по цене современного инструмента. В какой-то момент он одновременно оценивал три скрипки, но ни у одной из них не было голоса, с которым он мог бы себя идентифицировать. Именно тогда он позвонил своему старому знакомому Льву и попросил его помочь выбрать инструмент. Лев пришел и внимательно послушал, как Грег играет на каждой из скрипок, а затем, как вспоминает Грег, сказал: «Зачем тебе вообще покупать скрипку? У меня дома есть отличная скрипка, которую я могу тебе одолжить».

И именно так, пройдя запутанным маршрутом, полным случайностей, разочарований и неудач, Грег впервые взял в руки скрипку Льва. Когда он рассказывал мне, как они приехали ко Льву домой, поднялись по лестнице в его квартиру и как он с надеждой следил за Львом, открывавшим шкаф и достававшим скрипку в футляре, в его голосе слышалось глубокое волнение. Едва коснувшись смычком струн скрипки Льва, Грег понял, что слышит собственный голос. «Я почувствовал полный резонанс с её звучанием, - сказал он мне. - Скрипка отозвалась глубоким тоном в нижней части регистра - такого я не мог найти ни в одной другой скрипке, а в голосе её слышалась такая грусть, что я был потрясен. Я жил с такой же грустью в душе и понял, что именно эта скрипка поможет мне наконец выразить эту грусть. Мне всегда хотелось звучать в унисон со скрипкой, стать частью мелодии, которую она сыграет, не более, но и не менее». И это был момент, после месяцев унылой депрессии и работы, не приносившей удовлетворения, когда Грег осознал, что он спасен, потому что «внезапно я обрел свой звук, звук, который мог бы выразить все, что я хотел сказать».

Начиная с того вечера, когда я сама впервые услышала этот звук, я позволила истории скрипки Льва завести меня в совершенно разные места. Я становилась пассажиром поездов и самолетов, поднималась в горы, проводила дни в библиотеках и на лесных биржах, посещала школу скрипичного мастерства и даже летела ради этого в Россию. Оглядываясь назад, я изо всех сил пыталась понять, как голос «ничего не стоящей» скрипки мог вдохновить меня на такую бескорыстную службу, и не в первый раз у меня появлялась крамольная мысль о том, не пришла ли пора прекратить наши странные отношения. Но несколькими месяцами ранее Флориан Леонхард сказал кое-что, убедившее меня, что история ещё не дописана. Он объяснил мне, что в наше время отчеты дендрохронологов являются подлинно научным доказательством, которое он и его коллеги используют для подтверждения своих выводов о происхождении инструментов. Научное доказательство! С того момента, как он это сказал, мне было интересно, что дендрохронологическое заключение о скрипке Льва может внести в историю, которую я так долго собирала по крупицам. Подтвердит ли тест, что скрипка происходит из Кремоны, и сделает ли правдивой историю, которую я рассказала? Или скрипка Льва окажется в моей жизни разочарованием, да и в жизни Грега тоже? Перспектива экспертизы в равной мере искушала и отталкивала меня.

Дендрохронология казалась мне полной противоположностью всего, что я любила в скрипке Льва и ее истории. Она была прекрасным символом нашей сверхбдительности двадцать первого века и нетерпимости к неопределенности, в то время как история скрипки Льва, казалось, существовала в древнем, освещенном зыбким светом свечей мире, где тайна имела право на существование, а истина могла быть относительной. Что делать? Испытывая колебания, я поняла, что у меня гораздо больше, чем я предполагала, общего с людьми, выстраивающимися в очередь, чтобы поцеловать реликвию Святого Антония в Падуе. Если я хотела узнать абсолютную правду о возрасте и происхождении скрипки Льва, мне нужно было просто попросить Грега сделать фотографию годичных колец на ее деке и отправить снимок дендрохронологу. Но, как и те паломники в Падуе, я мучительно вынашивала историю об объекте, в которую отчаянно хотела верить. Пусть существовали научные тесты, способные подтвердить или опровергнуть любую из версий истории, но ни я сама, ни поклонники реликвии, похоже, не были склонны прибегнуть к ним. Тем не менее, меня очень заинтересовала дендрохронология. В прошлом, когда дело доходило до определения происхождения «старых итальянцев», приходилось полагаться на чутье и мнение дилеров и знатоков, но теперь у нас есть научный метод, способный отбросить многовековые, но субъективные мнения экспертов и раскрыть истины абсолютные. Именно это меня интересовало, когда я записывалась на прием к дендрохронологу.

Питер Рэтклифф намеревался стать скрипичным мастером и реставратором, и стеллажи его мастерской в узком переулке в Хоуве, Восточный Суссекс, заставлены музыкальными инструментами, ожидающими его внимания. Увы, скрипки, Питер вас больше не создает и не чинит, потому что он овладел гораздо более прозаической и более строгой профессией. Порой результаты проведенного им исследования могут остановить аукцион скрипок, а иногда они могут изменить стоимость инструмента на тысячи или даже сотни тысяч фунтов.

Работа Питера основана на изучении колец роста древесины. Даже детей в школе учат, что ствол дерева наращивает одно кольцо в год, поэтому они могут сказать, сколько ему лет, изучив узор концентрических колец в стволе спиленного дерева. В детстве я жалела деревья, дни рождения которых можно было праздновать только после их смерти. Однако структура годичных колец дерева, выросшего на небольшой высоте, может рассказать нам не только о его возрасте. Это объективный протокол климатических условий, в которых существовал лес все предыдущие годы, регистрация благоприятных и неудачных периодов его жизни, память о жарком лете и суровых зимах, о засухах, наводнениях и даже изменении освещенности из-за гибели или вырубки соседних деревьев. Деревья, выросшие на небольшой высоте, настолько чувствительны к малым отличиям в окружающей их среде, что ели, растущие даже близко друг от друга, могут иметь совершенно разную форму и структуру колец. Но вот резонансная древесина, используемая для изготовления нижней деки скрипки, всегда берется от деревьев, выросших в высокогорных лесах, таких как Паневеджио, где повсюду скудная почва и неизменно холодные зимы, которые оказывают доминирующее влияние на малую скорость роста, так что местоположение становится решающим фактором и все деревья, срубленные в одной и той же местности, будут иметь очень похожие рисунки колец.