Тема была продолжена в тот же вечер, когда я ужинала в Ceruti, ресторане, названном в честь одного из последних представителей славного поколения городских скрипачей восемнадцатого века. Я была единственной, кто заказал марубини, пасту, история которой была такая же длинная, как у самых старых скрипок Кремоны – именно в шестнадцатом веке её стали начинять мясом и подавать в миске с бульоном. В тот вечер в Ceruti мне приготовили марубини с удивительно вкусной начинкой из тыквы, а ещё подали амаретти.
Если вы что-нибудь знаете о старых инструментах, то сочтете меня несообразительной из-за того, что я не сфотографировала скрипку Льва перед поездкой в Кремону. Так же, как хороший орнитолог определит вид птицы по только ей присущему оперению, так и мастера Кремоны могут с первого взгляда идентифицировать большинство кремонских инструментов по цвету лака и деталям резьбы.
Однако меня уже интересовала не столько сама скрипка Льва, сколько я хотела вернуться к её истокам и узнать о мастерах, изменивших историю скрипки и небольшого города на берегу реки По, превратив свой город во всемирную легенду, до сих пор способную притягивать музыкантов и торговцев инструментами со всего мира. Кремону часто называют местом рождения современной скрипки, но в Музее Скрипок я обнаружила, что его хранители используют гораздо менее категоричные выражения. Они дипломатично описали скрипку и как продукт гения Андреа Амати, и как логическое завершение медленного процесса эволюции, которая совершалась одновременно во многих местах. Когда Амати приступил к работе в Кремоне, уже творили другие мастера-новаторы в Брешии, в немецком городе Фюссен, и в Польше, и в Богемии.
Умей мы анализировать ДНК инструментов, в современной скрипке Амати нашли бы гены трех разных инструментов. Первой была бы violetta, старомодный струнный инструмент. Violetta начиналась как грубая штуковина, сколоченная из планок, с пятью струнами, которые лежали прямо на грифе и могли использоваться только для игры аккордами. На виолетте играли на улицах Италии еще во времена Средневековья, под её пронзительный голос и задававший ритм аккорды танцевали на пустырях, в сараях и на площадях. Другими предками скрипки были ребек с грушевидным массивным корпусом и лира да браччо с двумя басовыми струнами. Особенности этих трех инструментов в Италии соединились во множестве скрипок, альтов и виолончелей задолго до появления Амати. Если вам когда-нибудь представится возможность поехать в Саронно в Ломбардии, вы найдете изображение целого семейства струнных инструментов, написанное незадолго до того, как Амати приступил к работе. Они – яркая деталь фрески в куполе собора, написанной Гауденцио Феррари в 1535 году. Художник изобразил оркестр ангелов, но в отличие от старомодных небесных созданий, которые могли играть только на ребеках и лютнях, эти ангелы, написанные художником, играли уже на виолончелях, альтах и скрипках. Феррари сам играл на струнных инструментах, поэтому, хотя не мог не знать, что прихожане, разглядывавшие купол снизу, никогда не увидят мельчайших деталей фрески, изобразил инструменты с фотографической точностью. Инструменты запечатлены на предпоследнем этапе их долгой эволюции, уже с узкой талией, перекрывающимися краями, изогнутыми верхней и нижней деками, унаследованными от lira da braccio, а также боковыми колками для настройки, которые они унаследовали от ребека. Эти инструменты уже намного сложнее, чем виолетта, поскольку с конца пятнадцатого века мастера использовали вместо гвоздей клей, чтобы скрепить детали, которые теперь могли относительно свободно двигаться, не расслаиваясь и не трескаясь по швам. И уже к 1530 году мастера начали фигурно выстрагивать из дерева верхнюю и нижнюю деки, чтобы сделать свои скрипки более тонкими и гибкими, а внутри между ними помещали вертикальную распорку, что делало инструменты прочнее и позволяло полнее передавать звучание струн между верхней и нижней поверхностями. Эти нововведения сделали скрипку более чувствительной к движению пальцев исполнителя, придав ей благородный певучий тон, который сильно отличался от грубоватых голосов ее предков. И все же это ещё не было концом пути, потому что созданный Феррари портрет семейства струнных инструментов запечатлел только их частичное сходство с «потомками» накануне полного перерождения в Кремоне.
Амати открыл свою мастерскую в суровые дни испанского правления, во время «самой темной ночи» Ломбардии, по словам Стендаля, когда власть церкви была непоколебимой, а монахи внушали людям, «что учиться читать, да и вообще учиться чему-либо, было непростительной тратой времени»[2]. Тем не менее, город всегда притягивал художников, ремесленников и торговцев, которые использовали реку По и её притоки в качестве торговых путей. Его музыкальная культура подпитывалась любовью к частным концертам, или accademie, которые регулярно проводились во дворцах богатых семей, готовых платить композиторам и музыкантам достойные гонорары за такие развлечения. В других итальянских городах вы так привыкаете видеть статуи Гарибальди или короля Виктора Эмануэля Второго, что даже не утруждаете себя чтением надписей на постаментах под ними. В Кремоне всё не так. Здешние края рождали талантливых музыкантов и композиторов, а её площади осеняют монументы представителей яркой плеяды местных талантов. Напоминания о Клаудио Монтеверди можно встретить по всему городу. Родившись здесь в 1567 году, он стал величайшим композитором своего поколения. Когда Монтеверди был ребенком, Андреа Амати еще создавал свои скрипки, и не может быть совпадением, что он стал одновременно и скрипачом, и одним из первых в Европе композиторов, писавшим музыку специально для инструментов, которые звучали и обсуждались все его детство.
Центр города, должно быть, выглядел при жизни Амати так же, как сегодня. Великолепные романский собор и баптистерий стояли здесь с двенадцатого века, а восьмиугольная колокольня, известная уже во времена Амати как Торраццо, была построена в тринадцатом веке. Просторные площади, которые я пересекала на велосипеде, к тому времени уже существовали, как и элегантные дворцы эпохи Возрождения, выстроившиеся вдоль улиц; цвета их окрашенных стен уже тогда хорошо сочетались с выветрившимся кирпичом и бледным мрамором более старых зданий. Хотя этот общий колорит жизни Андреа Амати сохранился и сейчас, мы всматриваемся в детали, когда дело доходит до предыстории призрачной фигуры великого гения лютерии. Некто по имени Андреа профессии «мастер инструментов» всплывает в городской переписи 1526 года, но можем ли мы быть уверены, что это действительно был Андреа Амати? Увы, не можем. Однако уже полное его имя появляется в местных архивах в 1539 году, когда он снимал дом в городском приходе Сан-Фаустино, и мы точно знаем, что он жил и работал там до конца своей жизни и что семья его владела этим домом на протяжении последующих двухсот лет.
Никто не знает, где Андреа Амати постигал секреты ремесла, но Кремона издавна была домом для резчиков по дереву, столяров и краснодеревщиков из-за ее положения на реке По - хорошо известном маршруте на юг барж, груженных альпийской древесиной. Лучшие мастера по дереву вырезали замысловатые украшения для интерьеров церквей и дворцов. Часто те же покровители заказывали им и виолы - инструменты, которые предпочитают музыканты-любители, во множестве представленные в среде аристократов. Некоторые предполагают, что Амати начал свою трудовую жизнь среди подобных ремесленников, развивая навыки, ставшие основой последующей карьеры скрипичного мастера[3]. Не существует ни биографии Амати, написанной его современником, ни его портрета - да кто бы в Италии шестнадцатого века интересовался тем, как выглядит человек столь низкого происхождения? Только художники оставляли свои автопортреты. И кто из современников Амати взял бы на себя труд записать подробности его биографии? Никто не воспевал ремесленников шестнадцатого века подобно тому, как Джорджо Вазари прославлял художников в своих «Жизнях самых выдающихся художников, скульпторов и архитекторов», и все же то, что нам следует знать об Амати, содержится в его струнных шедеврах. Взгляните на скрипку Андреа Амати, выставленную в Музее Эшмола в Оксфорде. Она была одной из ансамбля инструментов, заказанного в 1563 году для французского короля Карла IX его матерью Екатериной Медичи, и на этикетке написано, что это самая старая из сохранившихся скрипок. Уже одного имени заказчика достаточно, чтобы понять, что Амати в то время был на пике своей славы в Европе. Более того, дата на скрипке говорит ещё и о том, что его путь к успеху был долог. Ему было уже около пятидесяти восьми лет, и потребовались годы неспешной, кропотливой работы за верстаком, чтобы добиться международного признания, которое привело к триумфу.
