— Веньен никогда не сомневался в том, что рано или поздно сумеет оправдать надежды, которые когда-то возлагали на него родители. К сожалению, до этого великого дня дожила только мать Веньена…
Душа Филиппа Аркадьевича задрожала и обрушилась с грохотом, словно старый дом от взрывчатки. Он скинул с себя одеяло, схватил металлический торшер и с диким воплем ринулся в ванную. От первого удара тяжелого основания светильника кран взвизгнул и страдальчески изогнулся. Задумин снова взмахнул торшером, и на этот раз бензиновый кормилец не выдержал, сорвался и полетел на кафельный пол. За краном сразу же последовала раковина, расколовшаяся на несколько кусков. Бензин тонкой струйкой полился из трубной культи.
— Ты что же делаешь, ирод! — взмолилась Анастасия, не решаясь, однако, подойти близко к мужу.
Услышав ее, он медленно повернулся. Лицо, искаженное горем и яростью, подергивалось, сжатые кисти рук посинели от напряжения. Метнув пылающий взгляд поверх голов своих домочадцев, Задумин издал страшный победный крик, поднял правую ногу и с силой ударил по трубе. Металл треснул на стыке со стояком, труба отвалилась и из образовавшейся дыры полилась вода. Филипп Аркадьевич глянул вниз и вдруг захохотал. Горько и надрывно.
Пока Борис бегал в подвал, чтобы перекрыть воду, а Анастасия вычерпывала потоп пластмассовым ковшом, Задумин положил в сумку спортивный костюм, документы, ключи от потайного дачного подвала и половину сбережений за год, а затем, сильно хромая, вышел из дома.
С тех пор никто из близких и знакомых больше его не видел. Через несколько лет по телевидению для национальных меньшинств транслировалась сельскохозяйственная передача. Раскосый веселый журналист в длинной дубленке рассказывал о необыкновенном фермере, который основал на севере страны тепличное дело с использованием новой экономичной технологии. Герой программы, бородатый хромой мужчина, любовно державший гостя под руку, с гордостью демонстрировал помидоры и огурцы, совершенно южные на лицо. Журналист восхищался урожаем и низкими ценами и всячески нахваливал фермера на тюркском языке. Но в Пустошеве, кроме национальных меньшинств, его никто не понял.
О жизни, смерти и фотографии
Когда свекровь, Елизавета Андреевна, увидела мой новогодний подарок, ее неживые татуажные брови встретились над переносицей, образовав хмурую покосившуюся крышу.
— Это что еще? — спросила она с натянуто-любезной улыбкой.
— Это портрет вашего Мусика. Разве не похож?
С небольшого полотна в скромной деревянной рамке на Елизавету Андреевну смотрела отвратительная морда ее возлюбленного шестнадцатилетнего кастрата кота Моисея, также известного под именами Мусик, Мосик, Масик и Усик. Выцветшие глазенки перекормыша глупо таращились из-под густых пучков шерсти. Нижняя челюсть сильно выдавалась вперед, напоминая троллейбусный компостер.
— В общем-то, не очень похож, — процедила свекровь. — Мусик — милое и доброе создание, а у тебя получился какой-то… — она сделала мысленное усилие, пытаясь подобрать нужное сравнение, — какой-то Горгулий.
— Я ведь не с натуры писала. По фото сложно передать характер, — отступила я, как делала довольно часто во избежание скандалов.
На самом деле, злобный зверек вышел на картине вполне реалистично. Конечно, я могла бы покривить душой и попытаться приукрасить засранца, чтобы угодить свекрови. Но такое отвратительное существо не смог бы преобразить даже сам Бэзил Холлуорд.
— Так-так, а что для меня приготовила Анюточка?
Свекровь не сказала более ни слова по поводу моего сюрприза и небрежно сунула его в руки мужа, Виктора Сергеевича. Теперь она смотрела на Анну, младшую невестку, и голос ее сразу стал сальным и угодливым, как смазанный подшипник.
— Вот, мамочка, мы с Женюшкой поздравляем вас с Новым годом! — объявила Анна и извлекла из бумажного пакета небольшую пеструю подушку, в середине которой была изображена серая мышка.
— Какая прелесть! — воскликнула свекровь, и крышу ее бровей снесло к волосам волной притворного умиления.
— Но ведь Елизавета Андреевна хотела, чтобы мы с тобой сделали подарки своими руками, — осмелилась напомнить я. Подушечка явно имела фабричные корни.
На изрядно отекшем лице Ани мелькнуло презрение.
— Мышку я подобрала и наклеила сама, — сообщила она с таким достоинством, которое было бы впору Копернику, когда тот пришел к выводу о гелиоцентричности мира, положив начало научной революции.
— Замечательная мышка! — поспешила вмешаться свекровь. — Остроумно и красиво. Кроме того, Анечка и вовсе могла не утруждать себя в ее положении.
Не проходило и дня, чтобы в нашей большой «дружной» семье не говорили об Анечкином положении. Беременность двадцатипятилетней домохозяйки воспринималась, как событие необыкновенное, будто была она не прокуренной дочерью директора ювелирного магазина, а девой, совершившей непорочное зачатие. Об уровне лейкоцитов и тромбоцитов в ее крови и сахара в моче сокрушались по телефону, за обеденным столом, во время просмотра вечернего телешоу. Многочисленная родня слала разнообразные кремы, бандажи, пинетки и шапочки. И я вряд ли удивилась бы, если б узнала, что первый тест на беременность, полосатый, как столбы на железнодорожном переезде, был послан бандеролью в Германию, Израиль, Соединенные Штаты, или по всем направлениям в нескольких экземплярах. Что стоило Анне писать на тест, ради того, чтобы родня писала от восторга!
— А что приготовила для нас своими руками Елизавета Андреевна? — вступил, наконец, в разговор Юрий, друг моего мужа и наш общий однокурсник по художественному училищу. Он выразительно потянул носом в сторону столовой. Я же испытала к нему острый приступ благодарности за то, что разговор на опостылевшую тему был прерван, едва начавшись.
— Да-да, Юрик прав! Прошу всех к столу! — провозгласила свекровь, и вся компания проследовала в просторную гостиную, пахнувшую отменными угощениями.
Каждый человек, независимо от того, суеверен он, или же вовсе не склонен к предрассудкам, старается встретить Новый год в самом приятном для себя месте. Категорическое и пугающее утверждение «С кем Новый год встретишь, с тем его и проведешь» заставляет его тянуться к близким, милым сердцу людям. Возможность поучаствовать в самых веселых массовых затеях часто отвергается в пользу скучного и уютного праздника в кругу семьи.
Среди причин, приводивших каждый год нескольких гостей в дом Елизаветы Андреевны Ермоловой, никогда не было вышеуказанной. Веселый и вечно голодный холостяк Юрий, очевидно, покидал свою творческую мастерскую ради всевозможных грибных, винных, сметанных соусов, рыбы и мяса на гриле, оригинальных салатов и гарниров. Сыновья, Евгений и Александр, возвращались в родительский дом по праздникам из опасения потерять материальную поддержку матери, без которой одному пришлось бы бросить онлайн игры, а второму — бесплодное творчество, и пойти на работу. Виктор Сергеевич, подтянутый красномордый дедушка, изнемогал здесь, так как до смерти боялся жены. До первых двухсот грамм он украдкой отсылал сообщения тридцатилетней любовнице. После — начинал сбивчиво, но подробно перечислять, какое именно имущество они с женой сумели накопить для сыновей, и как тяжело приходилось их семье на челночном поприще. Анна снизошла в этом году до всех присутствующих, так как вскоре должна была родить единственного наследника торговой империи, занимавшейся продажей элитной европейской одежды из Одессы. Я же боялась обидеть ранимого мужа Сашу очередным скандалом со свекровью. Это могло снова отсрочить создание первого шедевра, который все ждали уже более десяти лет. О том, почему в доме свекрови в ту ночь оказалась ее визажист Леночка, в начале вечера я не могла и подозревать.
— Наконец-то! — без смущения провозгласил Юрий, едва все уселись за стол. — Приступим!
Он смело потянулся к самому большому блюду с салатом.
— Стой! — одернула его свекровь. — Сначала сфотографируемся на память.
