Самыми частыми клиентами оказывались мужчины-свиньи. Причем, не полезные и добрые домашние хряки (такие не станут тратиться на услуги проститутки, а предпочтут сытный обед в дорогом кабаке и хорошую выпивку), а шустрые и агрессивные дикие кабаны. Эти никогда не упускали возможности удовлетворить свои насущные потребности, и делали это, как и положено по видовой принадлежности, до поросячьего визга. Хоть общение с ними составляло основной доход Трошиной, она крайне не любила этот тип мужчин. Они щипались, толкались, матерились, а самые резвые могли даже влепить пощечину за неосторожное слово. С ними нужно было вести себя тихо, не привлекать лишнего внимания, не остроумничать, так как безобидные шутки в этом случае обычно воспринимались, как личное оскорбление.

Довольно часто встречались мужчины типа «верблюд». Они всегда были очень горды и довольны собой. Пускай все вокруг знали, что хозяева регулярно перевозят на их горбу тяжелые поклажи, они гнули спину с чувством глубокого достоинства и выполненного долга. В разговоре с «верблюдами» нужно было всячески подогревать их самолюбие. Прояви хоть каплю невнимания к сказанному верблюдом — тут же плюнет в морду. Иногда Кате было жаль мужчин этого типа. Среди них попадались интеллигентные и даже талантливые. Но плевать даже они могли только в тех, кто ниже, так как достать того, кто сидел на их горбу, совершенно не удавалось.

Изредка в зеленоморской саванне попадался мужчина-лев. Он всегда отлично выглядел и распространял вокруг себя тонкий аромат притягательной опасности. Вежливый, внимательный, сильный — с таким Катя могла временно забыть о роли, которую выполняла, и на короткое мгновение представить себя львицей. Но не следовало заигрываться и позволять себе какие-либо чувства: поймав добычу, лев быстро насыщался и становился совершенно равнодушным до новой охоты.

Когда Трошина в очередной раз рассказывала своей коллеге и подруге тете Вале об очередном «зоологическом» наблюдении, та заливисто хохотала прокуренным басом.

— А ведь правда, похоже! Скажи, а бывают мужчины-еноты?

— Бывают, — вздыхала Катя и продолжала свои околонаучные рассуждения.

В двухместном номере гостиницы «Москва» пахло временным уютом и резковатым мужским парфюмом. Клиент, немолодой полный иностранец, сердито терзал клавиатуру мобильного телефона, не глядя на Катю, мявшуюся у двери.

— Hello, это Борис? Мне надо говорить с Борис?

Произнося имя «Борис», он делал ударение на первый слог и при этом обильно плевал слюной.

— Да! Она пришла. No. It’s not OK! Вчера ты показывать мне фото другой пляд. Я платить за другой, десять лет моложе. Кто ты присылать? Этот пляд — старый и толстый!

Катя не была слишком привычной к галантному обхождению со стороны мужчин, которые платили за ее благосклонность. Однако внезапный выпад потенциального клиента не на шутку ее задел. Во-первых, ради этого вызова она пропустила прямой эфир любимого шоу «Душа поет». Во-вторых, и это, собственно, было главным — в свои тридцать четыре она выглядела гораздо свежее многих двадцатипятилетних девиц, так как следила за собой и соблюдала гигиену труда. В-третьих, ее верный друг тетя Валя имела за спиной сорок шесть полных лет, отнюдь не легких, но еще пользовалась спросом у истинных гурманов. А в-четвертых, сам клиент был, как минимум, лет на десять старше Берлинской стены. Причем Катин опыт подсказывал, что основная часть его мужской крепости пала вместе с той же Берлинской стеной еще во времена перестройки.

— Чего ты ждать? Пошел вон! — изрыгнул толстяк и театрально указал на дверь за Катиной спиной.

«Шакал», — обиженно подумала Катя безотносительно к своей классификации.

Стремительно теряя высоту в устланном красным ковром лифте, она внимательно рассматривала свое отражение в ромбовидном зеркале. Под внешними краями глаз и вокруг губ уже появились первые морщинки. Но слегка выдающиеся скулы и пухлые щеки с ямочками придавали лицу юношеское озорство. В темно-рыжих вьющихся волосах еще не появилась седина, а слегка раскосые, но достаточно большие глаза цвета бутылки шампанского будто говорили: «Держи пробку крепче, а то взорвусь!» К первому этажу Катя выставила своему лицу твердое «хорошо», что ее полностью удовлетворило. В школе она всегда была хорошисткой. Из бравых мускулистых рядов троечников ее выделяли живой ум и неплохие способности. Для того же, чтобы пополнить неврастеничную синеватую армию отличников, следовало отказаться от многого. Прежде всего, от приятного общения с кавалерами, число которых росло прямо пропорционально размеру Катиной груди.

Покинув лифт, она оказалась в полупустом холле гостиницы, тускло освещенном ракушками бра. На кожаном диване скромно жалась переводчица Зоя. Видимо, она ожидала своего клиента. Каждый раз, глядя на Зоины дерматиновые ботиночки, Катя думала о том, что знать язык любви в наше время гораздо выгоднее, чем владеть английским. Впрочем, не только в наше.

За барной стойкой на высоком стуле расположилась юная проститутка Вета. По сгорбленной спине и алым кончикам ушей, сильно выступавших из-под редковатых темных волос, Трошина поняла, что девушка снова влипла в неприятности.

— Водку с лимоном, — скомандовала Катя бармену и уселась рядом с Елизаветой. — Ветка, у тебя опять что-то стряслось?

Девушка потерла вспотевшей ладонью и без того алый нос.

— Ой, Катечка, мне опять не повезло.

— Извращенец?

— Нет.

— Не заплатил?

— Нет. Хуже.

— Что же может быть хуже? Побил, что ли?

— Да нет. Это я обидела клиента.

Трошина с недоумением оглядела костлявое тело Веты.

— Ты застряла у него в зубах?

— В смысле? — не поняла девушка. Чувство юмора не входило в перечень достоинств Лизаветы.

— Шучу, забудь. Так что же произошло?

— Борис Степанович привел клиента. Ну, я ему понравилась. Все типа нормально было. Мы поднялись в номер. Он мне такой: «Раздевайся!» Ну я разделась. А он такой: «Теперь меня раздевай!» Я все с него сняла и вдруг смотрю, а у него вот такусенький!

Вета свела большой и указательный пальцы на такое расстояние, будто держала спичку.

— Ну и что? Тебе же лучше.

— Я начала ржать.

— Да ладно!

— Угу, — Вета жалобно кивнула и отхлебнула пиво из своего бокала.

— Ну ты, мать, даешь! И что он? В ухо не зарядил?

— Нет. Он обиделся и ушел.

— Зря не дал. Борис уже знает?

— Знает. Сказал, что больше со мной не будет работать.

— Хреново.

— Не то слово. Меня через два дня хозяйка из комнаты попрет. Я за два месяца задолжала. И пожрать не на что.

Катя соскользнула со стула. Предоставлять недавней коллеге кредит на жилье она не была намерена. Многочисленные физические и моральные увечья, которые Вета за три месяца работы умудрилась нанести себе и клиентам, не делали из нее надежного заемщика. Однако покормить неудачницу ужином Трошина была в состоянии.

— Пошли в «Марусю». Я угощаю.

Глиняный горшочек в затейливых узорах выдыхал густой ароматный пар, источаемый пельменями с грибами и сыром.

— Может, закажешь что-нибудь посущественней? Этим разве наешься?

Катя неодобрительно кивнула на зеленую жижу в тарелке Веты.

— Нет-нет. Вечером я всегда ем только салат из морской капусты. От него не поправляются.

— У нас работа слишком вредная. От нее не поправишься, как от герпеса.

— А ты не боишься поправиться?

— Нет. Я боюсь заболеть, — хихикнула Катя.

— В смысле? — снова не поняла Вета.

— Забудь. Шучу.

— Странная ты.

За спиной Елизаветы была изображена русская барышня с коромыслом, одетая в пестрый сарафан и кокошник. Видимо, имелась в виду та самая Маруся, в честь которой было названо заведение. Круглые румяные щеки и увесистая грудь декорации намекали на то, что сама Маруся регулярно не брезговала полным горшком пельменей. Катя, воображение которой скинуло кандалы трезвости после ста граммов водки, почему-то вдруг представила на месте Маруси Елизавету. Вот стоит она на полянке возле избы, громоздкий кокошник еле держится на воспаленных красных ушах. Коромысло Вета не берет, для нее и сарафан — тяжелая ноша. А деревенские мужики сидят в стороне и думу думают: «Не приложить ли страдалицу веслом, чтобы не мучилась?»