– Может быть… Кто-то мне такое рассказывал… – медленно говорила девушка.

– Так-так, – заторопился Эшалот, захваченный драматической интригой, – но не ясновидящая и не гадалка? Черт побери! Но ведь отшельника из пещеры у нас поблизости нет! Не тяни, голубка, говори кто! Мне же тоже нужно тебе кое-что сообщить, и мое сообщение тоже не терпит отлагательства!

– Я, – продолжала Лиретта, – говорила с молодым человеком с улицы Вьей-дю-Тампль, вы его еще называли пролаза… он знает все.

– С Пистолетом! – вскричал Эшалот. – С сыщиком-красавчиком. Да, у него талант на всякие таинственные истории.

– Больше чем талант! Мне показалось, что это было какое-то колдовство! – уверяла опекуна девушка.

– У него на квартире? – кисло справился Эшалот.

– Во второй раз у него… А в первый он пришел сюда сам… – сообщила Лиретта.

– Если он пришел сюда сам, – задумчиво произнес Эшалот, – значит, что-то унюхал. Но я ведь запретил тебе открывать дверь кому бы то ни было!

– Он вошел в окно, – доложила Лиретта.

– Среди бела дня? – удивился Эшалот.

– Нет, темной ночью! – заявила девушка.

– И ты его впустила? – возмутился хозяин балагана.

– Я спала. И вдруг слышу, как мне говорят: «Здравствуй, Тильда…» – прошептала Лиретта.

– Тильда?.. Он что, принял тебя за мадемуазель Клотильду, племянницу Жафрэ? – не понял Эшалот.

– Не знаю, но мне показалось, что я схожу с ума. Вокруг темно, никого нет, но кто-то меня называет Тильдой, и я вдруг поняла, что меня никогда по-другому и не звали. Я спросила: «Кто это?» А голос мне отвечает: «Это я, твой отец, Моран!» И, еще не проснувшись, я соскочила с постели и закричала: «Папочка, папочка Моран! А мне приснился сон и снился долго-долго! Мне снилось, что тебя уже нет в живых!» – рассказывала Лиретта.

Эшалот затаил дыхание, он просто умирал от любопытства.

– Я старалась найти в темноте своего папочку Морана, я уже не помнила, как он, бедный, меня колотил. Но голос вдруг совершенно изменился и произнес: «Вот и все, что мне нужно было узнать! Не пугайтесь, мадемуазель, я не вор и не влюбленный! Я пришел вернуть богатство, принадлежащее вам, а вы заплатите мне разумные комиссионные, в соответствии с моей бедностью». Я услышала, как чиркнули спичкой, и секунду спустя увидела очень милого юношу, который держал под мышкой сверток с фирменным знаком магазина «Лувр», – закончила рассказ Лиретта.

– Так это он принес тебе тафту? – восхищенно воскликнул Эшалот. – Неужели Пистолет?

– Да, именно он, – подтвердила девушка.

– Ах ты, Господи! А он ничего не совершил неподобающего? – осведомился Эшалот.

– Я совершила, – призналась Лиретта. – Я поцеловала его, когда увидела, какое получилось платье. У меня же никогда такого не было!

– Ну, это ничего страшного, – проявил снисхождение великий ярмарочный артист.

– А он сказал мне: «Вы просто прелесть! Чудо что за герцогинечка из вас получится!» – заявила не без гордости Лиретта.

Эшалот с видом знатока пощупал шелк.

– На глаз не меньше пятидесяти экю, – сказал он, – значит, крутое заваривается дельце. Ну и что же дальше?

– Когда он принес ткань, он велел выкроить платье точь-в-точь по картинке, которую мне подарил… – сообщила подробности Лиретта.

– Обо всем подумал, мальчуган, позаботился. Ну и что же дальше? – интересовался Эшалот.

– Дальше он стал рассказывать мне про мое детство. И мне стало казаться, что я разговариваю со своей собственной памятью. Откуда он все это узнал, ума не приложу! Одно ясно, сама я об этом позабыла, – Лиретта грустно улыбнулась.

– А на Иерусалимской улице ему пожалели тысячу двести франков в месяц! – покачал головой Эшалот. – Ему не дали места, и мне, кстати, тоже. Ребята там ловкие, ничего не скажу, но уж завистливые, не дай Бог! Наше правосудие осталось без меня и без Пистолета, вот беда-то. А теперь рассказывай дальше, – попросил он.

– Если обо всем рассказывать подробно, получится слишком долго. Я выберу самое главное, – пообещала Лиретта и продолжила: – Он напомнил мне, что после похорон папочки Морана… Господи! Как же я замерзла в то утро! Я ведь была совсем маленькой… меня отвезли в особняк в квартале Марэ, но отвезли против моей воли, потому что я хотела остаться с маленьким Клеманом, который жил у камнереза на кладбище и накормил меня своим завтраком… И тогда я сбежала от Жафрэ, чтобы отыскать Клемана и вернуться с ним. Но камнерез со всем семейством куда-то исчез. А ваш балаган в то время стоял на ярмарке Ланди, между Сен-Дени и Шапель, поэтому так и получилось, что я села, дрожа, у вашего порога и расплакалась.

– Ты и тогда была очень славной девочкой, – расчувствовался Эшалот.

– И вы меня пожалели, – добавила Лиретта.

– Я взял тебя к себе, и это был не самый дурной поступок в моей жизни, – с гордостью заявил владелец балагана.

– Милый мой папочка Эшалот! С тех пор я с тобой и живу.

– Так, и что же дальше? Или это все? – спросил он.

– Нет, не все! Вы часто говорили мне об иронии судьбы. Больше всего меня поразило то, что принц, которого я люблю… – Лиретта вдруг осеклась.

– Держу пари, он оказался мальчуганом камнереза! – вскричал Эшалот с живейшей заинтересованностью. – Подумать только, каждый находит разгадку своей тайны, и только загадку моего рождения невозможно разгадать.

– Да, – сказала Лиретта, – вы угадали, это тот самый маленький Клеман. И, как вы сами понимаете, я, конечно же, его не узнала. Своего принца я увидела в прошлом году верхом на лошади. Он ехал через нашу площадь, и я полюбила его. Теперь все… Нет, еще не все, папочка! Вы ведь знаете мадемуазель Клотильду с улицы Культюр, такую добрую, такую красивую?

– Почти такую же красивую, как ты! – улыбнулся Эшалот.

– Нет, гораздо красивее… Так вот она у них вместо меня, – сообщила Лиретта.

– У кого – у них? – не понял Эшалот.

– У Жафрэ, – пояснила девушка.

– Вместо тебя? – Эшалот так ничего и не понял.

– Да. Они привезли ее из какой-то глухой провинции года через два-три после того, как я исчезла. И когда привезли, стали говорить: «Вы видите, как выросла и изменилась наша Тильда!» Еще бы не измениться! Да она года на два старше меня! – возмутилась Лиретта.

– Но какой бы ни была их новая Тильда, молитвы она им не смогла прочитать! – проворчал Эшалот.

Лиретта взяла его за руки, обрадованно глядя в глаза.

– Правда! Я ведь и об этом позабыла, – радостно сказала она. – Вы ведь слышали, как я читала свою молитву! И у вас ведь сохранилась та самая бумажка, о которой мне говорил господин Пистолет. Бумажка с моей молитвой!

Глаза Эшалота стали круглыми от удивления. – Твоя молитва! – повторил он. – Клянусь честью, она для меня святое, и я никогда и никому не сказал о ней ни единого слова, кроме… Но не важно! Откуда этот гусь мог догадаться о бумажке?

– Но я же сказала вам, – ответила с важностью Тильда, – что он знает абсолютно все!

– И вот такого отвергли на Иерусалимской улице! Вот как все у нас делается! – возмущался Эшалот.

– Позвольте я закончу, – прервала его сетования девушка, – потому что этой ночью нам обоим предстоит работа… Так вот на рассвете господин Пистолет вынужден был уйти, но попросил меня прийти к нему домой, и я пришла к нему.

Если бы вы только знали, сколько у него карточек в картонных коробках! Есть в них и моя история, и ваша, и вообще всех на свете…

Он сказал, что благодаря этим материалам в один прекрасный день вся Иерусалимская улица будет у него в кармане. И, конечно же, он имел в виду начальство, когда сказал, что счистит кое-что, как счищают грязь с ракушки, и что Париж тогда наконец осветится, но не фонарем, потому что они никогда не освещают подвалов!

Он много чего еще говорил. Он держит карточки и на Черные Мантии, и на банду Кадэ, и на многих других. Но они нас не касаются, за исключением двух ниточек, которые он и подсказал мне. А все потому, что они небезразличны для моего Жоржа, моего друга…