Квартира опустела. Образцовый порядок быстро обратился в свою противоположность, а в моем сердце поселилась черная меланхолия. Ничто меня не радовало. Квартира осталась за мной – чудесная трехкомнатная. Многие бабы набивались ко мне в жены, но никаких чувств кроме отвращения я к ним не испытывал. Пробовал пить. Но алкоголь только усугублял мою тоску, снижал и без того низкую работоспособность и вызывал физическое недомогание. Сыновья были далеко, жили каждый своей жизнью и во всем сочувствовали матери. Одиночество давило со всех сторон.

И вот я почувствовал, что необычная находка пробудила во мне что-то доброе и нежное. Так, видимо, люди, прожившие всю жизнь бобылями, находят выход для нереализованных чувств отцовства или материнства в уходе за кошками, собаками или другими животными. Размышляя, я незаметно оказался у порога собственного дома.

– Ну, как, много грибов собрали? – спросила сидевшая у подъезда старушка.

– Да нет, ничего не собрал.

– А в корзинке что? Небось, белые все?

Ничего не ответив, я вошел в подъезд и поднялся на лифте на свой шестой этаж. Войдя в квартиру, я тут же положил яйцо на кровать и пошел мыться и переодеваться, а минут двадцать спустя стал внимательно рассматривать находку, не переставая удивляться.

Вооружившись очками и лупой, я увидел, что скорлупа найденного яйца не сплошная, а вся в мельчайших отверстиях, через которые временами мелкими порциями выходила какая-то вязкая жидкость. Потом пузырек воздуха, проходя, вновь открывал отверстие, а жидкость растекалась кольцеобразно вокруг него и быстро затвердевала, наращивая, таким образом, скорлупу. И яйцо как бы росло. Медленно, но росло.

Я попробовал смыть затвердевающие кольцеобразные наросты, но у меня ничего не вышло. Яйцо всосало воду через отверстия, и процесс роста вроде бы даже ускорился. Я поливал его еще и еще, пока отверстия не закрылись и не перестали вбирать воду. Как видно, яйцо напилось. Я прекратил смачивание и стал наблюдать дальше, забыв даже пообедать. Спустя пару минут, отверстия снова открылись, и процесс роста продолжился. Потом я снова полил яйцо водой, и все повторилось как ранее.

Размышляя над тем, что это может быть за яйцо и что мне нужно с ним делать: то ли отнести туда, где взял, то ли отдать соответствующим специалистам, то ли оставить у себя и отложить все решения на «потом», я не заметил, как пролетело время. Почувствовав голод, я решил не возиться дома с кухней, а выйти пообедать в кафе, находящееся в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома.

Я шел по направлению к кафе, не замечая ни шума улицы, ни прохожих и вообще ничего, что творилось вокруг меня. В кафе было пусто. Мне было все равно, чем утолить голод, и я взял первое, что подвернулось под руку: суп с фрикадельками, паровые котлеты и стакан компота.

– Обедаете? Приятного аппетита. Позвольте составить вам компанию, уважаемый Константин Саввич, – услышал я сзади мягкий женский голос.

Это была давняя приятельница моей бывшей жены. Но после того, как мы развелись, и моя жена переехала в Москву к своему новому мужу, их общение постепенно «сошло на нет». Она чуть более полугода, как овдовела и искренне тосковала по своему покойному мужу. Их единственная дочь, которая еще при жизни отца вышла замуж за молодого шведского предпринимателя, оформила, наконец, выездные документы и переехала к нему в Швецию. Так что наши судьбы во многом были сходны, и мы невольно тянулись друг к другу. Однако наше общение ограничивалось только телефонными беседами и случайными встречами, как сегодня. Нас все время разделял какой-то невидимый барьер. То ли мы еще не успели смириться с потерей супругов, то ли осознание невозможности повторения тех отношений, которые могут устанавливаться только в молодости, подспудно тормозило наше сближение. Я искренне обрадовался встрече.

– Конечно, конечно, Милочка! Всегда рад разделить с тобой одиночество.

– Ну, зачем же так меланхолично, Костя? Ведь я нахожусь в подобной ситуации. Вокруг нас столько интересных людей, а ты – одиночество! Да что, на твоей Светке свет клином сошелся? Одиночество! Ты еще мужчина хоть куда. Любая за тебя пойдет с радостью. Вон сколько женщин вокруг тебя, которые истосковались по вниманию, мечтают о семейном уюте, хотят о ком-то заботиться, с кем-то постоянно общаться. Тебе пока что нет и пятидесяти, при желании можешь и детей еще родить.

– Да каких там детей, Милочка. Перестань шутить. Давай лучше покушаем да поговорим на отвлеченные темы.

Обедая, мы говорили о работе, которая осточертела и ей, и мне. Она работала в поликлинике участковым врачом, уставала как проклятая. Если раньше ее радовало то, что на этой работе она может выгадать для себя часок-другой, то сейчас это было ни к чему, не для кого выгадывать. А моя научная работа стала никому не нужной. Зарплату платили все реже и все меньше, перешли на сокращенную рабочую неделю. Перспектив никаких. Впереди мог быть только базар с его грубыми суровыми законами. Такая жизнь была не для меня. Но надо было как-то выживать, и мы обговаривали возможные варианты.

Закончив обед, мы вышли на улицу и остановились, не решаясь разойтись. С минуту помолчали.

– Куда ты сейчас, Костя?

– Домой, разумеется.

– И что намереваешься делать?

Я замялся в нерешительности.

– Уж не завел ли ты даму сердца? Вижу, что завел. Расскажи. Ну, расскажи, пожалуйста. Как интересно!

– Да какая там дама сердца, Милочка! Просто я не знаю, что делать, понимаешь?

– В чем не знаешь, что делать? Что вызвало такое замешательство? Может быть, я смогу чем-то тебе помочь?

– Может быть.

– Тогда рассказывай.

– Понимаешь, это просто так не расскажешь. Ты никуда не спешишь?

– К сожалению, спешить некуда. А что?

– Тогда давай зайдем ко мне домой.

– А ты не боишься, что твои соседи что-то подумают?

– Да ну их к чертям! Пусть думают, что хотят. Мы с тобой взрослые и свободные люди, в конце концов. Какое нам дело до них?

– Ладно, пошли. Так что там у тебя, что рассказать невозможно?

– Понимаешь, Милочка, сегодня утречком я решил пойти в лес за грибами. Благо, лес через дорогу. Пошел, но грибов не нашел ни единого. Вернее, не успел найти. Едва углубившись в лес, я наткнулся на него в траве.

– На кого это «на него»? – недоумевала Милочка.

– На яйцо, большое такое и живое. Такое приятное на ощупь и теплое.

– Ну и что же в этом удивительного?

– Да то, что оно огромное и живое.

– Яйцо – это будущая жизнь, поэтому не удивительно, что оно живое. А огромное, это какой величины, с дом, что ли?

– Да нет, как страусиное, чуть поменьше.

– Странно, откуда оно могло здесь взяться, страусиное? Такое скажешь!

Мы дошли до моего подъезда и стали подниматься на крылечко. Старушки, сидящие рядом на лавочке, оживленно зашушукались. «Вот стервы любопытные, – подумал я, – теперь им на весь вечер будет тема для обсуждения». Мы с Милочкой встретились взглядами и рассмеялись, поняв друг друга без слов. Войдя в мою квартиру, она ахнула от неожиданности.

– Костя, как ты можешь жить в таком беспорядке! Ведь у Светки всегда был образцовый порядок, на зависть всем.

Я ни слова не ответил, только посмотрел на нее и вымученно улыбнулся. Видимо, в моем взгляде она усмотрела укор, потому что осеклась и замолчала.

– Прости, я не хотела причинить тебе боль… Ну, показывай, где эта твоя таинственная находка?

– Да вот, на кровати. Видишь?

– Ого! Да оно и впрямь страусиное.

Она подошла к кровати и стала рассматривать мою находку сначала без очков, потом в очках, а потом погладила ее рукой.

– Да, на ощупь оно в самом деле приятное, как будто бархатное и чуть-чуть влажное.

Она помолчала.

– Тепленькое. Что за птенчик там, внутри? Интересно бы знать. Знаешь, Костя, а давай разобьем его, и я приготовлю из него яичницу нам на ужин!

Я чуть не задохнулся от возмущения.

– Как это, разобьем? Какая там яичница! Оно же живое, понимаешь? Живое! Как ты могла такое предложить? Это же варварство, живодерство!