Преодолев тягостное впечатление от увиденного, Калинич остановил машину у ворот, со скрипом отворил давно не смазываемую калитку и направился к открытой двери домика. Навстречу вышел улыбающийся Гена.

– Привет, папа! Я так рад тебя видеть! Как давно мы с тобой здесь не отдыхали! – сказал он с грустью, прижимая отца к груди.

– Всему, Геночка, когда-то приходит конец. Ничто не вечно под Луной, – философски ответил Калинич старший.

– Пойдем, папа, пообедаем, – предложил Гена. – Давно мы с тобой не общались за столом.

– Спасибо, Генчик. Обязательно, но как-нибудь в другой раз, когда я буду посвободнее и не за рулем, – с искренним сожалением сказал Леонид Палыч. – Давай мои железяки, и я поеду. Мне еще сегодня нужно попутно одно важное дело поскорее уладить. Я обещал не задерживаться.

– Вот твои железяки – в небезызвестном тебе сундучке, – грустно сказал Гена. – Вот и ключ к нему.

– Даже так? Вот спасибо. Это мне как нельзя более кстати, – обрадовался Леонид Палыч и, взяв из рук сына сундучок, направился к калитке.

– Папа, – остановил его Гена.

– Что, сын? – спросил Леонид Палыч дрогнувшим голосом.

– Как было хорошо, когда все мы жили вместе, единой семьей! – грустно сказал Гена.

– Все течет, сынок, все изменяется. К сожалению, прошлое невозвратимо, а будущее сокрыто от нас, – сказал Калинич, покачав головой.

– Папа, а мама говорит, что ей без тебя гораздо хуже, чем было с тобой. Она бы не прочь забыть все прошлые неурядицы и снова воссоединить семью.

– Нет, сынок. Разбитую вазу не склеишь, как говорят китайцы. Видит Бог, я всеми силами стремился сберечь семью, но безрезультатно. А теперь в наших отношениях произошли необратимые изменения. Я никого ни в чем не виню, ни на кого не держу зла, никого не осуждаю. Прости за все, в чем виноват. Так уж, видимо, было Богу угодно, – сказал Калинич, с трудом удерживаясь от слез. – Ну, пока, сын. Связь по телефону.

– До встречи, папа, – ответил Гена и кинулся к отцу на шею, как когда-то в детстве, когда провожал его в длительные командировки.

Они поцеловались, и Калинич, еще раз взглянув на сына, вышел за калитку.

– Генчик, ты бы петли калитки смазал. Скрипит-ворчит, как злая старуха, – сказал он на прощанье.

– Обязательно смажу, папа. Прямо сейчас – вот только тебя провожу, – широко улыбаясь, пообещал Гена.

Леонид Палыч положил сундучок в багажник, завел машину и, кивнув на прощанье сыну, рванул с места.

Он ехал, плача, как ребенок, даже не утирая слез. Выехав за ворота садового товарищества и проехав с километр, он, наконец, овладел собой, утер слезы и остановился на обочине.

Калинич вышел из машины, открыл багажник, достал сундучок и поставил на бордюр. С трудом открыв заржавленный замок, он поднял крышку и выбросил в кювет половину совершенно ненужного хлама. Осмотревшись – не наблюдает ли кто за ним – Калинич достал из-под сиденья разобранный репликатор, уложил его детали вперемешку со старым хламом, закрыл крышку сундучка, продел в петлю дужку ржавого замка и защелкнул его. Водворив сундук на прежнее место – в багажник, Калинич снова «с ветерком» помчал по трассе. Через сорок минут он свернул на проселочную дорогу и не спеша поехал в направлении, указанном стрелкой с надписью «Село Осокоры».

Калинич заглушил мотор у окон добротного каменного дома, обнесенного высоким глухим забором, и дал протяжный сигнал. Во дворе залаяла собака, но никто не вышел. Через пять минут он еще посигналил. За воротами послышалась возня и брюзжащий стариковский голос:

– Слышу. Слышу. Терпение. В будку, Султан! В будку, я сказал!

Загромыхали крюки и засовы. Открылась добротная, как и вся усадьба, калитка, из-за которой все тот же голос пробурчал:

– Я же в саду на стремянке работаю. Чуть не свалился с нее – спешил так!

В открывшемся проеме появился пожилой мужчина в широкополой соломенной шляпе, грубой полотняной рубахе и с пышными, как у Буденного, седыми усами. Несколько секунд он внимательно приглядывался к Калиничу, а потом его лицо обрадованно засияло.

– Леша! Леша, неужели ты?! Вот здорово! Наконец-то заехал, черт возьми! – радостно вскричал он, бодро подскочив к машине Калинича.

Калинич вылез из автомобиля, и они обнялись, как родные братья.

– Ну, здравствуй, Леша! Здравствуй, дорогой! Постарел, ей-Богу, постарел! – говорил старик, тряся Калинича за плечи.

– Здорово, Родион! Привет, старина! О, да у тебя вид настоящего, матерого крестьянина! – сказал Калинич, утирая неожиданно навернувшуюся слезу. – Ну, как тебе, дружище, отдыхается на пенсии?

– Ничего, живем помаленьку. Здоровье в пределах возрастных допусков. Ты бы хоть позвонил, что ли, чтобы мы тебя должным образом встретили. Да что мы тут стоим? Загоняй машину – сейчас ворота открою, – засуетился старик.

– Нет, дорогой Родиоша, я на минуту – спешу очень. У меня дела, – остановил его Калинич.

– Как это, на минуту? – возмутился старик. – Целых три года не виделись, даже больше! Да и куда тебе торопиться? Сегодня суббота, завтра воскресенье – на работу не идти. Заночуешь у нас. Мы как раз еще не обедали – сядем сейчас, выпьем по рюмочке-другой моего коньячку самопального. Поболтаем, вспомним наш НИИ, друзей старых. Помянем тех, кого уже нет. Я тебе наше хозяйство покажу, классным медом угощу, фрукточками, ягодками! У меня тут аж три свинюки! На научной основе все!

Родион направился было отворять ворота, но Калинич удержал его за руку:

– Не обижайся, Родион Климыч, но я связан обещанием. Меня ждут. Подвести не могу, понимаешь?

– Да позвони, скажи, что встретишься в другой день. Сейчас мобильные телефоны у каждого школьника. Найти человека за пять минут можно. Когда там ты ко мне еще надумаешь! – настаивал Родион.

– Нет, не могу, дорогой Климыч. Сегодня никак не могу, пойми. Это с бизнесом связано, деньги могут ухнуться. Я же теперь бизнесменом стал, свой магазин имею, – оправдывался Калинич, не зная, куда глаза девать.

– Да что ты! Леша Калинич – бизнесмен! Ну и ну! Не представляю, какой из тебя бизнесмен? Думаю, это ненадолго. Наука – это твое, а бизнес – это никак не для тебя.

Родион Климыч добродушно рассмеялся.

– Ты там, говорят, большое открытие сделал, верно?

– Да, Родиоша, сделал. Сделал на свою голову! Теперь вот хлопот полон рот, как говорится. Никак не разгребу всего, – пожаловался Калинич.

– Ну вот, – Родион Климыч опять рассмеялся. – А ты говоришь – бизнесмен. Да из тебя бизнесмен, как из определенного вещества пуля! Давай, говорю, ко мне. У меня такая рыбка – сам ловлю, сам и завяливаю, пальчики оближешь. Невестку сейчас за пивком пошлю, и посидим на славу, – уговаривал Калинича старый Родион.

– Какой-никакой, а бизнес есть бизнес. Никак не могу – денежная сделка сорвется. Я на следующей неделе к тебе прикачу. Слово даю, – пообещал Калинич.

– Ну, если слово, тогда другое дело. С пятницы по воскресенье включительно – сможешь? – наступал Родион.

– Ну, ты был бы не ты, если бы не выбил из меня вексель. Смогу! Доволен? – сказал Калинич и крепко, как в молодости, хлопнул старого друга по плечу.

– Доволен, доволен, Леша. Здесь хоть и хлопотно, скучать некогда, но все же скучаю по старым друзьям, по тебе, в частности, да по нашему НИИ, насквозь прогнившему, туды его мать. Редко кто позвонит. Если бы я сам не звонил, давно забыли бы. Здесь, вдали от моего прежнего окружения, чувствуешь себя мертвецом при жизни. Будто с того света за всем наблюдаешь, – с грустью сказал Родион Климыч.

– Слушай, Климыч, у меня просьба к тебе имеется. Пустяковая, как говорится, просьба. Понимаешь, я вот с женой разошелся… – тихо сказал Калинич.

– Слышал, Леша, что ты разошелся, но не поверил. Что это ты вздумал бузить на старости лет? Лида – она неплохая ведь… – Родион замолчал и уставился в землю.

– Неплохая, конечно. Но… долго объяснять, Родиоша. Потом расскажу – за пивом. Так вот, Климыч, я оставил ей и квартиру, и дачу, и старушку «ладу». Но кое-какие железяки только что из гаража забрал. Я не хотел бы, чтобы моя новая жена заподозрила меня в восстановлении контактов с первой. Пусть пока у тебя побудут. Можно? – спросил Калинич и с улыбкой посмотрел в глаза старому другу.