Бубрынёв умолк, и его черные, как угли, глаза сверкнули ярким сатанинским блеском и проворно забегали из стороны в сторону в поисках желающих задать вопрос или сделать объявление. Но таковых не оказалось. Бубрынёв встал и едва заметно поклонился присутствующим, прощаясь.

– Что ж, тогда всем спасибо за участие. Сергея Михалыча Чаплию, Леонида Палыча Калинича и Веронику Никаноровну прошу на несколько минут задержаться. Остальные свободны. До свидания, господа.

Участники совещания непринужденно зашумели, поднимаясь с мест и разминая затекшие ноги. Заскрипели кресла, освобождаемые от тяжести тел и передвигаемые на свои прежние места. Открылась дверь, и все направились в свои отделы, оглашая институтский коридор оживленными комментариями недавнего совещания, приказа министра и прочими разговорами – как рабочими, так и праздными. Когда в кабинете никого, кроме самого Бубрынёва и приглашенных уже не осталось, он кокетливо обратился к секретарше, которая складывала ноутбук, готовясь запереть его в сейф:

– Вероника Никаноровна, проветрите, пожалуйста, помещение и приготовьте нам сего-того перекусить. А мы сейчас…

Бубрынёв отворил небольшую дверь в стене позади его рабочего кресла с левой стороны кабинета и жестом пригласил войти Чаплию и Калинича. За дверью оказалось небольшое помещение – курительная комната, как догадался Калинич, а за нею – комфортабельный туалет.

– Пойдем, мужички. Надо после совещания по сса-а-а-дику пройтись! – по-панибратски предложил Бубрынёв и нарочито громко расхохотался.

Его совершенно не волновало то, что все это слышит Вероника Никаноровна. Чаплия поддержал шефа развязным смехом, а Калинича от такого хамства основательно покоробило.

Тщательно вымыв руки и высушив под мощной струей горячего воздуха электросушилки, они вошли в кабинет, где на журнальном столике их уже ожидал импровизированный ужин и нераспечатанная бутылка коньяка с красивой надписью на этикетке: «Cognac CAMUS».

– Сергей Михалыч, не теряй времени, распечатывай и наливай. «Из Парижу» недавно привезли. У меня еще «Мартель» имеется. Устали ведь после напряженной работы за целый день. А я пока домой позвоню – предупрежу, что задержусь.

Чаплия взял бутылку и попытался прочесть надпись на этикетке и высказал восхищение:

– О! «Камус»!

При этом он сделал ударение на «а».

– Деревня! – упрекнул его Бубрынёв, щелкая клавишами телефонного аппарата. – Не «Камус», а «Камю»?! Во французском ударение всегда на последнем слоге. К тому же «эс» в конце слова не читается. Верно, Леонид Палыч?

Калинич не успел ответить на его вопрос, так как академик заговорил в трубку:

– Зиночка, привет, дочура! У меня полминуты всего – я с работы. Совещание затягивается, так что кушайте без меня. Все, золотце мое. Целую. Извини, меня люди ждут. Извини. Пока.

Он положил трубку и отключил связь. Вошла Вероника Никаноровна с дымящимся кофейником, источающим щекочущий ноздри аромат деликатесного кофе.

– Иван Лукьяныч, я Вам еще нужна? – спросила она, поставив кофейник на подставку.

– Нет-нет, дорогая. Можете идти. Спасибо за все. А может, перекусите с нами, а? – заигрывая, спросил он.

– Нет, Иван Лукьяныч, спасибо. Меня дома ждут. С Вашего позволения я пошла, – тактично ответила Вероника Никаноровна без тени улыбки на безукоризненно чистом лице и направилась к двери.

– Спасибо. До завтра. Не забудьте захлопнуть на замок дверь приемной. Чао, бьёнда! – сказал ей вслед академик.

Бубрынёв и Чаплия уже почти опустошили бутылку дорогого «Камю» и с аппетитом уплетали сырокопченую колбасу, швейцарский сыр, буженину и бутерброды с красной икрой. Калинич сидел и наблюдал за начальством, отпив из своей рюмки не более двух глотков и скромно жуя небольшой бутербродик. Всякий раз, когда раскрасневшийся Чаплия пытался дополнить его рюмку, он накрывал ее ладонью и отодвигал в сторону.

Говорили о том, о сем, о гастролях зарубежных артистов, о компакт-дисках с последними фильмами, об опере.

– Да наш оперный театр ничуть не хуже Большого, уверяю вас, – говорил Бубрынёв, высасывая сок из дольки лимона после очередной порции коньяка. – Артисты у нас классные. Марка только, этикетка не та! Но ничего, все придет со временем. Нужны лишь средства на раскручивание наших талантов, а их-то пока что очень и очень мало. К великому сожалению. Но город наш с будущим. С хорошим будущим. Промышленный потенциал – дай Бог каждому. Наука и образование у нас вообще самого высокого уровня. Только делать деньги наше руководство пока еще не научилось. Но ничего, новый губернатор свое дело знает, уверяю вас. Молодой, энергичный, а нюх на перспективные дела у него – собачий.

– Иван Лукьяныч, а проектировщики у нас тоже на высоте, верно? – вклинился было Чаплия.

– Не перебивай! Все скажу, погоди. Так вот, губернатор теперь у нас – деловой человек. По всем статьям деловой, говорю…

«И на кой хрен они меня пригласили? Слушать их пьяные разговоры? Как долго это еще продлится? Час? Два? А может, вежливо извиниться, да и уйти, сославшись на семейные обстоятельства или на самочувствие? На что лучше?» – думал Калинич, наблюдая, как начальники поглощают остаток коньяка.

Бубрынёв достал из бара еще одну бутылку. «Мартель» – отметил про себя Калинич. «Хватит, пора улучить момент, чтобы смотаться. Пусть сами пьют, и разглагольствуют пусть сами, а мне в этой компании делать нечего, тем более сейчас, когда у них уже языки заплетаются», – подумал Калинич. И Бубрынёв словно прочел его мысли. – Что-то наш Леонид Палыч заскучал! К рюмочке почти не притрагивается, не ест ничего. Что так, Леонид Палыч, а?

«Вот он, удачный момент, чтобы улизнуть. Надо его не упустить», – подумал Калинич, а вслух сказал:

– Благодарю Вас, Иван Лукьяныч. Не могу я больше. Возраст уже не тот, здоровье оставляет желать лучшего…

– Ну, что Вы, дорогой Вы наш Леонид Палыч! Возраст у Вас еще, как говорит мой отец, почти что юный. У Вас еще впереди творческой жизни лет пятнадцать, не меньше. А здоровье – поправим. Пошлем Вас в какой-нибудь «крутой» санаторий – бесплатную путевочку организуем, врачей пригласим именитых. И будете еще не один срок у нас трудиться. А пока главное лекарство – коньячок. После натуральных французских коньяков похмелья не бывает – уж Вы мне поверьте. Кардиологи рекомендуют настоящий коньяк как лечебное средство. Вы «Мартель» пробовали? – Не приходилось как-то, – смущенно ответил Калинич.

– Вот и попробуйте! Только «Камю» допейте, пожалуйста. Не выливать ведь добро такое, – смеясь, сказал Бубрынёв, распечатывая вторую бутылку.

– Нет, нет, с меня достаточно. Сегодня я неважно себя чувствую. Не забывайте все же, что мне уже пятьдесят восемь. Пенсионный возраст стучится в дверь. Я, наверное, пойду, а вы тут сами без меня, я думаю, решите все вопросы, которые Иван Лукьяныч на этот вечер наметил, – вставая из-за стола, сказал Калинич.

– Да что Вы! Что Вы, Леонид Палыч! – Бубрынёв схватил Калинича за локоть, пытаясь усадить обратно в кресло.

– Леонид Палыч, не спешите, пожалуйста, – вмешался Чаплия. – Сейчас кофейку попьем, поговорим о том, о сем. О деле, в том числе.

Будучи не в силах устоять против натиска двух начальников, Калинич снова опустился в кресло. Но рюмку с коньяком отодвинул. Бубрынёв тут же перелил ее содержимое в свою.

– Не пропадать же добру, – смеясь, сказал он и наполнил ее из только что распечатанной бутылки. – Я все же хочу, чтоб Вы «Мартель» попробовали.

Бубрынёв и Чаплия выпили, а Калинич чуть отхлебнул и поставил рюмку.

– Так вот, – пережевывая ароматную кружалку сырокопченой колбасы, продолжил разговор Бубрынёв. – Я оставил вас обоих после совещания, чтоб обсудить актуальный вопрос.

Генеральный замолчал и положил в рот ломтик душистой ветчины. Не прекращая жевать, он посмотрел сначала на Калинича, потом на Сергея Михалыча и, сделав очередной глоток коньяка, налил всем кофе в чашки, заблаговременно приготовленные заботливой рукой Вероники Никаноровны.