***

Западный въезд в Менегрот

16 часов 12 минут

— Открывай! Открывай, падаль!

— Куда прешь?!

— Задавите, ой, задавите — с дитем!

— Да уймитесь, люди! стойте! Лю-уди-и!..

Невидимый еще, далекий еще Менегрот встречал их запахом гари, злой чумазой людской толпой и перевернутыми полосатыми барьерами — их сдвигали, роняли и кидали друг на друга. Тонкая линия оцепления сдерживала напор только наличием взведенных винтовок.

Сначала было не так: сначала на шоссе появились отдельно стоящие бронемобили и посты, где документы изучали тщательно и задавали вопросы; потом попалось не меньше двух рот регионских стрелков — эти разворачивали порядок в оборону, тянули провода и проверяли оружие.

— Да что случилось-то? — притормаживая, крикнул в окно Турин, и сунул подскочившему лейтенанту пропуск.

— В столице беспорядки. И вроде горит что-то. Я сам не знаю, нас спешно вывели — держать шоссе. Связь есть, но ничего толком не сообщают. Но мы встали! Встали, господин полковник, будьте уверены! Езжайте прямо, не гоните — посты.

Он поспешно козырнул и отступил, давая проехать.

Посты действительно стояли на пути к городу каждые две-три лиги: офицер, стрелки с винтовками, накрест сбитые барьеры в колючке. Стояли, оказалось, с самого утра, но никакой новой информации дать не могли. В воздухе к этому моменту уже отчетливо пахло дымом.

— Въезд в город только по спецпропускам, — нехотя выйдя за барьер, коротко сообщил капитан поста — на корочки допуска взглянул мельком.

— Ты глазки-то разуй, капитан! — предложил ему Турин, но тот повторил:

— По пропускам, господа. Личный приказ командующего Гилрэса. Столица на особом положении, — Белегу счел возможным пояснить: — Вижу, что у вас специальные документы, но у меня свое начальство и на ваш счет никаких предписаний. Подпись, — он замялся и кивнул на зеленый прямоугольник, — за подписью уже нет никого.

— Приехали, — только и проговорил Турин.

«Глаурунг» гудел двигателем посреди дороги, но толпа вокруг напирала так плотно, что и дороги было толком не видать. Несколько сотен — не меньше тысячи — людей собралось на пустыре возле западного въезда в город — там, среди ракитника и канав, где шоссе «Регион — Запад» упиралось в мост через Чомгу и за ним превращалось в Эстоладский проспект. На постах Белега и Турина уже развернули въезжать отсюда: южное направление было наглухо перекрыто, и такой же упертый капитан отказался пускать их часом ранее. Были видны черные клубы дыма над рекой и над городом — нетрудно было сообразить, что горит Заречье.

— Поддать газу? — предложил Турин, когда капитан шагнул обратно к своему барьеру и спрятался за ним и за винтовками стрелков. Толпа напирала.

— Погоди.

Белег думал.

Вокруг кричали и толкались: кричали чумазые, покрытые сажей, ссадинами и копотью мужчины — портовые рабочие, грузчики, погонщики, работники окрестных ферм, фабричные, плотогоны; кричали женщины — прачки, кухарки, домовая прислуга, работницы швейных цехов, пекарен, мукомолен, торговки с рынка и уличные попрошайки; кричали большие и совсем маленькие дети. Кто-то сжимал в руках узелки с добром, старый саквояж или целый пристроенный на голове тюк; кто-то руки просто держал перед собой — пустые руки, перебинтованные. Если Заречье — этот лабиринт деревянных построек со своими жителями, своими законами и своей жизнью — загорелось, оно было обречено.

— …безо всего оставили!

— Сызнова!

Женские голоса причитали на разный лад, мужчины по большей части ругались и требовали пустить — в город, в дома, под крыши.

— Поясните обстановку, капитан. Почему людей не размещаете? — ухватившись за дверцу, Белег выпрямился на подножке. — Нужен временный лагерь, врачи, теплые вещи — где все это?

— Почем мне знать? — раздраженно выкрикнул капитан. — На мне оцепление и порядок. Я не интендант и не комитет помощи переселенцам!

— Некому, — добавил появившийся за барьером лейтенант в синем мундире комендатуры — запыхавшийся, без фуражки, с загнутым воротником. — Наши почти все в Заречье и в центре — вокруг Наугрим совсем скверно, с ночи стреляют… В центре тоже стреляют, но тут я сам не знаю — от Наугрим отголоски или еще что началось. Демонщина какая-то творится…

— Что военные?

— Да военных нет толком в городе! Только оцепление. А части двигают к границам!

— Погоди! — вмешался вылезший на свою подножку Турин. — Ты нормально расскажи, что случилось-то?

— А сам что, два и два не сложишь? — протолкался вперед крепкий бородач в фабричной робе. — Видишь, зареченские?

— Да вижу! — повернулся к нему Турин. — И что горит, вижу. Дальше что?

— Что! — вклинился молодой грузчик. — Нынче под утро полыхнуло. Мы на ночной, кто в порту, кто где — как раз работать разрешили… Увидели как — кто туда, тушить, кто навстречу через мост, за рекой спасаться. Сам гляди — бабы, дити. Эти-то, — он кивнул на солдат за барьерами, — вывести сюда вывели, а дальше речкой огородились, барьеры выставили и караулят!

— Как цыплят затолкали, и сидим! — снова заголосили, заругались женщины.

— У меня дети дома одни! Пустите!..

Белег обернулся на капитана, тот, злясь, пожал плечами.

— Я не знаю ничего, не смотрите на меня так. Велено в город никого не пускать.

— Из города вывести и не пускать обратно?

— Вы от меня чего хотите? Там все равно посты дальше, Новый мост закрыт. Куда я эту толпу по улицам пущу?

— Не толпу, а людей, — Белег обернулся к фабричному бородачу. — Сколько вас тут? Это все или кто-то отделился?

— Не считались, господин мой. Через мост кто-то прорвался, это правда. И в городе по улицам разбежались, но тут тоже не следил. Сам не поспел, нас вот сюда выпроводили — стоим теперь. Еще немного, безо всякого моста вплавь бросимся, — он недвусмысленно повел плечами, зыркнул из-под кустистых бровей.

В толпе голоса не смолкали.

— Горят, сами эльфаки и подожгли — в отместку за короля ихнего!

— Да карлики это! гномы! Все знают, что гномы короля нашего убили!

— Какие гномы, чучело! Тингола сами эльфы и порешили! А на нас только свалят!..

Злой крик вокруг набирал силу. Еще громче, еще ожесточеннее принялись толкаться и напирать.

— Да что вы мнетесь-то! Что вы слушаете!

— Нарочно выгнали, чтобы выгорело хорошенько!

— Сволочи!

— Бей!..

Толпа качнулась назад, словно беря разбег, и вдруг двинулась — волной, накатом. Белег схватился за дверцу: «Глаурунг» тоже поехал вперед, колеса нехотя стали делать оборот. Рядом выругался Турин. Людские плечи и головы вокруг смыкались все теснее, вздымались руки — грязные, перебинтованные, со сжатыми кулаками, с зажатыми в кулаках палками и камнями, с кусками появившейся откуда-то арматуры, с рабочим инструментом. Сквозь крики, ругань и призывы действовать решительно заголосил кто-то — задавленно заголосил, от боли, — и надо было что-то срочно делать, но…

Пола пиджака вдруг шевельнулась и натянулась, коротко треснула, а потом Белега сорвало — сдернуло с подножки, — резко, разом швырнуло наземь, под ноги толпе. Падая, голову он успел прикрыть и успел сгруппироваться, но тут же на спину кто-то наступил, придавил к земле, поддал ботинком. Наверху голоса слились в единый неразличимый гул, похожий на гул прилива, что с той же неумолимой силой сбивает с ног любого, треплет, возит по песку и по камням и выбросит потом где-нибудь в стороне — истасканного, неузнаваемого…

От выстрела толпа ахнула и шарахнулась в стороны. Вокруг образовался пятачок пустого места — как раз чтобы подняться на ноги. Белег поднялся. На него ошеломленно глядели — на него, на его запущенную под полу пиджака руку, на топорщащийся выше подмышки пиджак — там должна была дымиться опаленная дырка. Белег поправил кобуру и медленно вытащил руку — пустую. Худой мужичонка перед ним — в углем перемазанной куртке прямо на голое тело, плюгавый, с вытаращенными глазами и разинутым ртом — держался за щеку; между пальцами угадывался красный росчерк касательного ожога, по краю уха стекала кровь. У Белега по лицу тоже что-то текло.