Тингол раздраженно хлопнул себя по колену и развел руками.

— Что именно мне во благо? — уточнил Белег.

— Ф-ф-ф, — Тингол выдохнул через стиснутые зубы, — кто-то. Вот тебе мальчик, ты ему нравишься, он тебе нравится — позаботься пока о нем. Точка. Никаких больше смыслов.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так.

Тингол снова запыхтел, заскрипел зубами, снова потрогал карман.

— Как с вами со всеми трудно…

— Стоп, — остановил его Белег, — что у тебя там?

Тингол замер. Молча достал из кармана пополам сложенный конверт, стиснул его, не отдавая.

— Белег… Погоди. Я уже говорил…

— Дай сюда.

— Погоди… Послушай. Я говорил, что меня очень ранит, что у тебя… у вас так все вышло. Полностью осознаю свою в этом роль.

— Дай сюда.

— Я принимаю, что ты не хочешь об этом говорить. Но если захочешь, то… В общем, ты просто знай, что у тебя есть я, есть мы, Дориат и наше дело. И мальчишка вот тоже — будет, если не заупрямишься. Понимаешь меня?..

Белег все-таки дотянулся и забрал у него конверт, перевернул. Тингол замолчал.

На дешевой серой бумаге темнел круглый штамп Барад-Леголин — небольшого городишки возле устья реки. Никогда там ничего интересного не было: обычный самый городишка на торговом пути, мирный и шумный, народ пестрый, ярмарки каждый год. Сейчас вокруг Барад-Леголин вырос большой лагерь беженцев и переселенцев, а рядом — несколько палаточных госпиталей. Внахлест с местным штампом был поставлен и штамп голодримской полевой почты, а ниже в строчку на квенья квадратным казенным почерком выведено: «Дориат, Менегрот, Управление разведки. Белегу Куталиону (лично)».

— Ты читал?

— Нет, — покачал головой Тингол, — хотел, но передумал.

Уголок клапана на конверте был действительно надорван, но и только. Белег поддел его, раздирая до конца, поднялся к окну и на ходу вынул сложенный листок.

Окна комнат, где разместили Турина, выходили на сад. Там уже стемнело, последние солнечные отблески совсем угасли, и вдоль стен дворца, вдоль клумб, вдоль оранжевых дорожек горели электрические фонари и цветные фонарики в плетеных корзинках. Захрустело — где-то рядом прошел кто-то невидимый, кто-то в сапогах, спокойной тихой походкой…

Сложенный листок шевельнулся в пальцах, и Белег расслабил руку, выпустил его. Тингол отвернулся, заслонился спиной, стал читать молча. Оконное стекло было холодное и запотевало от дыхания, и через него, через отражение Тингола, через темно-бордовую «елочку» его твидового пиджака просвечивали голые еще костлявые садовые гортензии.

— Что ж, — листок описал пируэт и с хрустом впечатался Белегу в грудь, — когда закончишь — присоединяйся к нам, мы будем читать книжку на ночь.

Развернулся и пружиняще пошел в комнату, оттуда загремел его громкий голос:

— Ну что, малыш, какие новости за день? Рассказывай подробно, рассказывай в деталях, но быстро, у нас впереди большая глава! А то задержимся, и Нэллас опять устроит мне нагоняй!..

Белег взялся за край оконной рамы, а листок спланировал на пол. Он так и белел там на ковре, пока не прошло какое-то время и вместе с ним дрожь в руках.

***

Шоссе «Андрам»

10 часов 02 минуты

…Когда проехали указатель «Эден-Гобел — 1 лига», он все-таки сбавил скорость и съехал к обочине. Вокруг никого не было, и только вдалеке у дороги дымил то ли походный очаг, то ли какая-нибудь полевая кухня. Белег заглушил мотор.

— Выйди.

Турин остался сидеть, но, когда распахнулась пассажирская дверца, все-таки послушался — нехотя выбрался наружу.

— Ударь.

— Что?

— Ударь. Легче станет.

Турин отшатнулся, покрутил пальцем у виска.

— Совсем сдурел.

— Я серьезно.

— Я тоже. Отвали от меня. Едем. Быстрее приедем, быстрее я от этого отделаюсь.

Он повернулся и взялся за ручку, потянул на себя. Можно было начать спорить и оправдываться, или подбирать слова извинений, или взывать к здравому смыслу. Но никаких подходящих слов Белег не подобрал: ни пока шел вдоль обочины, ни пока вел бронемобиль. Поэтому просто саданул кулаком по дверце, так, что та с грохотом захлопнулась и стекло задрожало, а молодой человек невольно отпрянул. Саданул, шагнул вперед и поймал Турина в объятия, прижал к себе.

— Пусти, — тот подергался.

— Нет.

— Пусти. Скину тебя в канаву. Там такая же дрянь плавает.

— Кидай.

Но ни кидать, ни вырываться Турин не стал. Стоял, напрягшись, опустив руки по швам и наклонив голову — словно думал, не поддать ли лбом. Белег прижал его крепче, прильнул щекой к волосам.

— Знаю. Знаю, что неправильно было. Для дела — правильно. Для абстрактного блага. Сложилось одно к одному. Но со стороны взглянуть — неправильно.

— Не по-людски, — глухо подсказал Турин, — мы это так называем.

— Наверное. Я не перекладываю на Элу, и ты на него не думай. И план был общий, и план был хорош.

— …уж думаю! Постарались! — все так же глухо отозвался Турин.

— В Дор-Ломине тебя ничего хорошего не ждало. Тебя даже тогда, с Амон-Руд, не просто так увозили.

— …да я прямо нарасхват!

— Так и есть. Не мы — подсуетился бы кто-то другой.

— Так и представляю! А что, жил бы в Нарготронде каком-нибудь. Кто там сейчас начальник разведки?.. Или в Гондолине. Интересно, сажал бы меня Тургон на колени при всем честном народе? Почему-то кажется, что нет… — Турин пошевелился, выпутываясь из объятий. — Пусти. Пусти уже…

Отошел, прислонился к матовому от пыли капоту «Глаурунга».

— Турин, прости меня. И меня, и Элу.

— Прости, — горько повторил Турин. Похлопал себя по карманам, искомого не нашел — только вытряхнул крошки сора. — Не держи меня совсем за идиота. Я же думал об этом. Не раз! Мне кое-кто даже прозрачные намеки делал — я про Родвина, ты ж знаешь, он очень хотел со мной теснее познакомиться…

Белег обошел его, присел рядом.

— Знаю. Пообещал лично вывезти его за Границу, если не уймется. Но если ты думал, почему не спросил?

— Пф-ф-ф, а как? Как ты себе это представляешь? Между делом спросить у тебя или у короля Тингола, не выкрали ли вы меня в детстве — ну так, совершенно случайно, в порядке версии? И потом: а если бы ответили «да»?..

— Ты поэтому тогда сбежал?

Турин покосился, вздохнул и снова отвернулся. Сцепил в замок пальцы, стал перебирать ими, глядя под ноги.

— Поэтому тоже. Но согласись, у меня было достаточно уважительных причин, начиная с, как я тогда думал, непреднамеренного убийства. Или преднамеренного — как посмотреть…

Белег молчал, ожидая продолжения.

— Не помню, может, я рассказывал тебе когда-то: Лабадал рассказывал мне сказки. Разные сказки. Ваши эльфийские, наши, свои собственные. И была у него такая сказка-страшилка. Как сейчас помню, он говорил, это очень древнее предание, предостережение даже — его из-за гор еще принесли наши предки, а здесь, в Белерианде, оно уже превратилось в сказку. Сказка была про детей, которых похищают огнеглазые лесные духи. Оставляют вместо ребенка чурку в пеленках или обомшелый камень, а самого уносят к себе в чащу. И вроде как дитя растет там в любви и заботе, растет счастливо, но когда вырастет — окажется, оно чужое в этой чаще. Но и домой вернуться не может: там все незнакомое стало, непривычное, тоже чужое… И тогда жизнь ему не мила становится. Так и чахнет…

— Кто-то из твоих предков заплутал в лесах и встретил авари.

— Ты же понимаешь, что я не об этом? Я ведь, Белег, и здесь чужой, и там. Король мог тысячу раз назвать меня сыном, но настоящим сыном я ему от этого не стал. Кто-то меня принял, кто-то нет — не любит, не понимает. Я для всех остался прикормышем-сиротой, капризом его королевским. А среди своих кто? Рос в сытости и безопасности, воспитывался на ваш лад. За реку смотреть не могу — а ведь там люди. И мои тоже. И что я для них сделал? Они ютятся, а я?.. Хотел переменить все, хотел за большое дело взяться — так что вышло…

В первый раз — по-настоящему, не со стороны, не наблюдая украдкой, оценивая и прикидывая, — Белег увидел Турина уже на Границе в районе Димбара. Двое мужчин и мальчик вышли, вывалились почти из леса там, где укрепления прикрывала густая чаща. Именно там: подальше от посторонних глаз, подальше от официальных пунктов пропуска, подальше от регулярных постов и троп патрулей — там оставили метки, проделали специальный проход и ждали в условленное время. И вот они вышли: седой сотник с изможденным морщинистым лицом; едва держащийся на ногах, весь серый с недосыпа молодой урядник в грязной фуражке, в пропыленной, затасканной до дыр плащ-палатке; между ними мальчик. На мальчике тоже была форма. Аккуратно, тщательно сшитая форма Дор-Ломинского войска со всеми лычками и знаками отличия, какие полагалось иметь на форме полковника, но без полковничьих погон. Портупея у него тоже была настоящая, подогнанная в размер, а на ней висел тоже настоящий, под детскую руку выкованный кинжал. Мальчик был чумазый, бледный и вымотанный, он стискивал рукоятку этого кинжала и так отчаянно, изо всех сил старался храбриться и гнать с лица очевидный страх, и смятение, и усталость, что Белег, прежде, чем понял, что делает, шагнул вперед и подхватил его на руки.