— Фори, Бран! — позвала их женщина. Она шла по пирсу неспешно, чуть вразвалочку, запахнувшись в теплую накидку. — Я так понимаю, рыба на ужин отменяется.

Брантиль виновато улыбнулся.

— Извини, сам ужин тоже отменяется, — он отпустил сына на пирс, поднял сачок и стал деловито подгонять отплывшую в сторону удочку. — Ротный меня уже видел и уже озадачил — на все сутки останусь в крепости.

Мальчик погрустнел, явно задумался — не всплакнуть ли. Женщина молчала, и Брантиль осторожно, из-под руки на нее посмотрел.

— Эйссэ… Сердишься?

— Да нет, — она пожала плечами, вздохнула и подошла ближе, протянула руку, — помоги мне… я неповоротливая, как бочка… Не сержусь, что тут сердиться.

Они уселись в рядок, свесили ноги и принялись вразнобой болтать. Мальчик — черноволосый, сероглазый, копия матери — втиснулся посередине, ухватил родителей под руки и, довольный какими-то своими детскими то ли мыслями, то ли мечтами, то ли задуманными шалостями, сиял, глядя по очереди то на одного, то на другую.

Солнце уже поднялось над горами, и недавний ярко-розовый цвет его стал блекнуть, наливаться желтизной. Хеледос-крепость толком не спал. Хеледос-город неспешно просыпался, хотя на окраинах, где выросли за последние дни шеренги шатров, палаток и навесов, тоже было беспокойно ночь напролет.

Последнюю утреннюю, студеной водой оберегаемую безмятежность вдруг разрушило чье-то шумное приближение: смех и веселые голоса.

Брантиль и Эйссэ разом вскинули головы и обернулись. Из просвета между домами, там, где город уже заканчивался, а начиналось застроенное временным лагерем поле, наперегонки выбегала пестрая компания. Шесть… семь… десять… двенадцать парней и девушек, и мало кто счел нужным накинуть что-то поверх исподнего. Да и смысла в том не было: с шумом, смехом, с нарочито громким топотом они один за другим перемахивали через парапет, приземлялись на пляж, взбирались на пирс и оттуда уже, пихаясь, скидывая на бегу остатки одежды и подзуживая друг друга, попрыгали в воду. Прямо через головы прижавшихся к настилу.

— Кто последний — тот барсук!

— …дориатский!

— Эй! — крикнул Брантиль, вскакивая на ноги.

Фонтан брызг щедро окатил и край настила, и их троих, а больше, конечно, его самого. Но вошедшая в раж компания этого не заметила и гневного возгласа не слышала: уже молотила руками прочь от берега.

— Да пусть, — примирительно позвал возникший непонятно откуда Имдир, — это у них вчерашний хмель выходит. Доброе утро, Эйссэ. Привет, малыш.

— Пусть он выходит где-то в другом месте, — резко переменившись в настроении, бросил Брантиль, рукавом мазнул по лицу и стал помогать жене. Та осторожно поднялась.

— Привет, Имдир! А я совсем не испугался, — вставил мальчик. При виде набегающей толпы он спрятался матери под мышку.

Купальщики уже достигли воображаемой отметки — вчерашний полосатый столб торчал из воды райвах в пятидесяти дальше вдоль пляжа, и дистанция на сей раз была условная; в обратную сторону развернулись нестройно, без команды, и уже на полпути ясно стало — лидера никто не обгонит. Так и вышло: он первым подплыл к пирсу, ухватился за поручни и резко вытянул на ступеньки сильное, красивое, разгоряченное гонкой тело. Вытянул — и замер. На краю пирса его ждал Брантиль.

— Имя, номер взвода, командир, — произнес он.

Голдо на лестнице глядел снизу вверх, широкая торжествующая улыбка непонимающе дрогнула — места, чтобы подняться, уже не оставалось.

— Эй, да ты чего?..

— Имя. Номер взвода. Командир, — раздельно повторил Брантиль.

Озадаченный голдо посмотрел по сторонам — на подплывших товарищей, на стоящих дальше на пирсе. Бравый вид победителя сменился видом не слишком бравым — голым, мокрым и растерянным.

— Мы вас, наверное, задели слегка, ты извини… Госпожа, без обид, а?

Эйссэ изобразила неопределенно недовольное лицо и поджала губы — обозначила, что вмешиваться и заступаться не будет. Мальчик, ухватив ее за руку, наблюдал с приоткрытым ртом.

— Я… это… Линлос Ондион. Тиритбарские легкие всадники. Второй полк, пятая квадра, вторая рота. Командир — Аурэндил Арандар, — наконец назвался мнущийся на лестнице голдо, и Брантиль молча отодвинулся, позволил ему вылезти на настил.

Остальные уже уловили, что над мокрыми их головами неожиданно сгущаются тучи, и один за другим последовали за Линлосом — потолкавшись, выстроились перед бесстрастно безмолвным Брантилем. Тот по очереди разглядывал их, выжидая.

— Корилдан Исанмион, Тиритбар. Второй полк, пятая квадра, вторая рота. Командир Аурэндил Арандар.

— Лассиэн Андариэль…

Когда назвалась последняя, Брантиль помолчал еще немного.

— Я так понимаю, ротный Арандар не сообщил вам, что в городе и в крепости существуют распорядок дня и правила приличий. А Тиритбарским всадникам не к лицу носиться в голом виде по чужим головам. Еще и в присутствии в городе своего лорда. Еще и перед приездом важных гостей.

— Так перед приездом… не перед гостями же… — попытался возразить кто-то. — Да у нас у всех увольнительная!..

Из шеренги шикнули, говоривший прикусил язык.

— Возможно, увольнительные следует пересмотреть — в крепости найдется работа.

Незадачливые купальщики сникли и уже стучали зубами. Кто-то еще явно хотел поспорить, но вовремя одумался — выволочка выволочкой, но неизвестно, что на нее скажет сам ротный, и не попадет ли уже ему от полкового командира.

— За мной, — развернувшись, велел Брантиль. И повторил, когда кто-то наклонился подобрать с настила одежду: — За мной!

Нестройная шеренга поплелась под шлепанье босых ног; на пирсе потянулась мокрая полоса. Удовлетворенно хмыкнула, сложила руки Эйссэ, а мальчик рядом с ней явно не до конца понял суть переполоха и завороженно глядел отцу в спину, совал в рот палец.

— Что за муха его укусила?.. — на ходу шепнул незадачливый победитель заплыва.

— Может… — с улыбкой предположил Имдир, — может, за дориатского барсука обиделся?

***Имдир медленно шел по пляжу. Ему-то спешить было некуда: предстояло еще одиннадцать законных дней полной свободы: он специально подгадал так, чтоб оказаться в Хеледосе вместе с переговорщиками, с лордом Карантиром, со всей приехавшей следом шумной свитой, с сопровождением, со случившимися здесь же старыми товарищами.

После шести недель на перевалах полагалось пять дней отдыха, после двенадцати — двенадцать. Имдир безвылазно провел в горах пятнадцать недель и имел теперь полное право слоняться без дела, а без очень серьезного повода даже слишком дотошный командир вроде Брантиля не стал бы его трогать — бурый загар, как и выгоревшие волосы, как следы морозных ожогов на щеках, как иные почетные признаки горных патрулей и горной разведки, был своего рода извинением и неформальным допуском до некоторого рода сумасбродств и излишеств. Повелось так, что строгих химрингских порядков, аглонской вечной погруженности в дела и внешней видимости приличий, как в Тиритбаре, здесь блюсти не стремились. Не будучи резиденцией лорда, пограничный, населенный народом пестрым и кочевым, Хеледос отличался некой особой вольностью и в чем-то самостоятельностью. А давешние вырвавшиеся на волю прыгуны из второй роты… Что ж, им просто не повезло.

Пляж кончился, упершись в укрепленную каменную дамбу. Хотя за ней он вроде как продолжался — растекался и дальше, до самых подступающих к воде почти отвесных гор, — но именно за дамбой галька резко крупнела, превращалась в валуны, и обнаруживалось вдруг, что уже и не пляж это вовсе, а по-летнему сухое речное русло. Вода тихо шуршала, прячась в камнях, и сейчас на противоположный берег перебраться можно было посуху. Вот весной, когда Хелеворн переполняли паводки, вытекающая из него речонка взбухала, раздувалась, тогда и крепкая дамба оправдывала свое существование, и название самой речки — Нгавад{?}[От нолд. (n)gawad – howling, «Воющая».] — становилось понятным.

Имдир не стал подниматься на гребень, а развернулся и побрел вдоль него — туда, где через запертое в каменный рукав русло был перекинут подъемный мост: в опасный сезон его приходилось убирать, но большую часть года именно он служил главным въездом в город.