Не проулок даже — проем между домами — петлял вокруг бочек, сложенных штабелями ящиков, тачек, тюков и выставленных здесь же стульев и столов. Впереди, шагах в двадцати, проем этот расширялся, образуя подобие крошечной площади, и оттуда долетала песня: невысокая светловолосая девушка в длинной цветастой юбке с мелкими колокольчиками по краю подола медленно кружилась на месте, подняв к небу покрытые витыми татуировками, унизанные браслетами тонкие руки, с резким звоном встряхивала ими и тоскливо, щемяще пела на аварине. Рядом на бочке с поджатыми ногами сидел голый по пояс аваро и перебирал гитарные струны.
В проулке собрался народ. Стояли вдоль стен, сидели на корточках, прикуривали друг у друга, переговаривались. В окнах, прислонившись к рамам, присев на подоконники, перекинув ноги наружу, сидели и мужчины, и женщины, и дети. Кто одет просто — в рубахе навыпуск и суконных штанах, кто в городском платье или костюме, кто-то даже в форме.
Девушка допела, вокруг медленно, с тоской, без привычных возгласов, без кидания на землю монет захлопали. Белег поманил за собой Турина, протиснулся мимо ящика с рыбой, мимо кстати отвернувшегося владельца — и оказался перед нужной дверью. Под неровно прибитым козырьком из мятой жести виднелась кнопка ржавого звонка.
Открыли не сразу. Открыл неопределенного возраста неопределенной белесой наружности дюжий парняга — встрепанный и как будто заспанный, в несвежей широкой рубахе, в широких штанах и башмаках со втоптанными внутрь задниками.
— Чего?
— Часы встали. Сдать бы, — ответил Белег.
— Нет оценщика, — не изменившись в лице, коротко сообщил парняга.
— Мы подождем. Оценщику будет интересно.
Равнодушный взгляд по очереди скользнул по Белегу, по напирающему сзади Турину, и парень — вообще-то его звали Ру — отступил в сторону. Они оказались в тесной сумрачной прихожей, которая стала совсем темной, когда дверь у них за спиной закрылась, в ней слитно и внушительно щелкнули замки.
— Давай.
Белег аккуратно вынул из кобуры револьвер, тот сразу исчез под просторной рубахой.
— Ты?
— У меня ничего, — покачал головой Турин.
Ру ничего не сказал, но по очереди обхлопал каждого по бокам и по ногам. Только после этого отступил в сторону и пустил к другой двери — исцарапанная и облупившаяся, она убедительно перекосилась в раме, но, когда закрылась, издала очень мягкий, очень тихий металлический щелчок.
— Ждите.
Внутри за прилавком стояла женщина. Белег видел ее раньше, но знакомить их по именам тогда не стали. Изящная и очень бледная, с убранными под ремешок черными волосами, в светло-голубой мужского кроя блузе и в кожаном фартуке поверх нее, она спокойно рассматривала вошедших. Тонкие руки с красивыми длинными пальцами лежали на прилавке, в руках был небольшой черный пистолет.
Белег и Турин медленно прошли внутрь и аккуратно сели на обтянутую клеенкой лавку. Ру устроился на высоком табурете возле двери, обхватил себе руками и лениво прикрыл глаза — замер. Женщина постояла еще, прислушалась к глухому шуму снаружи, к доносящейся сквозь шум новой песне; потом села, спрятала пистолет и вернулась к поблескивающим на прилавке частям какого-то механизма.
Комната была немаленькая — шагов десять в длину, пять в ширину. В дальнем углу виднелась еще одна неприметная пошарпанная дверь; окна плотно, без щелей закрыты ставнями, места свободного немного. На стенах по периметру набиты в три ряда полки; на них, а еще на полу, на старых столах и перевернутых ящиках, в плетеных корзинах, в жестяных ведрах, в коробах и тюках грудился всякий хлам: часы с кукушками и без, медные чайники, фарфоровые статуэтки — целые и с отбитыми носами, руками, головами; литые дверные молотки, щипцы для орехов, велосипеды, велосипедные звонки, сковороды, грелки, кофемолки, кофеварки, мельхиоровые подносы, вафельницы, латунные чернильницы, рыболовные снасти, калоши, сапоги, трости… За прилавком на стене среди хомутов и позолоченных рам висело автомобильное колесо, в углу прислонился треснувший протез для левой ноги, с потолка вперемешку свисала конская сбруя. Было тихо — гул Клубка проникал внутрь, но будто терялся среди гор хлама. Было душно. Пахло грязью и долгами.
Охранники, казалось, потеряли к ним интерес. Ру на своем табурете якобы подремывал; женщина щелкала и то и дело перехватывала зубами тонкие отвертки и маленькие щипцы. Белег без резких движений достал из внутреннего кармана газету и развернул. Проинструктированному по дороге Турину оставалось читать через плечо или запастить терпением и развлекать себя изучением причудливого интерьера.
Оценщик пришел через двадцать семь минут.
Снаружи донесся бодрый барабанный стук, и Ру поднялся открыть. Там, в прихожей, задержались на полминуты, не больше; а у женщины было не больше секунды, чтобы спрятанный пистолет вновь оказался в руках, пока Белег переводил взгляд на дверь.
— О, господин полковник! сколько лет, сколько зим! — продолжением стука прозвучало такое же бодрое приветствие. — Как здоровье? И господин капитан здесь! Рад познакомиться лично, господин капитан, наслышан, впечатлен! Чем обязаны?
Белег поднялся. Оценщик окинул его быстрым приметливым взглядом, они рывком пожали друг другу руки и по привычке скорее похлопали, пощупали по рукавам. Турин тоже встал, но ограничился сдержанным нервным кивком и тут же спросил:
— Поздороваться зашли, новости узнать. Что вы видели, что знаете.
— Уж мы-то что видим? — округлив глаза, удивился Оценщик. — Живем в лесу, молимся колесу.
Колесо старого Tinco-14{?}[Tinco – название первой тенгвы (квен. «металл»). Подразумевается смысловой аналог букве «а» (или «альфа»). ] ненавязчиво висело за прилавком среди прочего добра и хлама. Спиц на нем было восемь, и купить его скорее всего не получилось бы из-за каких-нибудь отговорок.
— Ладно, полковник, не хмурься, — Оценщик примирительно показал ладони и кивнул на узкую дверь в углу комнаты. — Пойдем. А господин капитан пусть с ребятами пока посидит, товар наш посмотрит.
— Что-о-о?! — дернулся Турин, чем заставил Ру сунуть руку под рубаху, а женщину подняться из-за стойки.
— Ну-ну, господин капитан. При всем уважении.
— Турин, пожалуйста, подожди.
Молодой человек нехотя вернулся на лавку, остальные тоже сели, и Белег с Оценщиком вышли в соседнее помещение.
— Что ж, садись, спрашивай-рассказывай. Чаем поить не буду — задерживать не хочу, — сообщил Оценщик и указал на стул у стены. Сам уселся на пустой стол, вытащил из кармана розовый самоцвет с перепелиное яйцо и волчком пустил его по столу.
Комната, осветившаяся ярким электрическим светом, была куда меньше предыдущей. Тоже без окон и тоже по периметру заставленная, но не как попало — глухими канцелярскими и архивными шкафами. Под столом и в углу тускло серели два средних размеров сейфа.
Самоцвет докрутился и замер, бросив на столешницу длинный блик. Оценщик кончиком пальца, будто играя, потрогал его, отпустил и вдруг дернул ногой — под пяткой гулким металлическим стуком отозвался сейф.
Спросил громким шепотом:
— Что, думаешь, тут он?
Белег молчал.
— Мы ведь с ребятами тебя в тот же день ждали — с парой рот и безутешной родней в придачу. Пыль протерли, приоделись. Родвина-то вон — приветили. А к нам когда же?
— Собирался. Даже заранее собирался.
— А что собирался? Соскучился? Ты, Белег, давай прямо, раз уж мы с тобой тут уселись, а не через дверь отстреливаемся. Ты своим, я глаз могу поставить, ничего не рассказывал и нигде не отчитывался. А по ситуации вашей нехорошей у меня интерес прямой, — и он снова поддел камень, и тот снова закружился по столу.
Документы у него были в полнейшем порядке. Там значилось «Эвдин Гервилион Аурвиндиль», место рождения — Оссирианд, речная область Леголин, дата — 7 год Светил. Отец из речных лаиквенди, мать из синдар, оба живы, здоровы и действительно существуют на западе Таур-им-Дуинат. Внешность была соответствующая, универсально неброская: встрепанные, коротко остриженные темные волосы, лучистые голубые глаза с прищуром; сухощавый, среднего роста, какой-то запыленный как будто. Одет тоже как многие: застиранные галифе с сапогами, кожаная куртка, кепи сдвинуто набок. И во внешности примет особых нет — так, очень старые, почти пропавшие уже следы то ли ожога, то ли осколочной россыпи на лице. Если только знаешь наверняка, что ищешь — угадаешь контуры трехзубого клейма, каким метили в Утумно ценных пленников.
