В то время, когда основная масса синдар во главе с Тинголом пришла в леса будущего Дориата, здесь уже обосновались некоторые из ушедших вперед сородичей. На месте сегодняшнего Клубка существовало подобие деревни, и с ее жителями предстояло не раз договариваться и идти на многочисленные уступки, а сами они хоть и перемешались, перероднились давным-давно, но до сих пор с гордостью отмежевывались от большого города и почитали себя коренными — в отличие от «этих», пришлых. Другое дело Заводи. Там, на противоположном берегу, в стороне, в чаще, у заросшей заболоченной старицы еще раньше них поселился Йарво — со своим уже тогда многочисленным семейством.
— Пф-ф, что там делать-то? — удивился Турин. — Комаров кормить?
— Посоветуемся, — уклончиво ответил Белег. — О чем ты говорил с Береном?
— А о чем… Если опустить лирику… Об их поездке. О той, которая планировалась. Он сам говорит: мол, вот как вышло-то — зазывали ехать с помпой, с размахом, под праздник, а получилось… Получилось, сорвались за час, в себя по пути приходили.
— Элу звал?
— Он. Я почему вспомнил: на совещании же заговорили. Что комендантским лишняя морока, еще и лично Маблунгу зачем-то тащиться… Для охраны, что ли? Ты не знал?
— Нет.
— И кстати, Маблунг мне на это как раз пожаловался… Слушай, а ведь правда! Вот сейчас я стал говорить и вдруг вспомнил: когда зашел к нему тогда, он спросил там что-то — как дела, как наше агентство, будь оно… приходил ли кто… А потом посетовал, что самому никуда не выйти — дел полно, еще поездка какая-то ненужная предстоит… А вот дальше спросить я не успел. Думаешь, это важно?
— Возможно.
Белег замедлил шаг, «Карсид» из-под полы привычно защелкал барабаном.
— А еще знаешь, о чем мы говорили? — помолчав, продолжил Турин.
— М?
— Вот смотри, — он остановился, остановил за рукав Белега, посмотрел по сторонам — кроме них на мосту никого не было. — Давай-ка поглядим. Какие сейчас рабочие версии?
— Какие?
— Ну гномы, да? Потом одно беспокойное семейство с Амон-Эреб. Да? И еще: Ангбанд улучил момент и отыгрался. Да?
— Да.
— Все?
— К чему ты ведешь?
— К чему! Вот мы с Береном сейчас и говорили: если бы о людях речь шла, и — говорю как есть, не обижайся — ухлопали богатенького дядюшку, вынесли у него сейф… На кого бы помимо залетного грабежа подумали?
Белег ждал.
— На бедных родственников! На богатых тоже. На соседей всяких, знакомцев. Мало ли кто глаз положил, прицелился, решился… Не подумай, я не к тому веду, что надо дорвавшегося до большой палки Орофера трясти или у Келеборна по карманам шарить. Но мне подумалось, надо этот фокус… вид…
— Ракурс.
— Вот! Этот ракурс тоже учесть. Я… Да, проклятье!.. — Турин прижал к переносице кулак, сжал зубы. — Проклятье! Ну да, раз есть такое, надо его тоже рассмотреть ведь! А вы как будто не видите — даже не отметаете, а просто — не видите! Ты вот с Галадриэль поговорил — и что?
— Ничего. Пока.
— Вот! А у нас в Дор-Ломине она бы уже сидела в участке и язвила под протокол! Напомню, в Нарготронде в свое время Финрода очень технично из города выставили. Тоже ведь чья-то комбинация была…
— Я знаю. И как в Нарготронде, и как у вас в Дор-Ломине.
— Знает он! — обозлившись вдруг, крутанулся на месте Турин. — Знал бы, я бы тебя от дерева не отвязывал!.. И!.. Извини.
Белег повернулся, оперся спиной на студеные перила моста. С реки дуло. «Щелк-щелк-щелк», — стал считать из-под полы револьвер.
Собственные познания в людях всегда казались достаточными, но, как выяснилось, таковыми все же не были: не настолько, чтобы, отыскав в лесу банду Турина — тогда еще действительно настоящую самую банду, тут же не нарваться. Еще до всякого разговора его профилактически отпинали, а потом под недвусмысленные взгляды разговор пошел совсем круто. Тогда, у дерева, казалось, что вот так, от пули из собственного пистолета, умереть будет до смешного глупо.
— Извини, — виновато повторил Турин, тронул его за рукав, — занесло меня. Белег, а?
— Брось, — Белег хлопнул рядом по перилам, — поясни, к чему ведешь.
— К чему, к чему… Гномы, голодрим — цветочки все это. Я тебе про другое. Ладно, оставим Галадриэль. Но «корнет Нурмиль» сидел себе под дверью, не отсвечивал, уши грел. Так, может, и не он один?
— Во дворце нет случайных служащих. Все свои и давно проверены.
— Но в городе же есть! В Торговой палате, в конторах!.. Да где угодно могут сидеть! И зайти с улицы, как мы уже поняли, большой хитрости не надо.
— Надо знать, куда идти, как. Во сколько.
— Вот! И это уже вторая часть наших ах каких хороших новостей!.. Видишь, как выходит: за кого ни возьмись, подтянуть можно.
Белег повернулся, оперся на локти, посмотрел через перила на воду: серый от пасмурного неба, на мятую жесть похожий Эсгадлуин тек внизу скоро и дергано. Здесь, пусть и ниже стремнины, течение все еще было неспокойное, и грузовые суда в черте города ходили только с лоцманским буксиром. Белег покачал рукой, и темный силуэт отражения внизу сделал то же самое.
— Страшно? — тоже повернувшись, наклонившись ближе, тихо спросил Турин.
— Наверное.
— А мне — нет. Хочешь верь, но не страшно — злюсь я. А так — хреново все это. Хреново… Я, представь, только вчера утром ведь думал: устроилось все вроде, надо снова матери писать…
Весточки из Дориата в Дор-Ломин и обратно шли нечасто, но регулярно — можно было направить и через верных людей, и обычной почтой — у нее были свои каналы и свои связи. Морвэн отвечала скупо и по делу, теплыми приписками ни о чем были дополнения рукой Ниэнор. А в общем же в самих посланиях ответом на намеки Турину приходил неизменный подтекст: Морвэн никуда не поедет, Ниэнор тоже.
Турин, похоже, снова об этом вспомнил и вздохнул.
— Ладно. Что стоять… Что делать будем?
Белег поднял голову, выпрямился.
— Я же сказал: сходим в Заводи.
В Заводи никто из посторонних из праздного любопытства не совался — так Тингол сразу договорился с самим Йарво. Никаких строек поблизости, никаких грузовых причалов выше по течению, никакого шума и вмешательства в их дела. Когда фарватер Эсгалдуина потребовалось заглубить — договаривались заново, и пришлось изрядно помучиться. Дориатские законы в Заводях соблюдали, верховенство короля признавали, но в быту жили старым укладом; дети, внуки, правнуки и прочие потомки Йарво, бывало, переселялись в город, заводили свои семьи, но и связи с Заводями никогда не теряли.
Белег и Турин прошли тихой окраиной Заречья, потом пустынным берегом реки — через луг, через присыпанную резаной осокой низину (под ногами выступала грязная жижа, в воздухе пахло застойной водой и тиной), миновали перелесок, потом черный от времени, но крепкий, ровно стоящий частокол. Огромные щучьи и судачьи черепа щерились на нем поверху, над воротами была приколочена бурая ветвистая коряга.
— Здравствуйте, — осторожно произнес Турин: за воротами стоял голый по пояс беловолосый мужчина и острогой поправлял развешенную изнутри частокола сеть.
— Мир вам, — удивленно и гулко отозвался он.
Заводи были чем-то вроде большой усадьбы. Несколько десятков вытянутых, крытых дерном свайных домов стояли вдоль изогнутой старицы, окруженные хозяйственными постройками, навесами, распорками для снастей, вешалами с рыбой. К поселению вплотную подступала вода, а частокол прикрывал подход от Заречья; сотни три здешних обитателей промышляли в основном ловлей, лесом и кустарными ремеслами.
— Мир тебе, Белег! И спутнику твоему мир, — окликнул их низкий женский голос с непривычным выговором.
Босая женщина в одном только коротком фартуке рыбьей кожи и в такой же головной повязке стояла на коленях возле деревянного помоста и энергично натирала солью большую рыбину. Не дожидаясь вопроса, указала в сторону пристани.
— Там.
Их появление уже привлекло внимание: с сухим шелестом колыхались костяные низки занавесок в дверных проемах, местные выглядывали — кто-то просто помахать, кто-то здоровался, кто-то смотрел безучастно; как всегда, из ниоткуда набежали дети: стайкой рыбешек принялись виться, гомонить, смеясь и норовя ухватить за одежду. У пристани отстали.