Белег перешагнул низкий бордюр клумбы и подал руку Лютиэн, та подобрала юбки и перепрыгнула на усыпанную осколками дорожку.

— Где Диор?

— За рекой. С людьми.

— Хорошо.

За спиной в общем шуме приметно захрустел гравий, и Белег обернулся: от внутреннего входа в управление бежал Турин — бежал, прижимая к груди белый сверток.

— Вот! добыл! — он остановился, протянул; лицо у него было в мелких кровящих царапинах, куртку грубой кожи тоже изрядно посекло, но и только — как и шлем, она явно уберегла от чего похуже.

— Что это?

— Что?.. Простынь… Накрыть. Ты просил.

— Я?

— Ну да…

Белег забрал сверток, развернул — тот действительно оказался простыней с фиолетовым больничным штампом. Вернее, не больничным.

— Я сам.

Щуплого и невысокого Саэроса он один вынес из клумбы на незатоптанный газон, уложил там и накрыл. Турин ждал, переминаясь и явно подыскивая что сказать, но столь же явно слов не находил. Потом встрепенулся — подхватил с земли брошенный пиджак.

— На вот. Держи, — сразу уловил несогласие и добавил: — Лучше бы надеть.

Белая рубашка под жилетом в общем была цела, но вся пестрела пятнами — черными от земли, зелеными от травы, красными. Белег бегло осмотрел себя, ослабил галстук, поправил кобуру и тут осознал кое-что еще: порезы на лице, на шее, на руках не кровоточили и даже не болели, не болели разбитые костяшки, но это ладно — ушла боль из груди. Не свежая боль, не от нынешних ушибов, не убаюканная мазью сестры Ниниан — нет, ушло то, что уже несколько месяцев как поселилось глубоко внутри, за ребрами, давая знать о себе то судорогами, то вдруг сбившимся дыханием, то просто внезапной резкой болью, а чаще — ноющей, привычной, ставшей незаметной почти, как тень, как старый, рубцующийся шрам. Белег положил ладонь на ребра и на пробу вдохнул-выдохнул, убеждаясь в правдивости своих ощущений, и взглянул на Лютиэн, а та поняла: чуть улыбнулась, чуть озорно пожала плечами — теперь уже привычным жестом нашалившей девчонки.

Он не сказал ничего, только встряхнул и все-таки натянул пиджак.

— Белег!.. — громко позвали со стороны дворца, со стороны выхода из управления — за окликом бежал Аэрвил Диарман, капитан разведки.

Одновременно и уже безо всякого к ним интереса подскочил кто-то из дворцовых, едва остановившись, взглянул на Саэроса, выругался и поспешил дальше с непонятно к кому обращенным возгласом: «Быстрее, быстрее! Тут еще один!..»

— Белег, поднимись скорее! — Аэрвил перешел на шаг и остановился как будто в неуверенности: — Тебя Ордиль зовет…

Белег взглянул коротко, обернулся на Турина.

— Останься с принцессой.

— Хрена с два! — выпалил тот почти одновременно — словно ждал чего-то такого и уже заготовил ответ.

— Что?

— Ты услышал! И не подумаю — хрена с два. У принцессы хватает охраны.

Он непривычно требовательно уставился на Лютиэн, и та, соглашаясь, просто наклонила голову.

— Идите. Я посмотрю — дождусь, чтоб его забрали.

— Мне нужно поговорить с твоей матерью.

— Она у себя. Но… ты видел. Не слышит как будто. Не отвечает… Хотя я не… не… не знаю, — она не договорила, сморщилась и нахмурилась, словно пыталась сформулировать, уловить что-то важное и не смогла. — Пойдем вместе?

— Белег, пожалуйста, это важно… — снова позвал Аэрвил, и тут наверху в перекошенном оконном проеме появился сам Ордиль — в порванном мундире, с исцарапанным лицом, кровью в волосах и кровью на руках.

— Белег Куталион, мне нужно спуститься самому и умолять тебя?!

Внутри, на лестнице, им встретились четверо санитаров — несли две пары полностью накрытых носилок; с носилок капало, оставляя почти непрерывную дорожку крупных алых крапин. Белег и Турин посторонились, и Белег оглянулся на лестницу, на пустующий внизу пост — его заменило сплошное оцепление со стороны Лучного поля и усиление уже наверху, прямо перед входом в управление. Бежать из кабинета в сад этим путем было бы долго, да и пустой пост он как будто не видел — в отличие от изувеченного холла наверху. Спрыгнул прямо из окна?.. Он потер висок и взглянул на свои туфли: они были в земле, но после сидения в астрах и георгинах это ни о чем не говорило.

— Подойди пожалуйста, окажи любезность, — обернувшись на шаги, непривычно нервным голосом позвал Ордиль, когда Белег задержался — остановился у окна и убедился, что трава внизу хорошенько примята. Точно, спрыгнул. — Пообщайся. А то выходит, у меня недостаточно авторитета, — и, хромая, демонстративно отошел.

Нолмэндил, без кровинки в лице, лежал почти на том же месте на каких-то тряпках и вот те как раз пропитались насквозь. Что именно произошло, было не видно под расстеленным шерстяным одеялом, но судя по лоскутам рубашки, по обрывкам санпакетов, бинтов и марлевых перевязок и, главное, по отброшенному в сторону расщепленному и мокрому куску дверного косяка, ничего хорошего.

— …вы не слышите меня, я не пойму? — откровенно злясь, проговорил доктор Курмин. Вместе с двумя ассистентами он стоял рядом на коленях и делал инъекцию, одновременно продолжая спор. — Каждый раз одно и тоже. Как с детьми…

— Позвольте, доктор, — Белег опустился рядом с ним.

— …а потом будете требовать от меня чудес?

— Как обычно.

Доктор отвечать не стал, только, закончив, сделал знак ассистентам и поднялся, первым отошел в сторону, где еще над кем-то склонялись доктор Адвэллион и врачи из госпиталя.

— Белег… — не открывая глаз, позвал голдо.

— Я здесь.

— Твой… наследник… доверия не…

— К делу.

— П-позвони… тетке. Тетя Иль-ми-вэль. Спроси номер в салоне… в…

— В музыкальном, я понял. Дальше. Что говорить?

— В карты вы… играл и… П-по ситуации. В отпуск… или… уволился. Вещи…

Нолмэндил говорил едва слышно, прерывисто, глотая окончания и сбиваясь с дыхания; дышал поверхностно и глаза не открывал — глазные яблоки дергано катались под дрожащими веками.

— Вещи… надо оставить… Главное, п-про карты.

— Все?

Тут он глаза все-таки приоткрыл, посмотрел мутно, теряя фокусировку.

— Даль-ше… сам решай… С гномами не тяни… те — опасно. П-правда. Полагаюсь на… чутье… твое. Раз глупо так…

Через минуту к лестнице понесли еще одни носилки. Доктор Курмин молча пошел рядом, вообще ничего больше не сказав и даже не взглянув, и только сосредоточенно смотрел перед собой и делал какие-то пассы пальцами-ладонями — то ли просто собирался с мыслями, то ли готовился резать и шить.

Белег обернулся к Ордилю: тот стоял в стороне возле возвращенного на место рабочего стола, тасовал личные карточки с фотографиями и слушал собравшихся рядом офицеров.

Взрывом на месте убило командира поста, Халькона и самого безвестного ряженого курьера, имеющего все шансы безвестным и остаться. Письмоводителя, если он действительно таковым являлся, сорвало от стула, и он умер спустя несколько минут, несмотря на все жгуты и все старания доктора Игливина снова его удержать. Женщина осталась жива, отделавшись переломанным хребтом: ее уже унесли, не став ни надевать ремни, ни просто как-то связывать, — недвижную, беспомощную, плачущую. Доктор Игливин, какой-то совершенно выжатый, опустошенный, стоял в стороне и с отсутствующим видом смотрел то ли на опрокинутый металлический стул, то ли на все еще застегнутые на его подлокотниках наручники.

— Ну что? — сухо спросил Ордиль.

— Надо отправить кого-то в музыкальный салон. Кто быстро сориентируется и не скажет лишнего.

— Разрешаешь?

— Чем быстрее, тем лучше.

Ордиль оборвал следующий явно не по делу вопрос, оббежал взглядом своих офицеров.

— Итлин! Нармаса сюда.

Майор Нармас, бывший начальник агентурного отдела Северных рубежей, несколько лет назад перевелся в столицу и теперь работал по части общего стратегического планирования и оперативной разработки.

— Если голдо своей смертью добавит нам забот, то это только из-за дурости и упрямства. Оно имело смысл? — все-таки уточнил Ордиль, когда явившийся Нармас обменялся с Белегом коротким рукопожатием, выслушал его, выслушал указания самого Ордиля и так же мгновенно исчез.