«В. Высоцкому…» Не говорю о мелком. Мы мелки – в суетном, в креслах, за станками. «В тюрьме сидел!» – болтать мы мастаки, уткнувшись в пиво, шевеля усами. А он? – Он принял всё, чего другие обходили, он пел надрывное, своё, о чём шептались, плакали и пили. Он был из тех, кто чувствовал свой век не разумом, не потихоньку, а болью – сколько может человек, и время вымеряет – сколько! 1982 «Вот и живём в своём мирке…» Вот и живём в своём мирке, укрывшись огромным миром, плоско, как на стекле, деревом по реке, срублены – и поплыли. 1984 «Под аркой…» Под аркой яркое утро остро пробило платья хлопчатую муть, и ты подарила светлому миру стройные ноги, в лёгонькой маске прохладную грудь. 1984 «Ветер, открывши двери…» Ветер, открывши двери, звонко споткнулся о люстру. Где мой последний берег, тёплый и грустный? 1984 «Звёзды стали выше…» Звёзды стали выше, и их не видно. Дети старше. Обидно? – Да нет! Просто утомила суета и крыши. Дождь стучит уныло в шиферный хребет… перевалов нет. 1985 «Сбросив на сосны…» Сбросив на сосны юбчонку розовую, встало небо голое. И в тело своё бирюзово-звонкое упруго впустило город и замерло кротко. А город совсем сонный, серый, кашляет подъездами, встаёт и едет сквозь бирюзовое на работу. 1985 Байкалу Серое небо. Серое море. Запах большой воды. Ладонью закрываю небо, спасаю землю от дождя. Темно. В котелке с чаем звёзды. Берёза на берегу сгорбилась, чернеет человеком… А рассвет набросал в котелок жёлтые листья, они больше звёзд – вестники большого холода. Стою перед бесконечностью, прижатый к скале. Кусочек суши под ногами, Байкал всё ближе, ближе, он уже во мне. И дождик – мутно-печальное моё омовение. 1985 «Ночь…» Ночь. Балкон. Пошла по спирали моя сигарета… В голое лето канул огонь. 1985 «Ты так молода…» Ты так молода! Платье тонкое, грудь-недотрога, ради бога! Мои слова не мольба, просто тревога. 1985 «Туристке…» Что это? Нервы, возраст? Нет – просто воздух – прозрачный алмаз выводит нежно и остро морщинки у ваших глаз. 1985 «В подворотне дрожат силуэты…» В подворотне дрожат силуэты. Набычась стоит темнота. Вечер до негра раздетый приковылял сюда. Сел. Чёрный. Из скуки и мата. Попробуй, насквозь пройди этот проём горбатый в серой бетонной груди. Но мне очень надо. Иду от страха чумной, но молча и по прямой. Иду за наградой, топча ужливое «если», и вот дошёл, слушаю в сером бетонном месиве окон жёлтые песни. 1985 «Сытенькие…» Сытенькие! А ну, пощупаю песней, есть ли у вас душа?! Под лезвием розовой плесенью – жир! Глубже! Да нет ни шиша! 1985 «Хорошо в Саянске…» Хорошо в Саянске. Не суетно. Сосны воздух несут. Уют. Лес вправо. Лес влево. Суть города – молодость, горсть домов на холме и небо… Да, здесь действительно хорошо, но не оставляет чувство, будто зашёл выпить на посошок… смешно? Я знаю – Родина не заплечный мешок. Но где же моя Родина? 1985 |
