Слева что-то зашуршало. Я отпрыгнула и обернулась, приготовившись к худшему из возможных исходов. Но рядом со мной встал седовласый усатый охранник. Улыбка растеклась по его морщинистому круглому лицу. Он отряхнул крошки со своего надутого пуза, кивнул и положил крепкую волосатую кисть на резную ручку левой створки. И только в тот момент я заметила, что ручки представляли собой стебли, на верхних концах которых распустились прекрасные железные лилии, украшенные жёлто-зелёными, ярко-жёлтыми, коричневыми, изумрудными и молочными драгоценными камнями.

Мужчина, пыхтя, потянул с медвежьей силой дверцу на себя, та с жутким пронзительным скрипом ржавых петель поддалась и приоткрылась на такой промежуток, через который я с лёгкостью могла бы выскочить.

– Il faut réfléchir avant d'agir1, – добродушно молвил он на прощанье огрубевшим голосом и указал рукой на яркий свет, сочившийся через щель.

– Спасибо, – ответила я, совершенно не представляя перевода его слов, и выскочила из здания, как запуганный зайчонок из сырой норки.

Учитывая уникальный и очень запоминающийся интерьер внутри клиники, части которого не подходили друг другу ни под каким предлогом, я ожидала за дверьми увидеть всё самое невозможное: от детской площадки с играющими на ней взрослыми до бескрайней долины, усеянной прекраснейшими кустами лаванды. Но больше всего, конечно, я надеялась на реалистичную картину. Например, диковинный сад или, если угодно, аллею – цветную каменную дорожку меж высоких стройных деревьев, купающихся в горящем огнём закате, с еле слышным щебетанием птичек в полудрёме, отдаленным гулом несущихся далеко-далеко фур и озадаченными возгласами таких же потерянных пациентов, слоняющихся туда-сюда под зорким присмотром медработников. В таком месте, возможно, тревожная душа и решила бы остаться…

Но только дверь за спиной с грохотом захлопнулась, я оцепенела, будто передо мной возникли не мои фантазии, а самая настоящая горгона со своими озлобленными змеиными локонами. Пока мозг отказывался внимать происходящему, глаза безостановочно бегали по открывшейся картине.

Толпы машин с визгом и треском толкались в вечерней будничной пробке, у кого-то бомбила из опущенных окон раздражающая музыка, в центре площади всё так же неподвижно стояло изваяние некоему бессмертному писателю, люди сновали туда-сюда по тротуару, кто быстрым шагом, кто – прогулочным, а среди них выделялись целеустремленные курьеры в ядовитых цветастых куртках.

Лёгкие страстно принимали привычную вонь выхлопных газов, уши заливал оглушительный шум дороги, а нервы потихоньку приходили в норму под натиском до боли знакомой площади. И уже пару минут спустя я успокоилась так сильно, что воспоминание о невероятном приключении чуть не улетучилось из головы.

Полностью осознав возвращение в родной город, я развернулась. На обшарпанной деревянной створке обычной входной двери висело потускневшее пыльное объявление:

Парикмахерская „Нелюдимый“ переехала.

Новый адрес: ул. Шелкопрядная, шесть.

– Странно, – произнесла я самой себе с хрипотцой и не без опасения дёрнула ручку на себя, затем толкнула створку всё ещё ноющим плечом. Безрезультатно.

Я отошла от здания на пару-тройку метров и взглянула на него. Ничего, кроме старенького трехэтажного кирпичного дома. Одни окна закрывал невзрачный тюль, перед которым грелись на солнышке высокие лилово-розовые орхидеи в коричневых горшочках, другие же были разбиты и неуклюже заколочены досками. В общем, обычный полузаброшенный дом, на психбольницу во Франции он точно не походил…

Смех да и только! Только смеяться сил не хватало, перенапряжение отбивало чечётку в моей голове, хотелось просто-напросто забыть об этом дне, как о сне, страшном и назойливом.

Я неспешно доковыляла до дома, пережёвывая и переигрывая событие снова и снова, но так и не придя к однозначному логическому выводу. Дома оказалось, что я целую неделю провалялась «во Франции», а любимый абсолютно уверился в том, что я ездила к маме, даже показал отправленное с моего телефона сообщение: «Лёша, я у мамы, не волнуйся».

Об этом эпизоде я, разумеется, не решилась рассказать ни тебе, ни Алексею, ни родителям. С какой стороны ни посмотри, это или загадка человечества, или очередной бред больного.

Перед переездом в столицу я много раз проходила мимо того здания, случайно или специально, пару раз ловила живших там пенсионеров, которые истошно мне доказывали, что жили в этом доме всю жизнь и никакой больницы здесь никогда не встречали, лишь мелкие конторы вроде «чересчур дорогущего» магазинчика или грязной парикмахерской. Ещё я искала психбольницу на карте Франции: ни Шарля Пурло, ни клиники в Этрете просто не существовало. Поэтому пришлось отделаться от тревоги и стресса мыслью о чудных мечтах и видениях.

Позже я бросила работу и уехала в город, где меня никто не знал, никто не ждал, никто…

«Новый город – новые возможности!»

Хотела бы я так сказать о своём переезде, но что-то язык не повернулся. Поиск работы, готовка, уборка, ремонт и воспитание кота по кличке Принц – все до смерти скучные заботы легли на меня, как небо на плечи Атланта.

Ты знаешь, я из того типа людей, которые могут прожить хоть всю жизнь в четырёх стенах и шагу не ступить за порог: полетаю по дому с метлой, пособираю пыль да грязь, у плиты проторчу пару-тройку часов, авось что-то вкусное приготовлю, в инструкциях и статьях разберусь, всё починю и приляпаю, а если вдруг лень придёт, в интернет на неделю-другую уйду смело. Так теперь и вспоминаются когда-то кем-то сказанные слова: «Сколько дел дома ни делай, все не переделаешь».

Между тем время бежало. Лёша – единственный наш кормилец – из-за конфликтов свою работу бросил, а пока продолжались его бесконечные поиски нового рабочего места, бюджет подтаивал, как весенний снежок. После этого ростки ответственности нехотя взошли в моей душе, и я тоже начала откликаться на самые различные вакансии.

Но всё оказалось тщетно, никакой работодатель не хотел брать специалиста с одним-единственным годом опыта, без связей и смазливого личика. Айсберги терпения в душе таяли, наполняя океан ненавистью к себе и гневом по отношению к обществу всё больше и больше.

Чёрная полоса началась с отказа вуза. Я сходила в один из многочисленных вторников на собеседование, а в пятницу вечером мне пришло сообщение о том, что вуз не готов взять меня на работу. В тот же день я отыскала ещё пару вакансий, но в понедельник пришли отказы. Конечно, отрицательный ответ – это нормально, но мотивация угасала, как жёлтое пламя на спичке, а время неумолимо убегало под ручку с деньгами. Оставалось только махать им вслед платочком и смахивать горькие слезы.

И разумеется, на поиски, ко всему прочему, наложился ремонт. Мы уже успели содрать в одной из комнат старые обои и морально подготовиться к покраске потолка и батарей, к покупке новых обоев и мебели…

В тот момент меня убило.

Все стремления, когда-то жившие в сердце, сгорели бесследно; чувства превратились в чёрный горький ком безразличия; эмоции скрылись за маской поддельной любезности. Вся моя жизнь стала пустой и безрадостной. Снова. Только теперь за поддержкой и помощью обратиться не к кому, друзья остались позади, как и родители, кое-какие связи, с трудом завязанные, канули в Лету. В итоге планы рухнули под натиском лени, бессилия и жалости самой к себе.

Тогда-то и пришло осознание, что год опыта на моей первой серьёзной работе незаметно уплыл: как только я слышала звонок или вибрацию на телефоне, наступала паника; при наборе номера руки дрожали, а пальцы отказывались нажимать кнопку «Вызов»; страх поджидал уже при выходе на улицу; посещение магазинов и метро превратилось в морально невыполнимый квест. Будто я вернулась в отправную точку. Начинай, говорят, сначала! А я устала. Только боль в груди, хочется то ли тихо рыдать в подушку, то ли волком выть на весь мир.