Учительница укоризненно качала головой:

– Легко говорить, не сделав ничего за весь урок. Вот что, Лика, даю срок неделю. Слышишь? Через 7 дней я должна увидеть подарок бабушке, сделанный собственными руками. Вот и посмотрим… Что ты сотворишь.

– Весь класс пусть посмотрит! – злорадно закричала Гусыня и обвела глазами девчонок, ища поддержки.

Все молчали. Лерка Гусева радостно вертела головой.

– Не надо так сильно, – шепнула Мышка, – Отвалится ведь!

– Что? Что отвалится? – Гусыня непонимающе уставилась на Соньку.

– Голова твоя, – недовольно отмахнулась та.

– Голова у меня крепкая, – с достоинством произнесла Лерка Гусева.

– Ага! Гвозди забивать самое то! – тихо проговорила Мышка и встала рядом со мной.

Галина Гавриловна строго посмотрела на нас и обратилась ко мне:

– Не подведи, не оставь бабушку без подарка.

– Да уж не волнуйтесь, – дерзко ответила я учительнице, – Сделаю! И получше, чем это!

Я небрежно показала на открытку, брошенную на парту, и гордо вышла из класса.

Мышка, догнав меня, спросила:

– Чего это ты взбрыкнула? Что с тобой? Нарисовала бы цветочки-василечки, как Гусыня, и все были бы довольны. А училка больше всех.

– Моя бабушка от такого подарка довольной не будет, – ответила я, но помолчав, грустно добавила, – Конечно, она обрадуется любому. Но это – не то! Как ты не понимаешь?! А мне хочется найти то.

Мышка, вздохнув, согласилась.

Глава 4

.

Таинственный незнакомец

В ту ночь я не могла уснуть. Я думала о подарке. Да не простом, а о необыкновенном, как сама бабушка.

И тут я вспомнила об одной истории, которую услышала от неё ещё летом, когда перекупавшись в море, простыла и лежала в кровати с температурой.

– Давным-давно, – начала бабушка свой рассказ, – когда деревья были большими-пребольшими, а я маленькой с напёрсток…

– Таких девочек не бывает, – с обидой вклинилась я, – Ты, наверное, шутишь, думаешь, что я маленькая, вот и рассказываешь сказки всякие. А я взрослая! Мне мальчики любовные записки пишут! «С напёрсток!» Скажешь тоже!

– Совсем я не шучу. Посмотри-ка, разве я улыбаюсь? – стараясь говорить серьезно, отвечала бабушка, но глаза её смеялись.

– Ну, может, и не с напёрсток, а чуть больше… Если тебе не интересно, то не буду рассказывать! – она делала вид, что рассердилась и хочет уйти. Я пугалась, изо всех сил обнимала её, прижав к спинке стула, и не давала ей подняться.

– Молчу-молчу, – говорила я примирительно, – Рассказывай дальше!

– Когда человек маленький, – продолжала бабушка, – Ему кажется сказочным многое. Хотя и некоторые взрослые не отстают.

Я задумывалась и вспоминала Новый Год, который любила, и день рождения, приходивший вместе с ним. Вспоминала подарки, появлявшиеся под ёлкой, будто ниоткуда, красивые открытки, сделанные чьими-то заботливыми, но очень умелыми руками без обратного адреса. Их обнаруживал дед в почтовом ящике, откуда по утрам доставал свои газеты и медицинский журнал для бабушки. На память приходила прочтённая совсем недавно «Ночь перед Рождеством» Николая Васильевича Гоголя с хулиганистым чёртом и весёлой Солохой. Но мне больше понравился кузнец Вакула. Он достал для своей любимой Оксаны черевички, которые носит царица! Это ли не сказка?

Книгу мне подарила на день рождения мама, приехавшая на каникулы навестить меня. Она тогда жила в Батуми, и мы очень скучали друг по другу. Я просила её остаться, уверяла, что она не сможет долго жить одна. И пусть дождётся папу. А когда он придёт из морского похода, они помирятся, и мы все заживём лучше прежнего. Но мама уехала сразу после каникул, и ничего не получилось.

Мне пришлось согласиться с бабушкой, что сказки сбываются не всегда.

– Так вот, – продолжала она, – Однажды, под Новый Год мне подарили золотую коробку.

– А кто подарил-то? – торопила я бабушку, – Кто?

– В том-то и дело, тогда я не знала… Вышла на порог, торопилась в гимназию, а коробка лежит себе, полёживает, прямо на снегу. Да блестит! Ярко так!

– В гимназию? – удивлялась я, – Ты была гимназисткой? Этого не может быть! Гимназистки жили при царском режиме.

– А я, по-твоему, когда родилась? – смеялась бабушка,– Родилась при царе. Теперь при коммунистах истории всякие тебе рассказываю. Тут уж ничего не поделаешь. Так моя жизнь сложилась.

– Ты видела самого царя? – с ужасом и надеждой спрашивала я.

– Видеть не видела, но жила, хоть и немного, когда совсем маленькой была. А вот мои родители, видели. В моем детстве и гимназии были, и реальные училища. Правда, давно это было, очень давно, ещё до войны и даже, представь себе, до революции! Вот какая я старая!

Я со страхом смотрела на бабушку. «Как же так?» – думала я, – «Вот сидит рядом со мной моя родная бабушка. Всю войну прошла. И сейчас на работу бежит, когда её просят проконсультировать больного. И за операционный стол совсем недавно встала, потому что без неё не могли провести сложную операцию. А у бабушки опыт. Под бомбами и без света оперировала. В огороде копается. Цветы любит, и всё время проводит в саду. Нам с дедом обеды готовит. И тортики печёт, и пирожки! А блины – какие хочешь, с творогом и мясом, с яблоками и вишней! А тут – «до революции»! Разве может такое быть?»

– До революции Ленин жил, про которого я стихи учу! Сто лет назад!

– Ленину конечно, больше, чем мне, и даже больше ста, – бабушка заливалась смехом, и от этого её маленькое тело тоже смешно дергалось и тряслось, – Считать ты умеешь, научилась! А я до ста лет, может, и не доживу. Так что лучше слушай, запоминай, раз интересно. Ну, вот! Вышла я на крылечко. Снег блестит, поскрипывает под валенками, а мне спать ещё охота, потому как утренние сумерки, не рассвело и холодно очень! Щеки морозец щиплет, нос мёрзнет. Хочется вернуться назад, в дом, там печка топится, дрова потрескивают, ёлка в огоньках красуется. Тесто в большой кастрюльке пыхтит. Мама пироги печь будет. А под ёлкой она подарки положила. Каждой из нас, четверых сестёр! Взглянуть бы хоть одним глазком! Да не велено! И в гимназию надо. Последний день перед каникулами. Тут, вижу – на снегу коробка! Золотая!

– Ты, конечно, в школу не пошла? Открыла её? – спросила я, обрадованно.

– Не-ет! Как же можно гимназию пропускать? Не положено! Да и попадёт! Сон мой, как рукой сняло. Вернулась я в дом, тихонько пробралась в детскую и спрятала ту коробку в платяном шкафу! А вот на урок опоздала, да. И неуд получила…

– А неуд – это что?

– Это, по-вашему, «двойка». В последний день перед праздником угораздило «двойку» заработать! Обидно, да сама виновата: невнимательно урок слушала, о золотой коробке мечтала! Думала да гадала, кто положил? Что в ней? Домой-то бегом бежала. А надо было учителя слушать! У нас суровый учитель был – Иван Захарович Синельников, требовательный такой, но справедливый. Хороший очень. Встретилась я с ним нечаянно, когда Варшаву освободили, в Польше. На операционный стол ко мне положили, там его и увидела, узнала. А он только и успел сказать: «Здравствуй, Фирочка. Привёл Бог свидеться…» И… И всё.

Бабушка замолчала надолго.

– Ну и? – я сжалась в комок, ожидая продолжения, и веря в счастливое завершение бабушкиной истории. Но она молчала.

– Ну, бабушка, рассказывай уже! Она очнулась.

– О чём я рассказывала?

– Об учителе! И про Польшу…

– А! Это грустная история, – сказала бабушка, – Я не хочу её вспоминать. А учителей уважать надо. Ты это запомни.

– Ну, бабушка! Ты не про учителей! Про коробку рассказывай! Открыла ты её? И что? Что там?

– Учись слушать, девочка моя! Терпение – великое дело. Нам, женщинам, без терпения, что швее без иголки. Ничего получаться не будет без терпения-то…

– Бабушка! Про коробку!

– Будет и про коробку. Пришла из гимназии, сижу и смотрю. Долго не решалась открыть, сидела и смотрела на неё в своей комнате.

– Но почему? – удивлялась я.