С ним трудно было спорить, и я соглашалась. Незнакомец будто читал мои мысли:

– А двадцать копеек, завёрнутые в записку? Они же тебя разозлили! Ты пожалела Нину Ивановну – маму Сашки. Деньги она дала ему на обед, а он? Отдал их и без обеда остался, глупый! – Незнакомец укоризненно кивал головой и тихонько растворялся во сне, а я просыпалась.

Не-ет! Для бабушки надо другое, очень хорошее. Может, тогда она не будет жалеть о том, что осталась со мной и с дедом?

Но как достать коробку? Да ещё и золотую? А печенье со странным названием «птифур»? Смешное название, будто птица свиристит: пти-фур, пти-фуррр!

      Я отнеслась к этому серьёзно и стала лихорадочно вспоминать, где и какие сладости можно достать или купить в нашем городке. Конечно, шоколад и шоколадные конфеты не в счёт.

Хоть и дорогие, но они были в продаже всегда. И мои любимые трюфели Московской фабрики «Рот Фронт», и ириски «Золотой ключик», которые я обожала. А вот конфеты в коробке попадались редко, можно сказать, что они были большим дефицитом.

Конечно, в магазине Морфлота они есть наверняка. Там часто продавали дефицитные товары. Но человеку с улицы эту роскошь купить было невозможно: все товары продавались по офицерским удостоверениям.

А папа, как назло, в плаванье. И вернётся через полгода. А без него никак. Нужен блат или знакомство…

Можно обратиться, хоть это и противно, к Аделаиде Никифоровне – Леркиной мамаше. Отец Лерки, по слухам, был каким-то снабженцем. Ребята как-то зашли к Лерке в дом. Семья обедала и на столе стояли шоколадные конфеты! Это в будни! Но мальчишек за стол не позвали. Так они и стояли в прихожей, ждали, когда Лерка закончит обед. Наверняка Аделаида Никифоровна сможет достать такую же коричневую коробку с золотой полоской и красивой размашистой надписью «Ассорти», какую приносит в кабинет Гангрены – нашей директрисы.

Но придётся просить и унижаться. Ну уж нет. Не хочется, нисколечко, ну, совсем никак.

Был ещё буфет Горисполкома. В том сказочном месте продавалось удивительное печенье «Курабье» в виде цветочка с маленьким кружком из повидла посередине. Иногда попадались и бутерброды с красной и чёрной икрой. Я их терпеть не могла.

А вот печенье любила. И бабушка его тоже очень любила. Иногда приносил «Курабье» бывший боцман дядя Сеня, заказанное дедом для бабушки. Дядя Сеня посменно работал в Горисполкоме вахтёром, и легко мог купить его. Он приносил большой пакет с этим печеньем, но в обмен требовал стаканчик вина, сделанного дедом из собственного винограда и хранящегося в маленьком квеври.

Благодарный дед лез в подполье и доставал холодный запотевший глиняный кувшинчик, на глазах покрывавшийся влагой. Дед не спеша, с видимым удовольствием накрывал стол, крупно резал помидоры, ставил старинную солонку на гнутых ножках, приносил свежий, удивительно пахучий хлеб из местной пекарни. Пучки зелени, бордовый лобио, куски желтой густой мамалыги, которую дед нарезал суровой ниткой на ровные куски и ярко-красное чанахи, с золотой морковью и тёмными кружками баклажан создавало на столе чувство праздника и радовало глаз аппетитным натюрмортом. Дед довольно крякал, разглаживал последние морщинки на чистой скатёрке и делал приглашающий жест. Дядя Сеня, недоверчиво и угрюмо смотрящий на дедовы старания и бормочущий себе в усы:

– Зачем эти пончикряки старым матёрым драконам, сели бы по-человечески и выпили… – нетерпеливо дожидавшийся конца дедовых приготовлений, хмыкал, но моментально нырял за стол, будто в море. И уже громко желал:

– За клёвый расчухон!

Начинали они с одного стакана, но обычно кувшина не хватало. Когда же дед хотел лезть за вторым, вмешивалась бабушка. Под её суровым взглядом дед покорно уходил в спальню, а дядя Сеня галантно извинялся, норовил припасть к бабушкиной руке и изо всех сил пытался устоять на ногах. Но постоянно падал и медленно, натужно кряхтя, вставал.

Бабушка не выдерживала. Сурово брала его за руку и буквально тащила на себе, помогая перебраться через высокий порог входной двери. А потом с тревогой смотрела в кухонное окно. Было видно, как старый боцман, в раскоряку, будто на палубе в шторм, медленно делал неуверенные шаги.

Он волочился по улице, надолго припадая к живым изгородям, а бабушка неотрывно смотрела в окно, будто готовясь выскочить. Когда же дядя Сеня, наконец, доползал до покосившихся ворот своего дома, бабушка облегчённо вздыхала и отходила от окна.

      В праздничных наборах, получаемых бабушкой в честь Дня Победы или Первого мая тоже попадались большие жестяные коробки: в них лежали сдобные квадратики печенья, присыпанные корицей. Оно было вкусное, но с «Курабье» не сравнить!

Но как же мне попасть в тот заветный буфет? Попросить деда? Он мог бы это легко сделать. Но – себе дороже. Какой же тогда сюрприз? «У него что в глазах, то и на языке», – говорит бабушка. Он от неё ничего скрыть не может. Разболтает, как пить дать и никакой неожиданности не будет! Бабушка смеётся и добавляет: «Дед, как ребёнок… Пришел, увидел, рассказал, будто бусы рассыпал…»

Что же делать?

Наконец, я вспомнила, что тетя Наташа – Сонькина мама печёт вкуснющее печенье из овсяных хлопьев. Может, его подарить? Но это не то! Не-ет! Надо «Птифур»!

Может, попросить Каху, чтобы он купил шоколадные эклеры, а лучше – корзиночки с ягодами в буфете музыкального училища? Илья Давидович Чкония – отец Кахи, декан дирижёрского факультета мог бы принести. Каха часто дарил красивые розовые коробочки с пирожными нам с Сонькой на дни рождения. А сашкиной сестре Марусе приносил их каждую неделю. Кахины глаза радостно вспыхивали, когда он видел, как улыбается сашкина сестрёнка. Язвительный насмешливый балагур Каха Чкония заливался нежным румянцем, кипятил чайник, заваривал чай и приносил Марусе.

Они сидели рядом, ели пирожные и беспрерывно смеялись.

Я никогда не видела Марусю такой весёлой и разговорчивой. Только рядом с Кахой. Да и сам Каха, когда кто-нибудь начинал говорить о сашкиной сестрёнке, менялся: становился нежным и счастливым.

Он заставлял Марусю съедать пирожные до крошки. И очень радовался этому. А на вопрос, почему он сам не ест, Каха отвечал, что однажды на каком-то празднике объелся пирожными. И теперь не может на них смотреть…

Я вспомнила, что в городке расклеены афиши: к празднику 8 Марта в концертном зале музучилища должны проходить праздничные концерты. Ждут музыкантов из Тбилиси.

Я обратилась к Кахе. Уже на следующий день он сообщил, что музучилище и местный концертный зал действительно готовятся к приему важных гостей, а на буфет отпущены какие-то таинственные фонды!

– Но этого, твоего, птичьего, со сложным названием, никогда не было, – Каха пожимал плечами и предлагал принести вместо печенья пирожные. Я отказалась. Нужен «Птифур»!

Но где же его взять?

И тут меня осенило: я вспомнила о рыжей Белле!

      К бабушкиной приятельнице Белле Львовне, которую называли Рыжухой, надо было идти далеко, в посёлок, за три километра от военного городка и КПП. Он находился на границе с густыми лесными зарослями. Там жили вольнонаёмные.

Бабушка рассказывала, что когда-то ещё перед войной Белла была главным человеком в общепите Одессы.

– О! – с восторгом говорила бабушка, – Не так-то просто быть кем-то в этом городе!

Беллу знали все, и не только потому, что она считалась большим начальником в посёлке: работала заведующей в большой столовой. И одновременно начальником маленькой гостиницы для приезжающих с проверкой высоких военных чинов.

Про «Рыжуху» болтали, что язык у неё похож на бритву, и лучше не попадаться. Но руки имеет такие, что другим и не снилось!

– Так все руки имеют, – удивлялась я.

– Руки рукам – рознь, не крюки, как у некоторых, а золотые. И руками этими Белла готовит так, что никому не угнаться. А в Одессе знают толк в еде, ты уж поверь, – красочно описывала умения своей приятельницы бабушка.

Но тут в разговор страстно вклинивался дед. И я в сотый раз слушала рассказ, что именно в Одессе на концерте Шаляпина дед понял, что влюбился.