Было очень больно и мерзко. Теона делала все, что могла, но понимала, сейчас мне ничто не поможет. Только время.

В ту же ночь мне приснился кошмар.

Я стояла посреди клубов пыли и страшного грохота. Невообразимые твари неслись прямо на меня. В обезумевших звериных глазах бушевала ярость. Им навстречу двигались огромные волколаки. За их спинами единой стеной выступали берсерки. Широкие морды в зверином оскале переходили в мощные плечи. Под шерстью бугрились каменные мышцы. Их злобный рев все нарастал. Противники стремились навстречу друг другу, и где-то посередине между ними застыла я. Осознание своей скорой и неизбежной гибели заставило оглядеться в поисках убежища. Но ни скал, ни деревьев не было. Я оказалась в огромной пустыне. Вокруг лишь песок и невыносимый жар. В отчаянии задрала голову и увидела драконов. Их стремительные, покрытые блестящей чешуей тела стрелой неслись вниз, изрыгая на противников струи пламени. Едва огонь достигал уродцев, первые ряды резко отлетали назад, но их место тут же занимали новые, продолжая безумный бег. От чудовищного пламени плавился песок, раскаленными струями стекаясь к моим ногам.

За первой волной чудовищ наступали огромные демоны, вырастая прямо из-под земли. Их черные, в кровавых прожилках тела высились на десятки метров над землей. Голову каждого венчали мощные рога. Взгляд зацепился за самого огромного. Две пары рогов наподобие бычьих торчали вверх, еще пара острыми клинками выдвигалась вперед. От ужаса меня словно парализовало. А между тем новые исполины все лезли и лезли из разлома. Сколько их? Десятки? Сотни? Две армии схлестнулись. В ту же секунду воздух содрогнулся от жуткого воя. Так четырехрогий демон ознаменовал первую жертву. Но не успели последние вопли затихнуть в его глотке, как сверху обрушился черный дракон. Одним мимолетным движением он перекусил рогатого пополам, разметав ошметки тела в разные стороны. От ужаса я зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, все вокруг пошло рябью. Я стремительно уносилась прочь, а где-то там посреди пустыни в клубах пыли сражались, выли, ломали кости, рвали друг друга противники.

Резко проснувшись, я некоторое время смотрела в темноту перед собой. Сердце еще бешено колотилось в груди, и я не сразу поняла, где нахожусь. Кое-как встала, попила воды и тихонько скользнула ванну. Пришлось несколько раз умыться холодной водой, прежде чем меня отпустило. А вместе с тем пришло понимание, что это был вовсе не сон.

Да, Марку действительно удалось меня поразить. Этой ночью впервые в жизни ко мне пришло видение.

Утром на лекции не пошла. А днем в комнате появился Марсель. Молча приблизился к кровати, сгреб меня в охапку и обнял. Мы сидели примерно час, так не произнеся ни слова. Удивительно, но молчаливая поддержка друга помогла сильнее любых слов. Я встала, приняла душ и снова вернулась к друзьям.

– Как это снять? – марсель с Теоной синхронно глянули на мое запястье.

– Эм…а вы были близки?

– В смысле интимной близости? – по взгляду подруги поняла, что верно истолковала ее вопрос, и отрицательно покачала головой.

– Тогда все просто, как только ты его отпустишь, браслет расстегнется.

– Что значит отпустишь? Я уже…

– Нет, ссоры и мелкие размолвки могут случаться постоянно. На них браслет не реагирует. И только когда твое сердце при мыслях о женихе будет биться ровно, тогда сможешь освободиться от браслета и связанных с ним обязательств.

– Бред какой-то. Как железка может понять, отпустила я кого-то или нет?

– Видишь ли, браслеты изготовлены из особого сплава – амория. Этот металл реагирует на уровень гормонов в крови.

Так я узнала, что помолвочные браслеты входят в полную силу только после близости. Вроде консумации брака, когда первая брачная ночь подтверждает его действительность. До интима помолвка же считалась весьма номинальной. Другое дело, если бы мы переспали. Тогда браслеты накалялись бы во время ссор, измен, а при разрыве помолвки оставили бы сильнейший ожог.

И все встало на свои места. Вот почему Альберт запрещал сыну дотрагиваться до меня и, собственно, причины по которым Марк так и не решился. Во-первых, испугался отметины, во-вторых, можно было безнаказанно тискать девчонок, не боясь быть пойманным. Вот и вся любовь.

***

С того «памятного» вечера прошла неделя. Каждое утро я просыпалась с рассветом и уже не могла заснуть. Промучившись несколько дней, одним утром я поняла, что глупо валяться в кровати и, стараясь не разбудить соседку, вышла на улицу. Ноги сами понесли меня на полигон, и, поразмыслив, я легкой трусцой двинулась вперед по уже знакомой дорожке. Бежать было легко, и с каждым кругом каменный обруч, до сих стягивавший грудь, как будто слабел, а мрачные мысли оставались позади. Здесь на полигоне была только я, бескрайнее небо над головой и тихий шорох дорожки под ногами. Круг за кругом, день за днем. Так начались мои утренние забеги. Возможно, таким образом я бежала от себя, от произошедшей трагедии, от переживаний и ночных кошмаров. Но только здесь, в отбрасываемой тени, я все еще видела прежнюю себя.

Пару раз вдалеке замечала усатую фигуру магистра Ринхольда. Но мужчина лишь смотрел пару минут, не приближаясь, а потом уходил.

Что касается видений, то кошмар повторялся в разных вариациях, но сюжет не менялся. Я успела рассмотреть битву с разных сторон и уже почти привыкла к виду кровищи. Новые видения пока не появлялись.

Лекции посещала исправно. Друзья, словно сговорившись, все время были рядом и как могли поддерживали. Падать было больно, но вставать оказалось еще больней. Я как могла справлялась с разрушительным последствиями разрыва. Но демоны воспоминаний нет-нет да подсовывали мне картинки прошлого. Непосредственная близость Марка тоже страданий не облегчала. Иногда, сталкиваясь в коридорах Академии, замечала, что он жив, здоров и вполне доволен свободным статусом. То и дело рядом с ним терлись разные девчонки. Оставалось лишь поражаться, почему таких мерзавцев мгновенно не убивает молнией или смертельной заразой.

На смену боли пришла злость – на Марка, на себя, на ситуацию. Ведь с самого начала видела, что он ловелас, а в итоге все равно угодила в ловушку. Да еще как угодила, буквально кинулась в омут, очертя голову. Хорошааа. Очередная девчонка распустила слюни, глядя на смазливое лицо и накаченное тело. Господи, как стыдно. И о чем я только думала?! Я так разозлилась, что этим утром установила личный рекорд, так быстро десятикилометровую дистанцию я еще не пробегала.

Был и еще свидетель моей маленькой спортивной победы. На выходе с полигона меня поджидал магистр Ринхольд.

– Вишневская? – я кивнула и уставилась в его единственный глаз, – решила уморить себя физухой? А куда мне потом труп прятать? Обвинят-то меня.

– Обещаю оставить записку и всю вину взять на себя, – брякнула я первое, что пришло в голову. В ответ магистр нервно дернул усами:

– Понятно… не замечал раньше суицидальных наклонностей у тебя. Значит так, хочешь изматывать себя, твое право. Но делай это хотя бы через день. Все ясно?

– Так точно.

Кивнув магистру напоследок, я поплелась в общагу. После легкого душа и завтрака последовали лекции.

Учеба и пробежки – вот, собственно, то, что помогало мне держаться. Ах да, еще поддержка друзей. На Травологии мы изучали очередную растущую пакость под названием «Жарокость», когда все териусы студентов синхронно пиликнули. Разумеется, любопытство взяло вверх, и вскоре весь курс уткнулся носом в парты, потому что под ними все до единого развернули новый выпуск «Вестника Академии». Первую полосу украшала статья «Голозадый поскакун»: