Шёл сутки. Ночевал в перелеске. Стоял сентябрь, но летнее тепло не торопилось уходить. Когда проходил через деревни, местные подавали бродяжке – кто хлеба кусок, кто молока кружку. Предлагали и копеечки. Но от денег Илья отказывался.

По его расчётам, он уже должен был давно дойти. Однако монастыря всё не было.

На вторые сутки мальчик, проходя через перелесок, издали увидел сидящего на пне человека. Подошёл ближе. Сидящий оказался стариком, одетым в длинный плащ с капюшоном. Он опирался на суковатую трость.

– Здравствуйте, дедушка, – поздоровался Илюша.

– Здравствуй, дружок, – ласково отвечал тот, глядя на Илью бирюзовыми глазами, прозрачными, как северное небо. Тонкие одухотворённые черты лица терялись в белой бороде, водопадом струившейся по его одежде. – Куда путь держишь?

– Монастырь здесь где-то неподалёку. Мы с батей ходили туда, когда я ещё маленьким был. Вот туда и иду. Да только всё набрести на него не могу. Боюсь, что заплутал я.

– Конечно, заплутал. Монастырь-то совсем в другой стороне. Долго идёшь-то?

– Да уже вторые сутки пошли.

– А давай, я тебя провожу до монастыря-то.

– Благодарствую, дедушка. Только неловко мне как-то. Вы свой путь держите. Дела у вас, наверно. А я вас задержу.

– Были бы дела, не предлагал бы. Какие у меня дела? Странствую. Вот и все дела.

– Тогда премного благодарен буду.

– Ты, верно, голоден?

– Н-нет, ничего, – Ваня сглотнул слюну. – Когда через деревни прохожу, добрые люди кормят. Слава Богу! Сыт.

– Всё равно. Давай вместе перекусим, что Бог послал. Да и в путь. Путь-то – он не близкий.

Илья помог старичку скинуть заплечный мешок, из которого тот достал флягу с водой и каравай хлеба. Разломив хлеб пополам, незнакомец протянул половину мальчику.

– Кушай, Илюша.

– Благодарствую, дедушка.

Илья удивился было, когда незнакомец назвал его по имени, но подумал, что, наверно, как-то невзначай назвал своё имя этому доброму человеку, да и позабыл.

– А зачем ты в монастырь идёшь? – спросил старичок, медленно жуя хлеб.

– В трудники хочу. А потом, Бог даст, постриг приму.

– Ну, в добрый час, в добрый час, – поглаживая бороду, закивал головой странник.

Шли они часа четыре, почти не останавливаясь. Мальчик подивился, что старик, несмотря на свой дряхлый вид, шагает бодро и не требует отдыха. Сам он едва поспевал за ним, а где-то в середине пути и вовсе взмолился:

– Дедушка, утомился, не могу. Может, присядем, хоть ненадолго?

– Притомился он, – добродушно ответил старик. – Такой молодой, а притомился.

– Навыка к страннической жизни нет, – возразил Илья. – Не то, что у вас. Вы и молодого обгоните.

– То-то! – засмеялся старик и, свернув на обочину, скинул с плеч мешок, достал флягу и протянул мальчику. Илья жадно приник к ней.

– Что, вкусная водица?

– Очень вкусная!

– Из святого источника.

– Господи, благослови!

– Ну, Илюша, идём. А то до ночи не доберёмся.

Осеннее солнце уже клонилось к западу. Деревья отбрасывали длинные тени. Повеяло вечерней прохладой и в природе как-то всё замерло, застыло в сонной задумчивости. И вот тогда, выйдя из перелеска, путники увидели на берегу реки монастырь, окружённый стенами, повторяющими извивы холмистой равнины.

– Вот и твоя обитель, – воскликнул странник.

– Добрались, слава Богу! – выдохнул Илья.

– Дальше сам, – сказал старик, останавливаясь.

– Благодарствую, дедушка!

– Давай-ка благословлю тебя на прощанье, – старик размашисто перекрестил мальчика. – Помнишь, в Священном Писании сказано, что перед Апокалипсисом придут пророки…

– Помню, дедушка. Енох и Илия.

– Вот. А что такое Апокалипсис?

– Конец света, дедушка.

– Конец света, Илюша, постепенно происходит. Постепенно. Это – как конец жизни. Вот живёшь, живёшь, и вдруг – конец? Да нет, не вдруг… И в жизни, родной мой, Господь малые апокалипсисы попускает. Для вразумления. Страшно тебе? Трудно? Крепись, это ещё не конец. Это – испытание. И вразумление. А конец – впереди. Так и в мире. Перед Апокалипсисом – малые апокалипсисы будут. Для испытания и вразумления. Например, когда в первом веке по Рождестве Христовом храм в Иерусалиме разрушили и люди гибли тысячами, тоже думали, что это – конец. Апокалипсис! А то был ещё не конец. Хотя Господь наш Иисус Христос предсказывал его. Вот и в наши дни… Грядёт, Илюша, малый апокалипсис. Но то ещё не конец. А пророки придут. И святые мученики появятся. Так что благословляю тебя, Илюша, на подвиги во имя веры, на мужество, на стойкость. Всё тебе даст Господь – и силу, и прозорливость, и Дух Святой всегда с тобой будет. Иди, Илюша, с Богом!

Илья, потрясённый услышанным, перевёл взгляд со старца, лик которого во время этой речи сиял, на видневшийся вдали монастырь. Когда же он повернулся – странника перед ним не было…

– Дедушка! – крикнул потрясённый мальчик. И, осознав, кто был перед ним, перекрестился дрожащей рукой, низко поклонился тому месту, на котором только что стоял старец… И побежал к святой обители.

Монахи сироту приютили. Монастырский образ жизни не был мальчику в тягость – жить от службы к службе, Священное Писание читать да посильную работу выполнять – это он и дома привык. А спустя пару лет попросил настоятеля монастыря, отца Антония, дозволить ему в затвор уйти. Отец Антоний благословил, но с оговоркой: «Тяжко станет, говори! Пищу да воду каждый день приносить тебе будем, так что, если уж совсем невмоготу, не молчи. Опасно это – в соблазн ввести может». Но никакого соблазна не случилось. Двое монахов отвели его к пещере, что за полкилометра от обители образовалась в песчаном обрыве над рекой, скрытая от посторонних глаз кустарником. Спустившись к ней по неприметной тропинке, запалили факел и, один за другим, низко пригибаясь, втиснулись в чёрную щель, из которой веяло прохладой. В её узком песчаном чреве они некоторое время брели почти наощупь в сторону от реки, пока не добрались до искусственно прорытой в песчано-глинистой почве кельи. Келья представляла собой более широкое пространство, чем пещерный коридор. В ней можно было лежать, вытянувшись, и стоять почти в полный рост. Под самым её потолком находилось отверстие, приваленное камнем. Через него раз в день монахи спускали хлеб и воду. Тогда в келью проникал свет, который казался добровольному узнику ослепительным. Выйти из кельи он мог тем же путём, каким и пришёл – преодолев тёмный коридор. Монахи благословили его и оставили одного. И потянулись дни затвора, складываясь в месяцы и годы. В холодное время мальчику спускали тёплую одежду. По весне – забирали её. Так он и узнавал о смене времён года. Отец Антоний напрасно боялся – Илья чувствовал себя в затворе хорошо. Ему казалось, что он находится где-то между тем миром – и этим. Иногда как будто большую часть времени он находился там, иногда – здесь. Но чем дольше длился затвор, тем всё больше времени всё-таки там.

Осознание того, что настало время выйти из затвора, пришло неожиданно. Как если бы он спал и вдруг проснулся. Да так оно и было: проснулся и понял, что в данную минуту он – здесь, в ночи видимого сего жития. Темно… Холодно… Но он – здесь. И надо действовать. Тот мир не ждёт его. И не откроется ему, пока он не сделал то, что Там от него ждут…

Илья встал на колени и помолился. Обычно во время молитвы он очень быстро переносился в тот мир. В этот раз было не так… Тогда он перекрестился и со словами «Господи, благослови!» стал ощупывать стены. Вот и проход. Илья двинулся по нему, пригнувшись. Вскоре по слабому свету и движению более холодного, чем в пещере, воздуха, он понял, что выход близко. Выбравшись из пещеры, он зажмурился – яркий свет с непривычки ослепил его. Некоторое время Илья стоял неподвижно, медленно разлепляя сомкнутые веки, пока не привык к этому свету.

«Если тварный свет такой ослепительный, то какой же должен быть нетварный?» – подумалось ему.

Когда глаза привыкли, он огляделся и увидел зиму: серое низкое небо, бескрайние снега, оцепеневшую подо льдом речку… Чёрные остовы деревьев нарушали эту бесконечную белую идиллию. Вдали за волнистыми каменными стенами, повторяющими неровности пейзажа, виднелся монастырь… Размашисто перекрестившись, Илья с удовольствием вдохнул морозный свежий воздух. Он давно уже был нечувствителен к холоду. Тёплая одежда, доставляемая монахами, лежала невостребованная где-то на земляном полу кельи. Сделав несколько неуверенных шагов босыми ногами по снегу, он бодро зашагал к обители.