Дом всегда оставался домом. Безопасным, почти священным местом.

Жан Ги не хотел марать его тем, что собирался сказать. И опять Арман вспомнил, как он восхищался Жаном Ги Бовуаром, как уважал его.

И тем хуже казалось ему то, что вот-вот должно было случиться.

Клара посмотрела в сторону открывшейся двери, из которой в теплое бистро хлынул поток холодного воздуха. Следом вошли Арман и Жан Ги.

Соленый кренделек, который она по рассеянности засунула себе в волосы, решив, что это карандаш, упал на старый сосновый пол. Она нагнулась, подняла кренделек, сунула его в рот и задалась вопросом, сколько карандашей она, вероятно, съела, приняв их за крендельки. Поскольку думать об этом было невыносимо, она выкинула этот вопрос из головы.

– Ха, – сказала Мирна, повернувшись к двери. – Никак не ожидала их увидеть.

Она принялась раскачиваться, чтобы набрать инерцию и поднять свое мощное тело с глубокого дивана, но, увидев лицо Армана, замерла.

Утка Роза, сидевшая рядом с ней на диване, забормотала свое обычное «фак, фак, фак», у нее тоже был удивленный вид. Правда, с утками такое нередко случается.

– Кто это? – спросила женщина в кресле, стоявшем ближе к огню.

Непривычная к зиме, она под свободный пурпурный кафтан надела пару колючих шерстяных свитеров. Шерстяной шарф на ее шее был в цвет хиджаба, обрамляющего лицо, на котором, казалось, оставило свои следы время.

В свои двадцать с небольшим Хания Дауд выглядела гораздо старше.

Ее губы сердито сжались. Глаза подозрительно сощурились.

– Копы, – сказала Рут Зардо. – Sûreté du Québec. Жестокие. В особенности по отношению к цветным, Мирна это хорошо знает. Вероятно, пронюхали, что ты здесь. – Она огляделась. – Убегать поздно.

– Да бога ради, Рут! – рявкнула Мирна. Потом обратилась к Хании: – Это вранье.

Но она опоздала. Новенькая схватила Рут за худую руку:

– Спасите меня! Я знаю, что полиция делает с такими, как я. Вы должны мне помочь! – От страха она повысила голос. – Пожалуйста! Я вас умоляю.

Рут, сообразив, что переборщила со своими шутками, отчаянно пыталась отыграть назад.

– Нет. Нет, нет, нет. – Вот все, что она сумела из себя выдавить.

Хания, подвывая, принялась раскачиваться назад-вперед. Роза выдала здоровенный «фа-а-а-ак».

И только когда Мирна принялась хохотать, до Рут дошло. Ее глаза сузились, она вперила взгляд в Ханию:

– Так ты морочишь мне голову?

– С какой стати я стала бы это делать? – сказала молодая женщина совершенно спокойным голосом и с улыбкой на лице.

Но ее глаза горели огнем, быстро опознанным и психологом Мирной, и художником Кларой. Ее глаза горели не весельем, а яростью.

Арман и Жан Ги сняли куртки и двинулись через зал, с его деревянными балками и полами из широких досок. Пылали, излучая тепло, дрова в огромных каминах из плитняка по обе стороны зала.

Ни Гамаш, ни Жан Ги не поздоровались с друзьями и соседями. Шагая по залу, они смотрели прямо перед собой.

Голоса в бистро стихли. Все знали, что случилось в университете сегодня днем. Рут поприветствовала вошедших своим обычным способом, но они проигнорировали ее выставленный средний палец.

Жан Ги выглядел особенно мрачным.

Арман прошел мимо нескольких свободных столиков, выбрав маленький круглый стол подальше от других посетителей. Он повелительно указал Жану Ги на дальний стул в углу. Жан Ги задался вопросом: нарочно ли это? Словно он был провинившимся ребенком.

Старший инспектор крайне редко делал что-то без определенной цели.

Жан Ги протиснулся на указанное место, сел, посмотрел на компанию у камина. Как же ему хотелось, чтобы они с Гамашем устроились поближе к ней! Посидели бы у огонька, поговорили о том, что день прошел без происшествий, узнали, сколько книг у Мирны украла Рут, которая заявляла, что никакой это не книжный магазин, а библиотека. Выслушали бы рассказ Клары о ее последней работе, посмотрели на крошки, выпадающие из ее волос, когда она порывистым движением проходится по ним пятерней…

Обменялись бы нелицеприятными высказываниями со спятившей старой поэтессой и делали вид, что не слышат бормотания странной утки. А ко времени закрытия бистро к ним подсели бы Оливье и Габри, притворяясь, что их не интересуют слухи о том, кто придет на завтрашнюю новогоднюю вечеринку в большой дом на холме.

Пока они шли к дальнему столику, Жан Ги заметил, что у камина сидит кто-то еще. Кто-то незнакомый. Пожилая женщина в хиджабе.

И тут Жан Ги вспомнил, кто это может быть. Мирна говорила, что привезет эту женщину из Монреаля сегодня вечером. В деревне были большие волнения в связи с прибытием Хании Дауд. Женщины, которая столько всего вынесла. Сумела выжить. Женщины, которая выступала в ООН. Возглавила движение за социальную справедливость. Многих людей привела к свободе. Была номинирована на Нобелевскую премию мира.

Мирна Ландерс, поддержанная другими жителями Трех Сосен, одной из первых откликнулась на призыв Хании Дауд о помощи. Была развернута кампания борьбы за права человека в уголке мира, мало кому известном и, казалось, еще меньше кого-то интересующем.

Однако мадам Дауд приехала в Канаду поблагодарить Мирну и остальных за поддержку.

И теперь, проходя мимо, Жан Ги подумал, появится ли она на новогодней вечеринке. Ходят ли такие люди на вечеринки или считают это пустым занятием?

И другой вопрос: пойдет ли на вечеринку он сам, или его опять засунут в угол?

Пока эти мысли мелькали в его голове, он втянул живот, размер которого начинал его удивлять, и протиснулся на место.

– Ты что будешь? – спросил Арман.

– Я закажу, – сказал Жан Ги и предпринял попытку встать.

– Сиди. Я сам. Что тебе взять?

Пока Арман говорил, Оливье шел по залу в их сторону.

Владелец бистро улыбался. Не во весь рот, но с теплотой. Он, как и все остальные, знал о том, что случилось. Видел новости в Интернете и по телевизору.

– Арман, – сказал он и прикоснулся к его руке. – Все в порядке?

Арман натянуто улыбнулся и кивнул:

– Отлично.

– Я вам верю. А ты? – спросил он Жана Ги.

– В порядке.

Оливье несколько мгновений разглядывал их, хотел было сказать что-то сочувственное, но промолчал. Что бы ни произошло между этими двумя, он не сумел бы найти слов утешения.

А потому он предложил что мог:

– У нас остался лимонный пирог с безе.

– Мне только содовую, patron, – сказал Арман. – Merci.

– А мне диетическую колу. Спасибо. – «Не уходи, не уходи, не уходи».

Оливье отошел от столика, бросив на Жана Ги сочувственный взгляд. Понять, что происходит между Гамашем и Жаном Ги, он не мог, но, глядя на них, ощущал, что мир полон смуты.

Возвращаясь к бару, он встретил Габри. Его партнер направлялся к Арману и Жану Ги, чтобы выразить сочувствие.

– Не подходи к ним, – остановил его Оливье.

Они не начинали разговора, пока перед ними не поставили заказ.

В шипучке Армана был ломтик лимона – он не просил об этом, но Оливье знал его вкусы. В бокале с колой, поданном Жану Ги, плавал, как ему нравилось, кусочек лайма.

Габри настоял на том, что именно он отнесет заказ. Крупный и от природы словоохотливый, он молча поставил на стол тарелочку с пирогом.

– Merci, – сказал Арман, тогда как Жан Ги уставился на лимонный пирог с безе, словно на святые мощи.

Палец ноги святого Иуды, покровителя безнадежных дел. Костяшка пальца святой Маргариты, святой патронессы тех, кто отвергнут религиозными орденами, по какой причине Жан Ги и выбрал ее в свои любимые святые.

А теперь священный пирог святого Габри. Хотя Жан Ги знал, что даже это подношение не может творить чудеса. Если только Габри не испечет машину времени, молитвы Жана Ги останутся без ответа.

Когда Габри ушел, за столиком воцарилась гнетущая тишина.