Ильяс. Передо мной на шезлонге сидит Ильяс.

Тот самый Ильяс, который когда-то почти на этом самом месте отчитывал меня, потому что я играла в пляжный волейбол не с теми парнями.

Тот самый Ильяс, который ругался со мной, протестуя против процедур, назначенных доктором и уколов, которые причиняли ему боль.

Тот самый Ильяс, который шептал слова любви, прижимая меня к себе, обжигая мою кожу своим дыханием.

Ильяс Умаров. Мальчик мажор с обожженными ногами и такой же обожжённой душой.

Надя. Он назвал меня Надя. Почему? Как он… Как он мог меня узнать? Он ведь был слеп тогда? И потом… я совсем не похожа сейчас на того Воробушка, каким была еще четыре года назад!

Я совсем другая и внешне и, наверное, внутренне.

В голове сразу какой-то бешеный коктейль из мыслей, вопросов, замечаний.

Что делать? Что мне делать?

– Надя, почему ты молчишь?

Он собирается встать, а мне дико страшно от того, что он сделает это. Что он дотронется до меня, и я пойму, что он настоящий и… И тогда все.

Вся моя выдержка полетит в никуда.

– Ма-ма! Мам! – Ник вопит, хохочет, брызгает водой.

От неожиданности я вскрикиваю, отступаю назад, оступаюсь и… падаю в бассейн, вода в котором в первый момент кажется ледяной.

Господи, и тут плавает мой ребенок! Он же замерзнет, заболеет! Нужно его немедленно вытащить!

Выныриваю, не сразу понимая что случилось, а потом вижу перед собой глаза. Глаза Илика.

Я так часто думала, какого же цвета его глаза?

Раньше он все время прятал их за очками, да и повязка на глазах была почти всегда, или лечебная или… просто скрывающая он пыли и любопытных.

Они ореховые. Светло-карие с крапинками изумруда и золота, лучистые, обрамленные длинными густыми ресницами.

Очень похожи на глаза моего сына, моего Ника, Николая. Николая Николаевича. Только у Никуши глаза серо-голубые, цвет мой, а вот форма – ресницы – это от отца.

Как и характер. Упертый, сильный, с места не сдвинешь хотя ему чуть больше трех.

– Ма! Ты что? – мой малыш, барахтаясь подплывает ко мне, смотрит удивленно, потому что я упала в бассейн прямо в пляжном халате, с полотенцем и телефоном.

К счастью, телефон надежно запакован в специальный водонепроницаемый чехол. Я подумала, что с моим мальчишкой такой чехол будет необходим. А получается, что сама чуть не утопила свой гаджет.

– Ма!

– Тише, сынок, тише, все хорошо…

– Надя, ты в порядке? – голос у Ильяса тот же, хриплый, низкий. Царапающий что-то внутри.

– Я? Да… да… только…я… – лихорадочно соображаю, что мне сказать?

Сказать, что он ошибся, обознался? Признаться в том, что я не Надя? Но ведь обман раскроется так или иначе?

Боже, почему я оказалась именно в этом отеле? Я ведь вообще не хотела ехать на Кипр! Меня бы вполне устроила и Турция, или Греция…

– Ма! Мам! Упала? Больно?

– Да… нет. Все хорошо, милый.

– Тебе помочь? – Ильяс смотрит серьезно, сканирует, следит внимательно за моим лицом, видимо стараясь что-то прочесть, понять, а как понять, когда я и сама не понимаю ничего?

Я делаю шаг назад, благо в этой части бассейна мелко. Илик удерживает меня за локоть машинально, словно боится, что я пропаду, исчезну.

А сзади меня уже обхватывают маленькие ручонки, притапливая, я еле успеваю глотнуть воздуха, и голова моя наполовину уходит под воду.

– Ма! Делжись за меня! Я тебя спасу!

Пытаюсь вздохнуть, поворачиваюсь, чтобы удержать сына, который повисает всем телом на моей шее.

– Ник, ты меня утопишь, подожди. Мне нужно вылезти.

Сын отпускает меня, я собираюсь сделать шаг к широкой лестнице, чтобы выйти из воды, но в этот момент чувствую, как меня подхватывают на руки.

Ильяс. Он держит крепко, смотрит все так же серьезно, без тени улыбки.

– Не надо, я сама.

– Я помогу. Ты упала, могла что-то повредить.

– Я в порядке. Пусти… те… пожалуйста.

Его губа дергается, на лице появляется-таки ухмылка.

– Расслабься, Воробушек, не уроню. Я теперь твердо стою на ногах.

Говорит и тут же поскальзывается на ступеньке, и мы оба опять летим в воду, только на этот раз он крепко держит меня, прижимает к себе, и я чувствую, как его лицо вжимается в мою шею.

Все происходит быстро, неожиданно, я начинаю вырываться, отбиваться смотрю мельком на сына – к счастью, он увлечен тем, что барабанит ногами по воде пытаясь плыть.

– Тише, Воробушек, успокойся. Что ж ты такая буйная…

– Пусти… я… я не Воробушек, я…

– Хорошо, компас, я запомню. Дай все-таки мне помочь тебе, а? Хоть почувствовать себя мужчиной.

Вот теперь он ухмыляется! Широко и нагло!

Только сейчас я замечаю, что у бассейна мы не совсем одни, какая-то парочка пялится на нас, посмеиваясь, пожилая матрона, презрительно поджимает губы, несколько парней следят за нами.

Мне стыдно, я понимаю, что краснею, но если начну отбиваться, то только привлеку к нам еще больше внимания.

Ладно, так и быть. Пусть помогает.

Илик выносит меня из бассейна, я надеюсь, что он поставит меня на ноги, но он проходит дальше, наклоняется, сажая меня на тот шезлонг, на котором сидел сам.

С меня потоком льется вода, я дрожу, но не только от холода, хотя на самом деле вода не ледяная, да и на улице жарко. Дрожу от его близости.

От осознания того, что мое прошлое меня настигло. Оно тут, оно рядом.

И я понимаю, что сейчас оно безжалостно столкнется с моим настоящим.

– Малыш, что случилось? Ты упала? Родная, все в порядке?

Смотрю на высоченного белокурого красавца, подбежавшего к нам, сглатываю, чувствуя обжигающий ком, который прокатывается по внутренностям выжигая адское клеймо.

Малыш и родная…

Все ясно, Умаров, а ты как хотел? Чтобы такая девочка четыре года тебя ждала, и слезки утирала?

Чёрт… Малыш… Родная.

Перед глазами мгновенно алая пелена. Словно я снова слеп. И шум в ушах и все крутится вокруг как будто я на какой-то безумной карусели.

Отшатываюсь, стараясь удержать равновесие.

Воробушек смотрит испуганно, впрочем, она уже и не Воробушек, скорее… лебедь белая, роскошная, даже такая дрожащая от холода, облепленная мокрой тканью халатика.

– Надюш, что с тобой?

– Все хорошо. Ник брызгался, я случайно оступилась, упала в бассейн. Мне помогли выбраться из воды.

– Иди ко мне, детка. Надо это снять.

Он присаживается к ней, трогает ее руками, помогая избавиться от промокшей одежды, заворачивает в полотенце.

– Все хорошо? Голова не кружится? Не тошнит?

– Нет, нет… все… хорошо.

Кружится голова? Тошнит? Это…

Чёрт, это значит, что она… она в положении? По ее фигурке этого точно не скажешь, но.

Спутник Нади, этот высоченный хлыщ поворачивается ко мне.

– Спасибо, что помогли, мы у вас в долгу.

Да уж… ты еще не знаешь, в каком долгу! Чёрт. Хочется сбежать, уйти, не видеть. Забыть просто все, что случилось.

Словно мне приснился один из моих снов.

Да, да, мне часто стали сниться сны о том, как я встречаю Воробушка. Только вот в этих снах нет никакого парня, который называет ее милой.

– Ма! Сла! Я плыву! Сатри!

Мы все трое разом вспоминаем о малыше, плавающем в бассейне. Он там уже не один, с ним девочка лет семи, барахтаются рядом у лестницы, там, где помельче.

– Круто, чемпион! Не замерз? Сейчас я к тебе иду! – этот хренов викинг машет мальчишке. Мальчишке, который может быть моим сыном. Или нет?

Надя была в положении, когда сбежала, вернее… когда я ее прогнал. Она была беременна. Если бы она родила, то нашему сыну было бы сейчас чуть больше трех лет.

Этот мальчишка кажется младше. Он маленький. Если сравнить его с Сандро – сыном Тамерлана, которому сейчас четыре с половиной, то… Сандро намного больше. Но он у нас вообще богатырь, крупный, весь в отца, настоящего отца, тот был гигант…

А малыш, который называет Воробушка мамой невысокий и щупленький. И волосы… волосы у него светлые как у этого…