Увы — и даже трижды увы, — одну из самых славных семей королевства уже повторно поражал рок судьбы. Мало того, что господину Сганарелю пришлось ранее носить траур, когда супруга покинула его в родовых муках, и вот юная кобылка — наследница сеньора, Люсинда, — тяжело заболела. То есть как, заболела… Скорее, с ней случилась депрессия, ибо красавица отказывалась от еды и заметно исхудала. Ее служанка, Лизетта, пригожая маленькая пони в яблоках, была в отчаянии: у ее прекрасной госпожи потускнел волос и отуманились глаза. «Она на фарш для лазаньи угодит, если я не верну ее под седло, и поживее», — сокрушалась Лизетта. Она в поте гривы пыталась вытащить Люсинду из депрессии, но безуспешно. В панике она галопом помчалась поделиться своими страхами с Сганарелем.

Потрясенный отец, весьма привязанный к своему единственному отпрыску, решил искать решений и утешения у своих друзей. Мессиры Жос и Гийом, дамы Аминта и Лукреция — все они прискакали во весь опор на поляну его поместья, чтобы предложить свою помощь. Сьер Жос, тягловый конь, немного тяжеловатый, но с гривою, в которой сияла тысяча драгоценных камней, предложил подарить прекрасной Люсинде набор изумрудов и рубинов, которые он самолично произвел. Будучи бастардом королевского рода, он обладал из ряда вон выходящим даром, но самоцветы, которые он выделял, обладали редкой способностью нашептывать советы на ухо своему владельцу. Месье Гийом, жеребец утонченных манер, ведущий коммерцию с колониями, заговорил о паутинных шторах, которые бы ловили мелких надоедливых фей и украшали интерьер, и, кстати говоря, пропускали бы дуновения ветерка, столь желанные в жаркое время года. Аминта, старая кобыла с дряблым рогом, предложила свадьбу с богатым женихом как решение всех проблем, но Лукреция запротестовала, посоветовав вместо того монастырь, где красавица, без сомнения, могла бы посвятить себя занятиям более здоровым и чистым. Сама она с приятностью вспоминала тот монастырь, особенно свою соседку по стойлу с изумительно длинным языком. Сганарель, изгрызший уж удила, пока каждый высказывался, темпераментно призвал всех вернуться к пресловутым баранам^[35]:

— Интересные же у вас советы, как я погляжу! Вы, Жос, сами ювелирных дел мастер, Гийом торгует своими шпалерами втридорога, у Аминты — жеребчик, которого пора случать, а Лукреция положила глаз на мое наследство, которое она с удовольствием получит, если моя единственная кобылка откажется от него, чтобы принять монастырское покрывало! Утритесь вы все попонкой!

С решительным этим изъявлением пожилое четвероногое разогнало сих трутней и порысило посоветоваться с Лизеттой и рассказать ей о своих тревогах. Лизетта, которая знала, что ее хозяин вечно преувеличивает, и сама, однако, все больше беспокоилась, так как у молодой Люсинды большими клочьями лез волос из гривы. Поэтому она предложила вместе порасспросить кобылку, чтобы допытаться, в чем с ней дело.

Люсинде, собственно, уныние уже начинало изрядно наскучивать, она порядком проголодалась, и, не видя, чтобы отец к ней спешил, задумалась: что пользы в том, чтобы дуться? Упрямо чахнуть — ничего хорошего не даст, ведь красота — единственное, что есть у единорогов. А потом, после воздержания она обрела совершенно конский аппетит. Когда она увидала, что к ее изголовью подходит отец, то выпалила:

— Ну вот что, — объявила Люсинда, — я хочу научиться читать!

— Чему-чему научиться?

— Читать, отец, потому что мне очень скучно!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь…

— Ну, эээ… читать… эээ… книги!

— Книги?

— Романы, истории, приключения!

— Что-что? Это кто такие? Я таких вещей не знаю.

— Но… Отец!

— Я не хочу об этом слышать.

— Отец!

— Вы же неплохой конь, выслушайте свою дочь! — вмешалась Лизетта.

— И не настаивайте!

— Я хочу читать.

— У вас, никак, шоры на глазах? — осведомилась служанка.

— Нет.

— Я хочу читать!

— Не затягивайте же ее узду!

— Нет, и это мое последнее слово. Не упоминай больше об этом.

— Я хочу читать, читать, читать!

Тут сеньор топнул копытами и умчался прочь.

— Нет хуже глухого, чем тот, кто не хочет слышать, — печально воскликнула Люсинда и бросилась на солому в своем стойле, в горести и удручении.

Должен сказать вам, дорогие читатели, что требование кобылки было несколько дерзким для единорога, и даже откровенно скандальным. В самом деле, вам, отбившимся от рук с самого раннего возраста, вам не понять, как пагубно влияет чтение на юного единорога, и каким отвратительным безобразием прозвучало требование Люсинды. И более того, общеизвестно, что интеллектуально развитой единорог теряет все свои способности, его рог теряет всю свою ценность, а грива — всю свою пышность. В единорожьей культуре красоте и уму не дано сосуществовать в одних и тех же самочках. Даже сама королева, кстати, была безграмотной, а то и откровенно тупой скотиной — как и любая уважающая себя прекрасная единорожка. Тролли, которые определенно не имели представления о хороших манерах, учили своих дочерей читать — как будто бы это не имело значения. Возможно, так оно и обстояло: все троллихи отличались таким уродством, что невозможно было определить, родились ли они уродливыми или стали уродливыми от чтения! Лизетта, однако, не бросила свою госпожу на произвол ее печальной участи:

— Ах, дорогая моя! Почему было не рассказать мне об этом желании раньше?

— Возможно, молодой кобыле и не пристало говорить столь вольные речи, но все же должна тебе признаться, что уже несколько месяцев я только об этом и думаю! Я даже больше не гляжу на жеребцов, красующихся под моими окнами. Ну… — тут она покраснела, — я и раньше не часто на них смотрела.

— Ну, какие могут быть секреты между нами, женским полом? Я знаю, как вам заполучить то, чего вы желаете. Разве вы недостаточно выросли, чтобы познать это великое счастье? Как можно бросать вас в беде, когда по ту сторону границы все молодые троллицы уже давным-давно умеют читать!

При слове «тролли» глаза Люсинды засияли удивительным для такого ослабевшего животного блеском, и Лизетта поняла, что дело не в одних лишь книгах. Ее молодая госпожа оставила поглядывать на резвящихся под ее окном жеребцов не только оттого, что ее притягивали книги… ее привлекала мужественность жителей соседней страны! Лизетта, по чьему аппетитному крупу как-то понятно было, что она давно уж не скромна и не застенчива, с ней согласилась: кудрегривым красавчикам не сравниться с троллями в жарком деле. У скаковых жеребцов была отвратительная привычка быстро стартовать и финишировать менее чем за две минуты; на ипподроме это было в порядке вещей, но в постели несколько расстраивало. Короче говоря, Лизетта видела Люсинду насквозь. Но она ничего не сказала; по крайней мере, не теперь.

— Я вас вытащу из этого злоключения!

Люсинда, полная надежд, уже поднималась, но поняшка заставила ее снова лечь, приказав сохранять спокойствие и не покидать стойла. Ее интригам, дабы принести плоды, требовалось некоторое время, и не следовало ставить телегу впереди единорога. Неторопливой рысью она отправилась за Сганарелем, пофыркивая в притворном испуге, что привело угрюмого отца в панику. Он, встревожась, галопом помчался к ней навстречу, потеряв свое хмурое выражение морды, и она доверительным тоном сообщила ему, что Люсинда думает о смерти и намерена утопить свои печали в бурной реке, протекающей близ поместья. Сганарель, обезумев от тоски и коря себя за несговорчивость, хотел броситься спасать ее, но Лизетта властно остановила его:

— Если вы явитесь просто так, никак не откликнувшись на ее просьбу, она тем вернее покончит с собой!

— И снова ты права. И почему я не плачу за твои услуги больше?

— Хороший вопрос…

— Благословен будь твой рог! Что ты предложишь?

— Позовите эксперта, который знает, какие книги предложить вашей дочери, чтобы к ней вернулась радость жизни!