С тех пор они живут в квартире той пары. Полиция до сих пор не обнаружила, что они пропали без вести. Знает ли девчушка цену своего комфорта?

Наима

Завтра, сказала она мне. Завтра мы немножко повеселимся.

Я умирала от нетерпения, сама не зная почему. Она ведь всего лишь пообещала научить меня новому трюку.

Мы спустились к берегу Сены и немного прошлись. Потом остановились на набережной, которая мне еще была незнакома. Везде по сторонам стояли высокие металлические вышки, скамейки, голые деревья.

Мы встали посреди набережной, Асма спросила меня, готова ли я, и тогда мы начали. Сначала мы немного подвигали плечами и бедрами, чтобы расслабиться. Потом перешли к танцевальным па. Было немного неловко танцевать под открытым небом, на виду у всех. Двое-трое прохожих остановились, чтобы посмотреть на нас, как на тех парней, которые устраивают на улице шоу с брейк-дансом. Мы начали кружиться, взялись за руки, я позволила себя вести. Я ощутила миг, когда мое тело втянулось в пульс. И взяло на себя управление. Это самая изумительная часть. Я чувствую такую легкость, словно могу оторваться от земли, забраться на карниз моста и там балансировать.

Асма учила меня дожидаться момента, когда я почувствую перемену. Внезапно пульс мира стал гораздо четче. Когда я поняла, что мой голос готов пробудиться, я дала ей знак. Мы запели.

Голос в моем животе набирал силу. На этот раз я это ясно почувствовала. Он позволил голосу Асмы увлечь себя. Я почти что видела, как они свиваются вместе.

Это был не тот голос, которым я разговариваю. Даже не тот, которым я обычно пою. Это было низкое гудение, но оно поднималось все выше. Что-то типа примитивного напева, который складывался скорее из звуков, чем из слов, и подчинялся четкому ритму, заданному нашей пляской. Он подпрыгивал точь-в-точь как мои подошвы на брусчатке. Он взлетал, чтобы спикировать обратно. Военная песня, как у древних племен. Которая уводила далеко-далеко в прошлое, как будто мое тело вспомнило то, чего само не знало, но получило в наследство от предков.

Я отчетливо ощутила момент, когда мы начали касаться людей. Мой голос, вплетшийся в голос Асмы, напоминал протянутую руку. Он манил прохожих приближаться. Он завлекал их к нам. У меня появилось чувство, будто меня с ними связало нитями, которые шли из моей груди и очень плавно натягивались.

Они подошли, образуя кольцо вокруг нас. Мы все еще танцевали. Я сосредоточилась на каждой из нитей. Сколько их было, около тридцати? Я видела только расплывчатую массу; их темные пальто, цветные пятна шарфов — все это смешалось воедино.

Когда они остановились, Асма послала мне новый знак: пора подстроить песню. Звук вернулся к басам с еще более выраженным ритмом. Я почувствовала, как отдается пульс в моей груди. И вот люди начали танцевать в одном ритме с миром. Они, должно быть, его не слышали, но следовали за нашими голосами. Два голоса, только ее да мой, и мы всем этим управляли. Их было несколько десятков. Они повиновались нам.

Я вообразила на их месте другие головы. Моего отца. Лео, который прижал меня к стенке между двумя урокам, чтобы пощупать мою грудь. Клариссы и Лизы, которые спрятали мою одежду в раздевалке после урока физкультуры. А потом преподов, всех преподов, которые ничего не хотели замечать, когда это случилось. Я представила, какое получила бы удовольствие, видя их там, в кругу возле себя, и вертя ими, как марионетками. Потанцуйте-ка теперь. Потанцуйте.

Асма начала ускоряться. Мой голос последовал за ней. Ее движения стали резче. Она притопнула каблуками, чтобы набрать скорость. Она кружилась все быстрее и быстрее. Когда она приостановилась, чтобы восстановить равновесие, я разглядела, как она всем своим голосом тянется к толпе. Она действительно походила на воина с лицом словно у старинной каменной статуи. Ее танец превращался в дикарскую пляску.

Когда Асма обратилась к той части круга, которая почти вплотную подходила к Сене, она сосредоточилась на трех людях. Я почувствовала, как мой голос, все еще сцепленный с ее голосом, разделился надвое. Была одна часть, которая направляла толпу. И еще одна, которая сузилась до этих троих.

Я следовала за Асмой, не вдумываясь. Действуя в паре, мы подтолкнули группу к кромке воды. Они остановились как раз на границе набережной и Сены. Они так и танцевали.

Асма сделала резкий жест, словно собиралась щелкнуть кнутом, и ее голос повторил движение. Я не знаю, как еще сказать, но ее голос хлестнул по ним, мой ему подражал, мы потянули за нити, которые их с нами связывали, чтобы подчинить их. Они затанцевали быстрее. И еще быстрее. Прямо у воды. Потом закрутились волчками. А Асма плясала, Асма щелкала и щелкала голосом, и они повиновались. Один из троих подошел совсем близко к краю. Он стал крениться, закачался на одной ноге, и еле восстановил равновесие.

И тут до меня стало доходить.

Я услышала в голосе Асмы кое-что еще. Как будто, смешивая свой голос с ее, я могла уловить ее мысли. В них говорилось: «прекрасно», она говорила: «очередь за вами», она говорила: «никто вас не слышит, никто вас не спасет, так что попляшите». Они крутились так быстро, так близко к воде, что рисковали свалиться в нее. Ей было все равно. И больше того, только этого она и дожидалась.

Я уже видела ее в бешенстве. И часто. Асма — просто ходячий сгусток злости, готовый взорваться в любой момент. Но я никогда раньше не встречала у нее такого ледяного взгляда. Он протыкал, как стальная игла.

Я начала трусить. Хотела разъединить свой голос и ее. Никак. Они по-прежнему были свернуты в одно, причем еще туже, как будто голос Асмы наверчивался на мой. Я рванулась. Упиралась. Я попыталась замолчать. Те трое все еще танцевали у кромки воды, и я ничего не могла поделать.

Я очень громко подумала: «Остановись, Асма, остановись». Читала ли она мои мысли, как я только что прочла ее собственные? «Асма, твою мать, ты же их убьешь, остановись!» А мое тело танцевало, мой голос пел, Асма отказывалась останавливаться.

Тут я услышала третий голос.

Он зазвучал чуть дальше, из-за толпы. Мужской голос, ясный-ясный, взлетающий очень высоко.

Песня проложила свой путь к нам по прямой, непосредственно и решительно.

Она ухватилась за наши два скрученных вместе голоса, проскользнула между ними и с легким рывком начала разделять их. Снова мой голос был сам по себе, и сам по себе — голос Асмы, два разных строя, две разные каденции.

Едва я смогла высвободиться, как заставила себя заткнуться. Я бросила танцевать. На меня разом обрушился весь вес моего тела. Я отшатнулась от Асмы и огляделась в поисках того типа.

Толпа расступилась, пропуская его. Долговязый блондин с очень светлыми волосами, собранными за головой в высоченный хвост. Он ходил страшно мягким шагом, как Асма, шагом танцора. Он тоже носил шмотки, которые не сковывали движений: потертые джинсы, облегающие тело, плащ, который к нему лип.

Я его где-то раньше встречала. Я вспомнила, что чувствовала что-то странное, когда он был рядом. Интуитивно чувствовала, что он — как мы. А потом об этом забыла.

Я знала, что есть и еще иные. Но как-то этого по-настоящему не понимала до сих пор.

Элиас

Я прочитал это в глазах девочки, Наимы, — она распознала во мне подобного, не понимая, чем отличается мое пение от их.

Как только их голоса разделились, я направил свой в сторону танцоров. Асма ослабила контроль над ними: она сосредоточилась на своих трех марионетках у кромки воды. Чтобы освободить толпу, потребовалось немногое: песня, ласково коснувшаяся их, поделившаяся глубочайшим спокойствием, которое сошло на меня.

Я редко пел во весь голос. Осмотрительность сдерживала. Я забыл эту эйфорию, эту легкость. Один за другим танцоры просыпались от звука щелкающих пальцев, нарушающего гипноз. Они вынырнули, не вполне понимая, что здесь делают, затем продолжили свой путь. «Ничего не было», — нашептывал им мой голос. «Не о чем помнить».