— Что не так? — он вновь приблизился к ней, но трогать не стал.

— Как думаешь, Мартер{?}[с немецкого слово Marter — пытка, мука] — это хорошее имя для мальчика или для девочки? — спросила она, нахмурившись сильнее обычного.

Ксавье икнул и выпучил глаза. Его челюсть несколько секунд безвольно колыхалась, прежде чем он собрался с силами.

— Ты беременна? — спросил тихо он, присев ещё ближе.

— К нашему несчастью.

— К нашему счастью, Уэнсдей, — шепнул он ей на ухо и нежно поцеловал. — И это имя замечательное. Что-то означает?..

— Нет. Я сама придумала, — соврала мгновенно Уэнсдей.

Где-то зазвонил телефон.

— Да кто?.. — Ксавье покачал головой и взял это устройство деградации. Но через мгновение его лицо просияло. — Молчи, — наказал он.

— Чего это? — она нахмурилась.

— Вещь, ты не поверишь! Я стану отцом! — радостные вопли по ту сторону долетели и до Уэнсдей.

Ничего не говоря, она поднялась с постели и направилась на кухню за ножом.

Уважаемые в обществе граждане

— Мамуля, посмотри, что я нарисовал! — радостно кричал Мартер, демонстрируя замечательный рисунок с палачом, который отсекал голову свинье в тюремной одежде. Но то, как он к ней обратился, совсем не порадовало Уэнсдей.

— Назовёшь ещё раз «мамулей» — и можешь считать, что матери у тебя больше нет, Мартер Торп-Аддамс, — холодно отчеканила она отпрыску и встала с кресла. — Но твой рисунок — хорошая работа. Правда, твой отец в этом понимает больше, — и она подошла к зеркалу, собираясь приступить к созданию макияжа на выход.

— Папа занят, — пожаловался сын.

— Чем? — Уэнсдей обернулась к улыбающемуся Мартеру и про себя отметила, как же быстро этот ребёнок рос.

Только недавно родился буквально в полевых условиях, под присмотром только какой-то неадекватной целительницы, а уже он разгуливал в смокинге по случаю своего восьмого дня рождения. Высокий для своего возраста, несколько пухлый, с тёмно-зелёными глазами и чёрными, всегда уложенными волосами. Если Ксавье мог ходить как угодно, Уэнсдей привыкла, что так и не научила мужа делать нормальные причёски, то сына она с пелёнок приучила к уходу за собой.

— Я нашёл крысу и пустил её бегать по дому. Папа в ярости! Он так забавно ругается, рисуя котов, чтоб те поймали зверёныша, — похвастался сын.

— Крыса хоть с бешенством, я надеюсь? — Уэнсдей обернулась к зеркалу и стала затемнять веки.

— Так это ты запустил крысу? — дверь в комнату открылась, и на пороге показался запыхавшийся и взлохмаченный Ксавье, держащий за хвост огромную чёрную крысу.

— Тебе понравилось, папа? — сын улыбнулся.

Уэнсдей же припала лицом почти вплотную к стеклу, чтоб скрыть, что тоже улыбнулась. Ей нравилось, как сын объединял в себе обворожительную улыбку Ксавье, несколько шаловливый характер и её любовь к жестокости.

— Да-а-а-а… кажется, через год-другой только я стану полностью седым, — протянул Ксавье, вздыхая.

— Но на тебе ни одного седого волоска, папа! Не ври!

— А ты хочешь видеть отца седым?

— Изменения — это ведь хорошо, да? — Мартер хохотнул.

— Вполне возможно, — отозвался муж рассеянно. — Ладно, я пойду сожгу это чудовище… — добавил он, кажется, давясь от надвигающейся рвоты от мёртвой крысы.

— Я с тобой!

— А после приведи себя в порядок. Подаёшь Мартеру дурной пример, — вмешалась Уэнсдей, когда красила ресницы.

— Терри, я подаю тебе плохой пример? — вполне серьёзно спросил Ксавье.

— Ты очень стильный, папа!

— Ещё вопросы, Уэнс? — спросил муж с насмешкой.

Она ничего не ответила, продолжив заниматься собой. Когда же отвернулась от зеркала — в комнате уже никого не было. Только она и её отражение. В роскошном чёрном платье, нарисованном мужем, с жёлтым поясом на талии и улыбкой на вишнёвых губах, посаженных на строгом и несколько уставшем лице. Чёртовы Ксавье Торп и Мартер Торп-Аддамс научили её улыбаться.

— Ты ж моя красавица! — дверь распахнулась, и на проходе показалась Энид Синклер.

Волосы собраны в высокий хвост, на веках разноцветные тени, а вместо платья — какая-то пижама, идущая градиентом от голубого до фиолетового, которая, кажется, называлась комбинезоном.

— Ты когда в дом зашла? — спросила Уэнсдей вместо приветствий.

— Да только что. Вещь замок взломал. А мы с Аяксом и Фрайдей уже и зашли, — улыбнулась подруга.

— Во-первых: где Вещь, я хочу его мучительно убить. А во-вторых… объяснишь, почему именно Фрайдей?

Энид подошла к ней и для начала обняла. Больше не колебаясь, Уэнсдей обняла её в ответ.

— Я разве не говорила?

— Мы очень редко видимся.

— Ох, ну… ты ж родилась в пятницу тринадцатого, а назвали тебя Уэнсдей. А Фрайдей, вот, родилась в среду тринадцатого. Вот я и подумала…

— Хорошее имя, — прервала её Уэнсдей, и Энид расплылась в благодарной улыбке.

— Мама, а можно с Терри посмотреть, как мистер Торп будет сжигать крысу? — в комнату заглянула миниатюрная семилетняя девочка, у которой на фоне смуглой кожи выделялись голубые глаза, соломенные волосы, заплетённые в две косички, и белое платье до колен. — О, здравствуйте, мисс Аддамс, — тихо добавила Фрайдей.

У Энид брови взлетели вверх, но, вздохнув, она лишь развела руками.

— Только будь аккуратна… — попросила волчица дочь.

— Ты лучшая, мама! — крикнула девочка, оставив дверь открытой.

— Я согласен с ней. Только тут две лучшие мамы одновременно, — в комнату зашёл Вещь, и Уэнсдей наградила его хмурым взором.

— Зачем ты взломал дверь?

— И я очень рад тебя видеть, моя бывшая злая-злая хозяйка, — Вещь прыснул и подошёл к ней, раскинув руки для объятий.

— Я сломаю тебе все десять пальцев.

— У меня ещё столько же на ногах, — он улыбнулся и внаглую обнял Уэнсдей. — И да, вы тут ещё долго? Мне Пьюберт звонил, Аддамсы и Торпы уже заждались! Так внука и племянника увидеть хотят.

— Поедем сразу, как Ксавье соберётся.

— Надеюсь, наш малыш Терри запомнит этот День Рождения! — с надеждой воскликнула Энид.

— Самый запоминающийся у него День Рождения был, когда он в три года на руках у Ксавье сбегал от аборигенов, — отметила Уэнсдей. — После реабилитации Ксавье в обществе — все дни рождения унылые.

— Да брось ты! Они там каких-то крыс сжигают. Чем не шикарное занятие на празднике у восьмилетнего мальчика? — рассудил Вещь.

— Какой побег от аборигенов? — вдруг спросил мальчишеский голосок.

— Это точно твой сын, Уэнсдей, — хмыкнула задумчиво Энид.

А она улыбнулась. Больше детей она не хотела, но тот ребёнок, который соизволил явиться на свет, всё-таки самый лучший человечек в мире. А его отец — лучший мужчина в мире. Уэнсдей не сомневалась в этих утверждениях.

Комментарий к Эпилог

Так, ну вот, конец и эпилога)

Надеюсь, вам понравилось всё это приключение с героями, а теперь прошу меня простить, я побежала писать дальше следующий фанфик)

========== Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken ==========

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Помните, я обещала вам спешлы? Я свои обещания держу. Поэтому держите первый спешл, хех)

Он очень и очень маленький, но по-своему милый)

Tag der Geisteskranken — это такой праздник немецкий. По ходу фанфика объясню.

Осыпалась штукатурка — там, где она ещё осталась. Пустые оконные рамы колыхались на ветру, лаская слух невыносимым скрипом. Меж многочисленных проплешин в полуразрушенных кирпичах выглядывал тёмный мох, а где-то вдалеке, среди обломков, хлопотали над чем-то крысы. В кровавых лучах закатного солнца на стенах заиграли мрачные тени, отбрасываемые многочисленными голыми зимними деревьями. Иногда в них мелькали крылья возмущённых ворон. Запахи заброшенного здания до носа не долетали, но казалось, что вокруг пахнет смертью — такой же пустынный и безнадёжный запах, как на кладбище.

Хороший запах.

В лицо ударил усилившийся порыв ветра. От холода по коже пробежали приятные мурашки, а края жёлтого шарфа подняло ввысь, вместе с одинокими засохшими или полусгнившими листьями с земли, пролежавшими там всю зиму.