Много, много историй связано с пребыванием сотрудников ВЭИ в колхозе и т. п. Понятно — люди попадали из «мира ВЭИ» в более натуральный мир — мир зерна, молока, навоза, водки… А вот однажды, сотрудники ВЭИ В.Л. и Л.З. попали на одну из загородных дач Берии. Когда наш автобус ехал в пионерлагерь «Чайка», то минут пятнадцать мы видели слева могучий двухметровый забор. Однажды В.Л. и Л.З. взяли и в выходной день перелезли через забор. Вернувшись, они рассказали, что за забором был роскошный лес, в десяти метрах от забора шла асфальтированная дорога, которая шла по периметру. Далее они обнаружили загон с оленями (или косулями) и небольшую пещерку с источником и стоящими около него бокальчиками. Но через пятнадцать минут их встретили двое. Обернувшись, они увидели других двоих. Пришлось проследовать. У них спросили паспортные данные, разрешили курить и попросили подождать несколько минут. Через оные несколько минут им сообщили, что данные их проверены, и, поскольку все правда, они могут быть свободны, ибо воскресенье и начальства нет, а то бы они так просто не отделались. А вообще через этот забор лазить не надо. До выхода их проводили.
Во времена Сэй-Сенагон за попытку перелезть через забор резиденции начальника ведомства охраны дворца виновному молча оттяпывали голову на месте, даже не издавая при этом сладострастного звука. И слуги, брезгливо морща носы, убирали падаль… Так что пафоса сцены Сэй-Сенагон бы не поняла.
Эвфемизм — слово, которым при коммуникации заменяют другое, «неприличное». Например, говорят «на хрена нам надо» вместо понятно чего, или «списали в расход» вместо «убили». Речь в тоталитарных государствах содержит много эвфемизмов — следствие суперрегламентации. Живая речь становится «новоязом», все это описано много раз (хотя бы в «1984»). В ВЭИвской жизни мне встретился обратный случай — антиэвфемизм. Замена приличного слова неприличным, чтобы под приличным предлогом позволить себе произнести — ведь как хочется — неприличное слово.
Наши дамы, сообщая, что они купили или видели в столовой, говорили не «сосиски», а «сссисиськи». Попробуйте так — первые «ссс» тянутся 1,5…2 сек, потом мгновенно выпаливается остальное. Придется потренироваться, но результат окупится — вы правильно произнесете антиэвфемизм и ощутите ВЭИвский дух.
Вообще склейки матерных и обычных слов — не новость для языка. Например, вэивское словечко «перекосоеб» (вместо перекос), или общеязыковое «смехуечки», имеющее свой эвфемизм — «смефуечки». А сотрудник С.К. говорил «полупердончик» (короткая верхняя одежда) и «свежеповато» (свежо — о погоде). Забавно, что эти игры в слова отрефлектированы культурой в виде анекдота — «Как правильно говорить — статосрат или сратостат? — Дирижопель!»
Интересно, есть ли антиэвфемизмы в японском? Просто эвфемизмов там хватало. Скажем «нефритовый стебель». А если принц Гэндзи трахнул очередную юную служаночку — так Сэй-Сенагон смотрела на цветущую сливу, тонко улыбалась, и писала: «Киноварь обагрила циновки». Если, конечно, факт имел место…
Эвфемизмы и антиэвфемизмы — бесценный материал для изучения людей, общества, государства. И безумно интересный. Эту фразу я произношу не реже раза в неделю; мы умрем, не решив и сотой доли интересных задач. Сэй-Сенагон сказала бы — «и это очень жаль». Я с ней в этом согласен — как почти и во всем.
Вот еще четыре выражения сотрудника С.К. «Новьё, муха не сидела» (произносится быстро, с проглалыванием «а» в «муха») и «свободен, как муха в полете». Для глубоких психологов — эти выражения имели у С.К. место до того, как появился А.Е. и начал давить мух, приговаривая «не живи». Так что материала для диссертации «Всесоюзный электротехнический институт как памятник культурного взаимодействия: влияние устного творчества на садизм» здесь не откопать. Вот третье его выражение: «Сказать «хуево» — значит похвалиться». Возникает аллюзия с Саймаком «Город» и некоторыми другими литературными произведениями («ступенчатые жанры»). Далее: «мудышкины слезы». Официально заявляю — никаких ассоциций. Смысл — примерно как «кот наплакал» — нечто грустное, но маленькое.
Сотрудник Л.А. провел несколько счастливейших лет своей жизни в кладовке-курилке — подсобке. Стояли там два форвакуумных насоса ВН-2, выбрасывавших масло, натюрлихь, сюда, а не на улицу — ну не долбить же стену! — и в этом же помещении была и курилка. И стоял его стол, на котором он написал пять или десять статей, и половину диссертации. Он работал и был счастлив. А насосы не мешали — они гремели, но не разговаривали. В той же кладовке была и раковина, которую до его поселения в кладовку сотрудники использовали как писсуар (не что подобное художественно воспел Войнович, на то он и певец совка). Выпил, покурил, использовал раковину и пошел работать дальше. Гармония, аш назг.
Эксперимент показал, что пребывание в течение нескольких лет в одной клетушке с форвакуумными насосами и их выхлопом нисколько не вредит здоровью — Л.А. именно в эти годы успешно занимался спелеологией.
Тут даже просматривается некая тонкая связь — заметила бы С. Темнота, грохот насосов — как подземных водопадов, вечная ночь, желтая лампа над столом или — на каске, семьдесят метров камня над головой, стальные тросики лестниц, ровные строчки не решающихся уравнений… молодость.
Почитание начальства есть непременное свойство советского человека. Дело доходит до смешного. Сотрудник Л.А. на полном серьезе утверждал, что начальник должен быть дураком и мерзавцем. Когда его спрашивали, а не лучше ли, чтобы он был умным и нормальным человеком, он отвечал, что начальник — это классовый враг, а к умному и нормальному человеку трудно относиться, как к классовому врагу.
Впрочем, бывали и не столь извращенные. Например, над сотрудником X. подшучивали, всунув голову в комнату и быстренько сказав: «X! С. вызывает!». (С. - это был его, X., начальник). Сотрудник X. вскакивал и бежал. Начальник С. изумленно пялился на него из-за стола. Неет… не вызывал… Однажды — шутка ведь приедается — шутник во фразе «С. вызывает» вместо фамилии начальника произнес фамилию самого X., и X. отреагировал на слово «вызывает» и рысью дунул по коридору. Но на полпути опомнился и притормозил. А, может, услышал, как за спиной давились, выли от смеха сотрудники?
А во времена Сэй-Сенагон за такие шуточки — да, именно мечом. Говорят, мастера могли от макушки до промежности — сразу напополам.
Жизнь «внесла коррективы» во многое, и в ситуацию с пропусками — тоже. Ушли в прошлое собачьи морды, но появились калькуляторы. И сотрудник В.Ф. ходил на работу, предъявляя иногда вместо пропуска — калькулятор, выполненный в виде «книжечки», причем того же цвета, что и наши пропуска. Когда ему лениво говорили «откройте» — он тут же открывал. Ну, уж тут его хватали за бока? — нет, не хватали. Да они просто в его пропуск даже и не глядели. Движения, точнее начала движения открывания «книжечки» им было достаточно.
Сэй-Сенагон сказала бы — нам тоже достаточно одного мимолетного движения брови императора, чтобы понять, общества кого из нас он сегодня желает.
Сотрудник И.К., как уже описывалось выше, применял жидкий азот к мышам. Следует отметить, что ему был вообще свойственен криогенный уклон. Например, он вымораживал двух дам, с коими сидел в комнате. Дождавшись вечером, когда они уйдут с работы, он открывал все, что можно открыть, и уходил сам. Вообще-то охрана не разрешала оставлять окна открытыми на ночь, но охранники тоже люди, и им ночью надо что? — нет, вы не угадали — им надо спать.
К утру в комнате было немногим больше, чем за бортом, сотрудницы сидели в польтах, был включен комнатный нагреватель, ну, а зубы стучали. Но сотруднику И.К. этого показалось мало, и он применил следующую методику. Когда в течение дня сотрудницы выходили из комнаты (а из вымороженной комнаты они выходили чаще), сотрудник рысью кидался к окну и быстренько его открывал. Сотрудница Е.Г., просекшая это, выходила, через десять секунд заглядывала обратно и заставала сотрудника И.К., летящего на крыльях любви к окну. И.К. тормозил и злобно возвращался на место. Е.Г. шла, куда и шла — в туалет. По непонятной причине второй раз И.К. к окну не бегал.
