— Нет…

Король сделал многозначительную паузу.

— Так чем же заслужил твою любовь мой сын?

— Принц Алуин… — Амаранта неуверенно улыбнулась и поспешно закусила губу. — Всегда так добр и внимателен ко мне. Лорд Нальдерон часто был далеко, а принц проявлял внимание словом и делом… Ждал меня. Я увидела его глубокую искренность, что не могла не тронуть мое сердце. Любви не объяснить, Ваше Величество.

— Что же может помешать тебе вторично нарушить обет верности? — холодно осведомился Ингеральд. — Как знать, не тронет ли еще чье-нибудь внимание твое сердце после свадьбы, или не затоскует ли оно снова по жениху, которого ты предала после ухаживаний принца?

Эти слова, произнесенные убийственно спокойно, были хуже пощечины. Уши Амаранты отчаянно запылали, а пол, казалось, сделался зыбким и ненадежным. Она явственно ощутила, будто стоит на площади, у позорного столба, одетая в одну лишь простую льняную сорочку, босая, на жестоком допросе. От страха и унижения на глаза навернулись слезы; сам король, правитель Исналора, отец ее жениха и всего королевства признал ее ветреной, испорченной, неверной. И, с ужасом подумалось девушке, как ни гнала она от себя эти мысли с тех пор, как склонилась к принцу, как ни пыталась это объяснить, Его Величество был как всегда прав.

— Что мне думать? — голос Ингеральда слегка смягчился. Он наклонился вперед, пытаясь заглянуть ей в душу. — Речь идет о моей семье и моем сыне. Ты должна понять меня.

Амаранта молча закивала. Он не просто заглянул в ее душу, он просветил ее всю безжалостным ледяным светом, вскрыл все тайники, даже от самой себя, перевернул под этим светом самое сокровенное. Глотая слезы, она заставила себя вновь расправить плечи, и заговорить тихо, но твердо.

— Вам не следует беспокоиться, Ваше Величество. Не в мгновенном порыве я выбрала принца, и всегда буду ему верной спутницей и женой.

— Это хорошо, — кивнул король. — Верная спутница — высшая ценность на жизненном пути мужчины. Теперь я спокоен за Алуина и его будущее, потому что за тяжкое нарушение законов чести желаю лишить его наследства и титула.

В глазах у Амаранты потемнело. Она подняла на Ингеральда неверящий, потрясенный взгляд, но лицо его было бесстрастно и неподвижно. Девушка пошатнулась.

— Иди, — кивнул он. — Я не держу тебя более.

Едва вспомнив сделать поклон, на негнущихся ногах направилась она к двери, остановилась возле нее, словно надеясь обернуться, но не решилась. Коснулась тяжелого холодного латунного кольца, зажатого в волчьей пасти на двери и стукнула об узорную латунную пластину. Дверь распахнулась. Амаранта вышла, не помня себя, не замечая стражу, и какое-то время двигалась по коридорам, как в тумане.

Какое из последствий королевского приговора хуже, она еще не осознала.

31. Ночь

Наль блуждал во тьме бескрайнего леса. Тяжелый пристальный взгляд не отпускал его, и он не смел обернуться. Стоило пройти немного — под ногами жадно начинала чавкать трясина. Он поворачивал, но снова и снова выходил на нее, каждый раз с другой стороны. Блуждание было бесконечным — он ходил кругами, но рассвет не наступал, тьма не рассеивалась, не отпускала гнилостная сырость. Глухие, тяжелые вздохи неслись из середины омута. Вот и опять ноги проваливаются в ледяную цепкую топь…

Он остановился. Над болотами завихрялся туман, зазывал сизыми призрачными пальцами. Эльф двинулся от края болот, надеясь постепенно вновь нащупать ногами твердую почву. У искривленной невысокой ели…

Наль резко повернулся, не веря глазам. Сердце облегченно застучало в груди, будто отпустила чья-то тяжелая рука. Нерешительная улыбка тронула губы. Он доверчиво подался к ней, приободренный:

— Ами! Дай руку; вместе мы выберемся отсюда.

Она стояла неподвижно и молча. И смотрела на него так, что провалилось куда-то сердце в нехорошем предчувствии. Кожа ее в темноте казалась мертвенной, блеск глаз тусклым, чужеродным. Неподвижность черт, холодный безразличный взгляд сковал члены, заставил липкие холодные струйки пота поползти по спине. Он хотел шагнуть к ней, развеять страшное наваждение, разбудить — и почувствовал, что ноги оплетены не то болотной травой, не то самой трясиной. Движение вызвало противодействие — его начало засасывать в гнилостную ледяную жижу. Как ни пытался он выдернуть хотя бы одну ногу, что-то тянуло вглубь, упорно и неотвратимо.

— Амаранта! — вскричал Наль, тянясь к ней. — Очнись! Это я!! Дай руку!!

Черты лица ее наконец пришли в движение. Она медленно оглядела его с презрительной улыбкой:

— Ты мне не нужен. Принц Алуин подарит мне корону, и сердце, и руку. На что мне твоя рука?

— Я тону! — закричал он. Ноги уже увязли по колено. Вскинув взгляд на говорившую, юноша вздрогнул от ужасного осознания.

— Ты не Амаранта!

Над болотом пронеслось глухое искаженное эхо. Выхватив из ножен Снежный Вихрь, Наль принялся отчаянно кромсать плотную чавкающую гущу трясины. Движения были неверными — виной тому охвативший его непреодолимый ужас. Мысленный голос вознесся к невидимому среди смыкающихся корявых ветвей небу за клочковатыми черными тучами.

Пот струился с него градом, руки потеряли чувствительность. Черная леденящая бездна затягивала медленно и неумолимо. Ей безразлично, замирает жертва или возобновляет отчаянные попытки вырваться. Тьма желала поглотить его, и перед ней он был бессилен. Всего лишь маленькая золотистая блестка в глухой бесконечности леса. Туман окутал, пеленая, словно саваном. Меч тоже начал увязать, когда хватка неожиданно ослабла. Наль рванулся вперед. Еще несколько усилий — дрожа, он стоит на сырой, но твердой земле. Вернув меч в ножны, он заспешил прочь. Острые ветви надвинувшихся елей царапали лицо, сплетались между собой, затрудняя путь. За спиной раздался низкий мрачный вой. Топь не желает так просто мириться с ускользанием жертвы. Сейчас он снова выйдет туда же, или ступит на тропу, по которой нельзя идти, и тогда…

Вдалеке среди черных стволов мелькнул оранжевый отблеск костра. Наль замер. Это могло быть ловушкой, но душа с надеждой потянулась на небольшой далекий свет, как на маяк. Он шел и шел, обходил глубокие рытвины с гнилой водой, пробирался через бурелом, а огонь словно удалялся по мере его приближения. Что-то выло то тут, то там за деревьями, словно нащупывая след. Когда сил продолжать этот изнурительный путь почти не осталось, свет остановился на месте.

* * *

На поляне приветливо горел костер. Кто-то сидел у огня, но непривычные к яркому свету глаза Наля слишком слепило. Он медленно приблизился, показывая мирный настрой. Сидящий у огня повернул голову. Волосы в неровном отсвете блестели расплавленным золотом.

— Отец!!?

Вскрик вырвался из груди Наля громко и взволнованно; он бросился вперед с сильно забившимся сердцем. Лонангар вскинул руку, приложил палец к губам. Наль повиновался, весь дрожа, и, не веря своим глазам, опустился на плохо слушающихся ногах рядом перед костром. Именно таким он помнил отца, и дело было не в том, что повзрослев, он узнавал его черты в собственном отражении. Наль не сводил с Лонангара глаз. Губы вздрагивали, не то готовые искривиться от сдерживаемых слез, не то в радостной улыбке. Хотелось крепко обнять его, как в детстве, ощутить ту любовь, ободрение и поддержку, которые так рано потерял, но что-то удерживало. Тем не менее, души коснулось утешение: все, в чем Наль нуждался, было во взгляде Лонангара. Похоже, тот был не менее рад встрече, но ничуть не удивлен.

В голове юноши теснилось множество вопросов. Он не мог понять, как очутился отец на этой поляне, и краем сознания догадывался, что упускает нечто важное, но ничто не могло затмить для него ценность этой встречи.

За деревьями послышались тяжелые шаги. Наль вскинул голову. Из леса медленно вышла белесая лошадь и направилась к костру. Теперь пламя не дало ему рассмотреть появившееся из темноты животное, пока то не приблизилось. Кожа ее местами свисала, обнажая кости. Рот был полон острых клыков. Глаза, неподвижные и безжизненные, светились тусклым чужеродным огнем.