Амаранта вернулась к себе, когда Наль смог вставать, но перед тем, как отпустить, он провел ее по всем комнатам особняка Фрозенблейдов. Она должна была знать каждый уголок, ведь вскоре дом этот станет ее домом. Все чаще появлялась леди Нернфрез у Фрозенблейдов и пробовала себя в роли хозяйки.

* * *

Кухарка хлопотала на кухне между открытым, дышащим жаром очагом и разделочными столами, на которых были разложены сухие и свежие травы, стояли бутылочки, блюда и горшочки, валялись ножи разного предназначения, обрезки и яичная скорлупа. На самом краю лежали лиловый лук, корица и шафран. В воздухе витал острый запах имбиря. Варился в воде с вином тетерев для пряного супа, сохраняли тепло под чистым полотенцем пирожки с рубленой олениной и смородиной, высилась на серебряном подносе с ручками в виде волчьих голов груда желтых в мелкую рыжую крапинку огненных фруктов. Речную форель с петрушкой и уксусом оставалось смазать яйцом и поставить в печь. Это задание, как и выпечка медовых пряников, ложилось на плечи помощницы, которая спустилась в ледник за сыром, бланманже и шалфеевой водой. Готовился обед с учетом дорогой гостьи.

Помешав суп, кухарка вернулась к растиранию корицы в ступке, но обернулась на шаги. Служанка Айслин вошла, взяла огненный фрукт с блюда и с аппетитом надкусила.

— А где хозяин?

— В саду с нашей будущей госпожой.

Обе подошли к окну. Сразу за ним разрослись кусты шиповника. В просветах виднелась россыпь цветов и развернутая вглубь сада скамейка под раскидистыми ветвями яблони. Влюбленные смеялись и кормили друг друга свежей земляникой. Дышащие безмятежным обаянием юности лица, блестящие глаза, пальцы и губы перемазаны ароматным соком. Им было легко и не смущало, если кто-то увидит, как не может смущать столь безграничное и светлое счастье.

Служанка проследила за кухаркой и склонила голову набок:

— А она не очень-то тебе нравится.

— Она не зла, но надменна и капризна. Что-то будет с нами, ежели хозяин, женившись, продолжит свои походы? Мы всецело окажемся на милости ее нрава. Как бы не пришлось просить заступления доброй хозяйки Айслин.

— Господин говорил, что долгие походы лишь до свадьбы. — Уверенности в голосе служанки не было.

— Так-то говорил он, но случись новые злоключения от орков или наступление людей, Его Величество не оставит одного из своих лучших командиров без дела.

Служанка скрестила руки на груди.

— Орков мы побили достаточно. Той силы, что свирепствовала до Последней Войны, они более не достигнут. Что же касается людей, это все писано вьюгой на снегу. Возможно, долго еще не найдут они нас. — Она бросила взгляд в окно. — А вот сердце у нашего лорда горячее. Сможет ли оставить прежнюю жизнь, не знает, должно быть, даже он сам.

* * *

Когда нога зажила достаточно, чтобы гулять без трости, Наль возобновил уроки фехтования во Дворе Перехода.

— Если ты не в походе, все равно будто не здесь, — с тихим упреком прошептала Амаранта, проводя пальцами вниз от шрама по его виску.

Бал весеннего равноденствия должен был вот-вот начаться. Они стояли в тени лестницы в шелках и самоцветах, в шлейфе благовоний хвои и земляники. На веках Амаранты золотая краска — цвет Дома Наля и его волос, на его скулах серебряные штрихи герба Нернфрезов.

— Сегодня я только здесь.

Замирая, он позволил ее пальцам остановиться, ласково касаясь краешка подбородка, и склонился к ней. Губы его сделались горячими, а поцелуи все более упоительными. Наконец, поднимая длинные ресницы, он отступил, разжал сплетающиеся пальцы.

— Пойдем. Будем танцевать до утра.

— Без тебя бал — дешевые декорации, ложь, лицемерие.

— На этом балу весь я твой.

— А потом…

— Не думай, что будет потом. Есть только сейчас.

Сплетаемые флейтами и свирелями мелодии заставляли сердце живо трепетать, пронзенное их печальным волнением. Трогала серебристыми бесплотными пальцами за душу арфа, лились мелодичные ноты мандолины. Выводил свой немного дребезжащий, терпкий, как привкус действительности, рисунок крумгорн. Задавали ритм тамбурины, увлекала в задорный с примесью горечи мотив колесная лира. Наль кружился среди придворных, и вновь ни одна эльнайри не могла надеяться на танец с ним — этот вечер он целиком посвятил невесте.

Как новобрачному ему дадут долгий отпуск. Можно будет забыть обо всем, как пытался он сейчас. Хорош голос семиродного кузена Кейрона. Пока звучит, неважно, что за окном, что ожидает впереди. В этот вечер Наль желал держать голову совершенно пустой от всех забот, тревог и опасений. Только он и Амаранта. Должно быть, они смеялись слишком громко, пили слишком много вина, слишком близко держались друг к другу и танцевали слишком отчаянно. Воцарившийся таге́р саэллон, месяц перелома, обещал постепенное отступление тьмы и холодов, жизнеутверждающее пробуждение природы от оцепенения. Это был их пир весеннего равноденствия — пир во время чумы.

Утро было серым, мглистым. Густой туман облеплял улицы и здания, поднимался до замковых башен. Гости теснились друг к другу, словно громкий разговор мог разбудить прежде времени ненастный день. Кто-то еще танцевал под сдержанные, одинокие мелодии одного из инструментов. Музыканты осушали последние бутыли, снимали остатки закусок с уносимых слугами блюд, бродили по залу, переговариваясь усталыми голосами. Искристый хмель выветрился, оставив опустошение притихших залов и гулких коридоров. Какое-то время еще можно было притворяться, что продолжается последняя не уступающая в своей силе дню ночь, однако день, отбивший у нее несколько новых светлых минут, наступал неотвратимо. Наль оглянулся на окно, прислушался к далекому, глухому бою часов сквозь туман. Шесть ударов — Час Крапивника.

— Сладость моя, пора.

Она мелко задрожала, словно в жарком, еще заполненном зале внезапно ударил мороз. Он ласково поглаживал большими пальцами ее доверчиво раскрытые ладони.

— Три луны пролетят, как сон.

Отпустив ее, быстро, чтобы не надрывать душу, собирался развернуться к двери. Амаранта схватила его за руку. Глаза ее кричали о помощи.

— Наль, не оставляй меня одну.

— Зимнее утро мое, я должен ехать. Скоро это все кончится. После нашей свадьбы я не буду уходить так часто.

— Нет! То не часы били на башне, но молот Мадальгара во дворе.

— Молот стучит, чтобы вправить последнюю вмятину в моем доспехе. Он готов к бою.

— Ножи звенят о тарелки в Лазурном зале. Еще не время.

— То не ножи, но оружие воинов, готовых к отправлению.

— Слышишь, снег расчищают во дворе. Невозможно еще тебе выйти.

— То лошади наши в нетерпении роют копытами расчищенную землю. Пора.

Она медленно обвела оставшихся эльнарай затравленным взглядом.

— Не оставляй меня… здесь.

— Но здесь ты в наибольшей безопасности. Желаешь поехать со мной?

Она неуверенно кивнула. Наль бегло оглянулся и вывел ее в коридор. За выступом статуи в сумраке он успел заметить кронпринца Ранальва в блистательном белоснежном наряде и Алуина, чей вид из-за обилия украшений граничил с вульгарностью. Старший брат за что-то тихо и сдержанно отчитывал младшего. Увидев, что они не одни, Ранальв отвел Алуина назад в зал. Пройдя в противоположную сторону, Наль увлек невесту в одну из мраморных ниш. Амаранта смотрела на него с немым ожиданием. Он сжал обе ее ладони в своих. Склонившись совсем близко, заглянул в глаза. Отрывистые, горькие поцелуи, как вестники разлуки.

— Отец твой не отпустит тебя с нами.

— Он не решает за меня. — Тонкие пальцы Амаранты впились в его плечи. Наль почувствовал, как ногти ее врезаются в кожу. — Здесь нас ничего не ждет; только нужда и разорение. Давай сбежим, Наль, найдем самый достойный человеческий двор и останемся при нем! — Глаза ее лихорадочно зажглись. — Мы будем под защитой влиятельного и мудрого монарха, нами будут восхищаться, нам будут покровительствовать!