Похоже, массаж с упражнениями дал и другой, побочный результат. Тончайший шрам на безымянном пальце, следствие неосторожных детских игр, исчез полностью. Самый тщательный осмотр под полуденным солнцем ничего не обнаружил — белая кожа в том месте стала совершенно гладкой и однотонной. Быть может, это означало окончание детства.

В кузнице Налю начинало нравиться. Он работал, как когда-то его отец и дед, Электрион, Руидгер Ворон, Рейдар Доблестный и многие до них, а замковые прачки, помощницы по кухне и высокородные эльнайри останавливались, проходя через замковый двор, чтобы полюбоваться на королевского оружейника. Смеялись проходящие мимо эльнарай, помощники и подмастерье, и лорд Нальдерон тоже смеялся.

Мелкие же, ювелирные движения продолжали вызывать горькое недоверие. Долго не желал юноша возвращаться к ювелирному делу, но наконец сорвался. Работа эта, сидящая яшмовая лиса на малахитовом осколке, спорилась будто бы немного легче и вышла справнее, чем фигурки, что пытался он вырезать в кейол саэллон. Правда, их оценила Дирфинна, заметив однажды на столе среди инструментов, пустых кубков, тарелок и разбросанных карт Дивных Кристаллов, в которые Наль, Деор, Джерлет и Фенрейя играли утром того же дня. Меральд теперь часто отсутствовал — изменения в городе требовали усиленного внимания дозорных.

— Ой, рысь! А слук! Кузен Наль, можно мне слука? Я не потеряю, точно-точно!

Такой позор оставил он на всеобщем обозрении по чистой случайности.

— Смотри. — Усадив малышку к себе на колени, Наль склонился к поделкам. — Крылья у слука выгравированы кривыми, неточными линиями. Будто рука не слушалась мастера. — «Будто», — мысленно передразнил он себя. — Ноги плохо вытесаны, там оставлено много изначального материала, а силуэт их обрисовывается только с внешней стороны.

— Угу…

Нагломорд вспрыгнул на стол, скептически понюхал остывающий завар цикория. Фыркнул и ткнулся носом в пустую тарелку, в слука, а потом попытался устроиться внутри кольца рук Наля, между Дирфинной и поделками. Малышка засмеялась и выставила навстречу ладошку, а Наль поднял локоть, преграждая путь.

— По той же причине рога кроленя похожи скорее на лосиные. — Дирфинна захихикала. Наль водил по поделкам ногтем, показывая изъяны. Подходило время учить маленькую продолжительницу ремесла Фрозенблейдов основам. Под локоть пытался подлезть Нагломорд. — Настоящего лося, я имею в виду. Совсем негодная работа. Про ноги ворона даже не знаю, что сказать. Рысь не столь приземиста и неаккуратно вытесана, как остальные, но на голове у нее много шероховатых, так же скверно проработанных и слабо намеченных деталей. Кисточки на ушах не вышли. Пестроту яшмы можно было использовать для повторения окраса шкуры, но лучший кусок откололся и пропал зря. Скоро ты будешь делать подобные, но надеюсь, гораздо искуснее. Как папа и тетя Иделинд.

— Я учусь, кузен Наль! — заверила Дирфинна. Она развернулась и погладила его по волосам. — И ты научишься вновь! Не грусти! — Уловив в уголках его рта подобие горькой улыбки, она просияла. — А рысь очень-очень милая! Просто пушистая, готовится к зиме. И все остальные мне нравятся!

Он улыбнулся, теперь явственно:

— Можешь взять. Насовсем. Только помни, что на них нельзя равняться.

Девчушка крепко обняла его за шею, схватила полученные подарки и с радостным щебетом выбежала в коридор. Нагломорд разлегся на картах Дивных Кристаллов и, положив хвост в тарелку, громко замурчал.

«Но что будет дальше?» — спрашивал Наль себя, рассеянно перебирая в сумерках холодные фигурки кнефтафела, глядя на занесенный снежной порошей сад. Делает ли он достаточно, достиг ли своего предела? Страх обнаружения веет над Королевствами как никогда, а дозорные лишились одного из своих командиров. Он не поспевал за прежней жизнью, гнался за ней, сбивая ноги, и одновременно не представлял, что однажды вернет ее. Не то тяжелый сон, не то такая же явь. Но теперь глубоко в душе медленно зрел ответ.

Так он покрывал рукоять кинжала золотой амальгамой в мастерской гильдии кузнецов, и медленно нагревая, ждал, пока ртуть прогорит, и останется на поверхности чистое покрытие из золота. Былое переплавится. А что выйдет в итоге — туда Наль старался не заглядывать.

Теснота в груди. Он глубоко вздыхает и отчетливо осознает вдруг, что больше не носит повязок. Только края заживающих ран черными швами стягивают кожу.

* * *

Где-то за деревней Лимр, опустевшими пастбищами и седыми от инея зданиями Эстадрета, в садовом лабиринте малого замка династии Лаэльнэтеров звенел хрустальный смех. Ловко увернувшись от чьего-то снежка, Амаранта бросила свой и спряталась за поворотом. Сразу стало очень тихо. Снег беззвучно осыпался с ближайшей живой ограды. Бледно переливались очертания ледяных фигур. Здесь эльнайри словно была ограждена от всего мира. Задумчиво улыбнувшись, направилась она глубже в лабиринт, удаляясь от веселья свиты. Возможно, Алуин будет искать ее, но ведь она рядом, и с радостью упадет в раскрытые объятия.

Все это веселье не имело бы нездорового надрыва, не пытайся изгнанники заглушить им тот факт, что нет никому дороги ни на один бал, ни на один праздник. Даже встретить зимнее солнцестояние вместе со всеми отказано им. Гости или пленники?

Как облачко закрывает солнечный свет озеру, которое тотчас перестает искриться и сиять, тонкого лица Амаранты коснулась тень вины. Что-то нехорошее случилось между Алуином и Налем перед отъездом. Не послужила ли она сама тому и развернувшимся следом роковым событиям? Она чувствовала, что невинный каприз, веление явиться на праздник Урожайной Луны, обернулось жестокой ошибкой. Ни тот, ни другой не открыли ей своей тайны, но Алуин должен знать, что Наль невиновен.

Воспоминания королевской охоты преследовали ее временами и заставляли вздрагивать. Конская плеть, кровавые полосы на белой спине, столько жгучей ненависти в глазах проявившего неожиданную жестокость Алуина и презрительно-насмешливого Наля… Никогда она не видела таким ни одного, ни другого. Но Алуин должен простить ее, ведь он так беззаветно ее любит. А она его. Тем не менее, решимость гасла, стоило девушке поднять глаза на мужа и представить, что сейчас придется признаться. Обстановка и так накалена изгнанием, опасностью извне. Поймет ли склонный к горячности юный супруг? Ведь она призвала Наля, будучи замужем, оставив прошлую жизнь позади. А главное, утаила это.

Нет-нет, просто не придала значения.

Амаранта уже шла через сердце заснеженного лабиринта. Путь приходилось прокладывать почти по колено в снегу, но задумавшаяся девушка не замечала. Она непременно расскажет — когда все успокоится. Ничто больше не побеспокоит их с Алуином. Наль останется в прошлом.

Так говорила она себе не раз, но все равно вспоминала его смеющиеся глаза, золотые волосы, острые скулы и жесткие ладони. На стенах замка портреты Лонангара с обличением смотрели ей вслед.

* * *

Сон Наля был крепким и беспокойным. Он вновь был маленьким эльфенком и стоял, взобравшись на стул, над открытым гробом отца. Воздух в леднике завихрялся паром дыхания, на стенах мерцала изморозь. Можно было подумать, что отец глубоко заснул, если бы не крестоорбразно сложенные на груди руки и мертвенный, восковой цвет кожи. Бровь пересекал тонкий шрам. На щеке и подбородке виднелись две глубокие бескровные ссадины, что уже никогда не заживут. Рядом с Лонангаром Наль испытывал острую леденящую тоску и одновременно странное, призрачное утешение. Отец больше не ответит ему, но он здесь, и с ним можно говорить. Он должен слышать.

Где-то рядом шумела вода, и сквозь сон взрослый Наль отметил: не Стролскридсэльвен, другая река.

«Папа, ты рассердился на меня?»

«Нет, маленький. Тебе нужно учиться подниматься самому, без всякой помощи. Даже если больно, даже если страшно».

«Почему?»

«Ты вырастешь и станешь смелым и сильным воином».