После этих слов мне вспомнилось название «Костровые новых городов», захотелось узнать, каким был Распутин до «Василия и Василисы», «Денег для Марии», «Последнего срока». Ясно, что не пришел в литературу сразу готовым деревенщиком и защитником традиций, наверняка призывал разводить костры и строить новые города в таежной глуши, на месте замшелых деревушек.

Еще года через два «Костровые…» у меня появились – подарил красноярский писатель Сергей Кузнечихин во время литературного фестиваля «КУБ».

Прочитал я книгу в самолете – четырех часов полета из Красноярска, где «Костровые…» были изданы в 1966-м, до Москвы хватило, тем более формат книги маленький, объем ровно 100 страниц… Читал и всё порывался вскочить с кресла, побегать по проходу. Такая энергия жизни била с пожелтелых ломких страниц, что сидеть было невыносимо. По форме собранные в книгу произведения очерки, а по сути – поэмы. Поэмы в прозе.

Вот первая же страница – начало очерка «Продолжение саянской легенды»:

«Вечер. Палатка. Возле палатки костер. Возле костра четверо. Искры от костра поднимаются в небо и зажигают звезды. Но звезды не греют. Холодно.

– Холодно, – говорит парень, обнимая костер.

– Холодно, – отвечает ему девушка и устало закрывает глаза.

– Федор! – второй парень поворачивается к третьему. – Начинай, Федор.

– Я рассказывал вчера и позавчера, – вяло откликается Федор, уткнувшись лицом в воротник, как в материнский подол.

– Холодно, – говорит ему девушка, не открывая глаз.

– Холодно, Федор, – поясняет первый парень. – Начинай.

Федор поднимает голову и смотрит в снега.

– Тогда было еще холодней. И тогда было в тысячу раз труднее. Но они все шли и шли. Шли и ночью и днем. Они шли там, где никто, кроме них, не смог бы пройти. Когда нельзя было больше сделать ни одного шага, кто-нибудь из них спрашивал:

– Вы не устали?

– Нет, – говорил один.

– Нет-нет, – отвечал второй.

– Я тоже не устал, – не признавался тот, который спрашивал.

И они шли дальше. Они срывались с гор и снова ползли на них, как одержимые. Они тонули в реке, но, выбравшись на берег, снова шли дальше. Все дальше и дальше.

– Они и сами не верили, что дойдут, – перебивает Федора девушка.

– Неправда, – говорит Федор. – Они верили. Но они не дошли. Так получилось».

Очерк об изыскателях Александре Кошурникове, Алексее Журавлеве и Константине Стофато, погибших в 1942 году во время трассирования железнодорожной дороги Абакан – Тайшет.

Спустя много лет взрослый сын Константина Стофато, Владимир, приезжает на трассу. Сначала посмотреть на место смерти отца, а потом – чтобы «завершить дело, начатое отцом». Перевозит семью. Вот как поэтично, но и реалистично описано Распутиным это решение – ехать в Сибирь из родного Липецка, разговор Владимира с женой:

«– Мы уезжаем на трассу, – объявил Володя чуть ли не с порога, как только вернулся в Липецк.

– И я? – спросила Нина.

– И ты.

– И Ленка?

– И Ленка, и Костя.

– Володя, – сказала Нина, – но ведь Ленке всего четыре месяца.

– Да-да, – ответил он.

– И тебе нельзя никуда уезжать.

– Можно.

– Нельзя.

– Можно.

Нина засмеялась.

– Я не собираюсь тебя держать, я же понимаю, но надо подождать Ленку, пусть она станет покрепче.

– Нина, – сказал он, – я был на нашем разъезде. Мы там поставили обелиск. Он стоит возле деревянного мостика через Джебь. А поселок на разъезде еще не поставили.

– А институт? – спросила она.

– Я там поступлю в железнодорожный.

– Но ведь ты на четвертом курсе.

– Мне всего 24 года.

– А мой техникум? – снова спросила она.

– Техникум? – он задумался. – Я ничего не знаю, – сказал он. – Я не знаю, как быть с техникумом, но потом будет поздно. Я там был, они там каждый день работают и работают. А потом пойдут поезда. Говорят, у Журавлево, у Кошурниково и у Стофато все машинисты будут давать гудки. Они там строят, а я здесь, я далеко.

Они сели. Было ясно, что надо собираться.

– Надо предупредить наших.

Он ушел.

Бабушка сказала:

– Я еду с ними.

– И я, – подхватила Римма, Володина сестра.

– А со мной кто-нибудь останется? – спросила мать.

– С тобой останется Римма. А я там у них буду оставаться с ребятишками. Без меня они ничего не сделают, – уверенно сказала бабушка.

В октябре они уехали. Володя уехал от института, Нина от техникума, бабушка от библиотеки, в которой работала, и все вместе они уехали от родного тракторного завода и из родного Липецка. За их поездом, как эскорт, шли поезда. Маленький Костя стоял на коленях на скамье и смотрел в окно.

Это было начало отчего края, и они ехали этот край обживать».

И вот из концовки очерка:

«Нет, не мог Володя Стофато не приехать на трассу. Это было бы нечестно и по отношению к отцу, и по отношению к себе. Он был очень нужен здесь. Дело даже не в той мере пользы, которую он приносил, как строитель, – дело в большем. Ему пишут письма отовсюду. Ребята, которые останавливаются на распутье, не зная, куда свернуть, среди многих других имен вдруг вспоминают, что есть на свете он, Володя Стофато. И они в первую очередь вспоминают, что он не остался только сыном героя, а стал продолжателем дела отца. И, наверное, им, ребятам, это помогает в выборе дорог. А потом они пишут ему и благодарят. Он удивляется, но они правы».

Минуло с тех пор полвека. Трасса Абакан – Тайшет живет, идут грузовые составы, идут пассажирские; но в народе большая ее часть известна как «из Абакана в Красноярск через Саянскую». Станция Стофато крошечная. Кто живет в тех нескольких домиках под насыпью? Как сложилась судьба Владимира, его жены Нины, их детей Кости и Лены?… В интернете я об этом ничего не нашел. Но они были, и совершили поступок, который запечатлел Валентин Распутин.

Ушло то время, ушло внимание к героям тех строек, ушла и книга «Костровые новых городов», изданная буквально через несколько месяцев после начала постоянной эксплуатации железной дороги Абакан – Тайшет. Впрочем, какая-то часть из пяти тысяч ее экземпляров сохранилась, наверняка кто-то из ветеранов великих строек открывает ее, перечитывает. Молодеет на некоторое время.

Как не помолодеть от этих слов:

«Был в Дивногорске такой человек, который приехал откуда-то из западных краев. Когда он там жил, то каждый год ко дню рождения делал себе подарок: покупал билет в город, в котором он еще никогда не был. Он дарил себе города, как другие дарят себе костюмы или портсигары. Так он побывал в Риге, Ташкенте, Новосибирске и Якутске. Следующим был Дивногорск. Но, когда он приехал сюда, оказалось, что Дивногорск еще не город, что это пока рабочий поселок, и его подарок оказался недействительным. Он остался здесь и работал почти полтора года, пока Дивногорск не стал городом. И только после этого он уехал, но, говорят, теперь он дарит себе только недостроенные города и сам их достраивает» (Из очерка «Подари себе город на память»).

Да, патетично, да, похоже на миф, но наверняка таких людей были в то время тысячи. Есть они наверняка и сегодня (скорее всего, кто-то успел принять участие, например, в строительстве Богучанской ГЭС, олимпийских объектов в Сочи, в возведении космодрома «Восточный»), но о них не пишут. По крайней мере, не пишут так.

«Они ‹…› ехали на работу. Не на место жительства, а на место работы. Это не одно и то же. Город, как место жительства, нередко подчиняет себе город, как место работы. Стройка, как место работы, всегда подчиняет себе стройку, как место жительства. На стройке быт создается для работы. Потому что стройка – явление временное, она – как почка на дереве, которая является почкой, пока из нее не появятся листья, – превращается в город, в гидроэлектростанцию, в дорогу, в завод.

Как садовники, они выращивают на земле города, дороги, заводы, электростанции. А когда их сады начинают плодоносить, они зовут сборщиков урожая. Собирать урожай будут другие, а они уйдут на новое место, чтобы разбить на нем новый сад» (Из очерка «Золотые костры романтики»).