Напоследок о подзаголовке – «И другие истории о двойниках». Собственно тема двойников возникает только в первой повести «Внук генерала Игнатьева», в остальных же стоит говорить скорее о двойничестве: герои встречают людей со схожими мыслями или в схожем положении, или же наоборот противоположных себе.

Но, как известно, все мы отбрасываем тень (и, бывает, не одну), а при определенных обстоятельствах сами становимся чьими-то тенями. В литературе это один из главных мотивов, где-то явный, как Достоевского в «Двойнике», где-то скрытый, как у него же в «Преступлении и наказании». У Матвеевой двойничество второго типа. Более тонкого и в то же время сильного, убедительного, как мне кажется.

Василий Ширяев. Колодцы. М., Екб.: «Кабинетный ученый», 2021. – 240 с.

Критиков и авторов рецензий любят литературные периодические издания, а издатели не очень-то привечают – книги у критиков выходят редко. Но – случается. Вот очередной пример: «Кабинетный ученый» выпустил сборник… И тут я сразу теряюсь в выборе термина – статей? рецензий? эссе? заметок? В общем, сборник текстов Василия Ширяева.

Ширяев фигура в нашей литературной критике яркая. Тем более на довольно таки бледном фоне. Он пишет броско, порой на густом олбанском, имитирует древнерусский, интонацию скандинавских саг, Библии. Щедро разбрасывает мысли, оценки, рецепты. В общем, читать его многим интересно, хотя бывает утомительно. Но и решать математические задачки, ребусы и тому подобное тоже интересно-утомительно. Мозгу требуется нагрузка.

Нагрузка для мозга, это, конечно, неплохо. Правда, нагрузка должна быть полезной не только обладателю отдельно взятого мозга, но и обществу. Прошу меня извинить за высокопарность… Ширяев, судя по всему, по природе эмоционален, эксцентричен. Любит играть. Вот что пишет критик, заместитель главного редактора журнала «Урал» Сергей Беляков в послесловии к сборнику (вообще-то это, по-моему, должно было бы стать предисловием – введением в мир автора «Колодцев»):

«Ширяев предложил для обсуждения несколько рецензий на одну и ту же книгу Бориса Гройса. Причем все рецензии были написаны по-разному». Чем не наглядный пример игрового начала в творчестве (именно творчестве, а не работе) Василия Ширяева? Да и сам он в одном из текстов раскрывает свой метод:

«Из мемов (клише, штампов, крылатых слов) легко лепить образ самого себя, персону-маску. Устаешь писать от самого себя, начинаешь писать от маски („хари“ по-протопоп-аввакумовски). Чтобы маска не приросла намертво, сочиняешь себе вторую маску (более легкую, более похожую на лицо). Научаешься мастерить маски, заводишь себе третью-четвертую. Потом маски начинают общаться между собой».

Что ж, Ширяеву интересно, значительному числу читателей – тоже. Больше десяти лет ширяевские тексты публикуются в самых разных изданиях (условно от «Вопросов литературы» до «Литературной России») и имеют резонанс. Равнодушных почти не бывает.

Игры людям нравятся. Читатели на протяжении четверти века с нетерпением ждут новых книг Пелевина, чтоб поразгадывать загадки; находят разгадки там, где загадок вроде и нет. Просто скучно или тяжко читать простое, видеть в книге отражение реальной жизни, в статье о той или иной книге – рассказ о ней и о причинах, почему она написана (впрочем, подобных статей нынче почти не бывает). Василий Ширяев заполнил пустующее бог весть с каких пор пространство. Может – снова прошу прощения – со смерти Василия Розанова…

Еще цитата из послесловия Белякова: «Литература для Ширяева, как и для Владимира Набокова, феномен языка, а не идей. Более того, интересы Василия Ширяева распространяются вплоть до сравнительного языкознания».

Относительно своих вещей Ширяеву действительно интересней язык, чем идеи (он отличный стилизатор – очерк «Камчатка», например, написан в стиле школьного сочинения, а следующий текст, «Правежная скаска черного письменного мужика», имитирует допетровскую литературу).

Но и идей Ширяев не сторонится. Использует их, как элемент игры, как наживку. Особенно любит он такой прием: оглушить читателя (да и себя?) смелым заявлением, а потом его обосновать. Вернее, поиграть в обоснование.

«Чего взыскуют Лера Пустовая и примкнувший к ней Кирилл Анкудинов? Они хотят ересь замутить».

И далее, при помощи математики, «сравнительного языкознания» и тому подобного, Василий Ширяев якобы доказывает, что это за ересь и каким образом ее хотят замутить два литературных критика. Может, и не «якобы», но мне лично его доказательства непонятны. И в данном тексте, и во многих других. Правда, сам автор то ли всерьез, то ли шутя (играя?), признается: «Я 90 % чтомого не понимаю и свои статьи перестаю понимать раньше, чем они появляются в печати…»

Выше я упоминал общественную пользу. Польза от появления книги, по-моему, бесспорна: это документ движения («литературно-критической» заключу в кавычки) мысли определенного периода. А вот что касается самих текстов Ширяева… Может, и вреда нет, если содержание книги не воспримут так же, как Михаил Бойко, неоднократно уходивший из критики и упорно в нее возвращающийся, который год истово ищущий примеры смерти нашей литературы. Вот к какому выводу приходит Бойко в своей рецензии в газете «НГ Exlibris»:

«И напоследок еще один афоризм Ширяева: „а не будет ли лучше для всех, если мы никаких книжек не будем читать и даже поглупеем елико возможно?… А ведь, пожалуй, будет“. Мне кажется, только на это и остается надеяться. Если вы по-настоящему любите литературу, пожелайте ей скорейшего конца. Хватит реанимировать смердящую покойницу».

Василий Ширяев тоже уходил из критики лет пять-шесть назад, даже лекцию, помнится, прочитал «Почему я перестал быть литературным критиком». Выдержал всего несколько месяцев. Скучно без литературы. Надеюсь, Ширяев когда-нибудь поймет, что она не только игрушка, но и мощное орудие. Орудие созидания и разрушения. Смотря как повернуть.

Январь 2022

Николай Георгиевич Михайловский не был так называемым профессиональным писателем. Не сидел месяцами в кабинете, превращая придуманный сюжет в роман или повесть. В первую очередь он был инженером, во вторую – реформатором сельского хозяйства. Свои впечатления Михайловский в свободное время записывал и публиковал под псевдонимом Н. Гарин. 20 февраля мы отмечаем 170-летие со дня его рождения.

Выражение «он с юности мечтал стать писателем» в биографических статьях и очерках стало штампом, но к судьбе Гарина-Михайловского (буду использовать эту форму фамилии, хотя сам он никогда так не подписывался) оно подходит как нельзя лучше. Первую повесть написал еще студентом Института путей сообщения, отослал в один из журналов и ответа не получил. Решив, что как литератор бездарен, бросил сочинительство на много лет.

Впрочем, Гарин-Михайловский почти не сочинял – как и большинству его современников, писателей второй половины XIX века, правда факта, достоверность была для него важнее увлекательности сюжета, изысканности стиля. Недаром открыли его как писателя народники, и не просто открыли, а сразу привлекли к своей издательской и идеологической деятельности.

Впрочем, это случится лишь в 1891 году, когда герою моей заметки исполнится почти сорок лет, им будет накоплен большой жизненный опыт. Этот опыт и станет материалом для очерков, повестей, рассказов, статей.

А пока, после окончания института, Николай Георгиевич весь уходит в работу по полученной специальности инженера-изыскателя. Принимает участие в строительстве порта в болгарском Бургасе, железной дороги в Бессарабской губернии, порта в только что отвоеванном у Османской империи Батуми, участка Закавказской железной дороги…

В 1882 году Гарин-Михайловский подал в отставку, не желая мириться с тем, что мы теперь называем коррупцией. Отставка была принята, будущий писатель купил имение в Самарской губернии и решил не только преобразовать сельское хозяйство, но и изменить уклад крестьянской жизни.