На том и порешили.

В Копейске семье Николая выделили одноэтажный кирпичный дом, поблизости никаких жилых домов не было. Само место расположения говорило о том, что это здание было когда-то предназначено для каких-то производственных нужд. У дома был небольшой сад, в котором росли только тополя. С фасадной стороны, в метрах десяти от дома, проходила дорога, по которой постоянно ездили самосвалы, сильно пыля. С этой же стороны дома была колонка, которая трубой выходила изнутри дома. Периодически к ней приходили люди за водой, когда отключали воду в высотках. Дом стоял от ближайших домов улицы примерно в ста метрах. Между большими домами и домом семьи Греховых была живая изгородь из кустов акации. Со стороны, где был вход в дом, в метрах десяти, был большой обрыв, внизу которого проходили рельсы. По этой железной дороге часто паровозы возили вагоны с углём. Когда составов не было, стайка пацанов играла, подкидывая монетки и что-то измеряя там на четвереньках. В противоположной стороне от жилого квартала находилось на приличном расстоянии от их жилья ничто похожее на завод или какое-то производство за очень высоким забором. У дома никаких надворных построек не было. Внутри дома была одна большая комната и простой камин. Вместо сеней был небольшой тамбур и в две ступеньки крыльцо.

Надежда устроилась работать кондуктором на маршрутный автобус. Муж работал трактористом на каком-то предприятии. Родители, уходя на работу, детей оставляли одних дома. Тогда это было в порядке вещей.

Через несколько месяцев Надю перевели на лёгкий труд. Это так странно и необычно было для неё. Какой лёгкий труд, когда труд и так лёгкий? На зарплате это не отражалось, и она согласилась на то, что женщинам в предродовой период положен лёгкий труд, и всё удивлялась тому, что женщинам в предродовой период положен лёгкий труд! И почему в сёлах об этом женщины не знают? Сидеть в конторе без дела было неловко, она взяла веник и стала подметать пол. Тут же подбежала женщина, отняла веник:

– Что вы! Вам нельзя!

– Да что мне сделается? – удивилась Надя.

– Нельзя, значит, не положено! Просто посидите.

В марте Надя пошла в декретный отпуск, но отгулять месяц не получилось. Не прошло и недели, у неё начались схватки и отошли воды. Муж был на работе, вызвать машину скорой помощи было некому. Телефон далеко, соседей нет. Между схватками Надя одела девочек и отправила гулять на улицу:

– От дома никуда не уходите, но и домой не заходите. Слушайтесь, видите: мама болеет. Хорошо? – наказывала она старшей дочке.

– Хорошо, – ответила Наташа, понимая, что матери действительно больно.

Надя не стала закрывать дверь на крючок – мало ли чего. Постелила за очагом на пол старую, рваную фуфайку и сверху простынь. Понимая, что роды будут скоротечными, потому, как быстро сокращалось время между схватками, она поставила на электроплитку греть воду в большой кастрюле, налив воды немного, чтобы при кипении вода не попала на плитку с открытой спиралью. Приготовила таз с холодной водой, ножницы, шёлковую нить и достала стопку старых пелёнок. Не успела она донести пеленки до закутка за очагом, как начались потуги. Надежда знала по опыту – всё-таки третьи роды, что нужно делать. Взяла горшок детей и села на него. Ещё и ещё одни потуги, и кишечник полностью очистился. Только тогда она отползла к чистой простыне за очагом. Потуги усилились, Надежда скрежетала зубами, стараясь не кричать, она боялась, что её крик могут услышать дети и вернутся в дом. Это было нежелательно по двум причинам: дети могли испугаться, и сам вид родов может оставить в их психике ненужный след, да и ей спокойней, если девочки не мешаются. В больницах, кода у женщин потуги, акушерки всегда кричат на рожениц: «Тужься, тужься!» Надежда сама себя в полголоса подгоняла:

– Тужься! Тужься! Надя, дитя задушишь, тужься! Ну же! – отдышавшись, успокаивала сама себя, – только бы роды были нормальными, а не как со второй.

Головка младенца показалась из влагалища, но плечи никак не хотели проходить. У столов для родов есть специальные ручки, за которые женщина держится, тем помогая себе сильней тужиться. Здесь ручек не было. Лёжа рожать было неудобно, и Надя, видимо, руководствуясь инстинктом, вопреки общепринятым правилам – рожать лёжа, присела и стала тужиться, как тужатся при запорах. Потужившись, она глубоко и шумно дышала, ибо, когда женщина тужится, она не дышит. Чуть отдохнув и отдышавшись, Надя снова начинала тужиться. Ребёнок выскользнул и лёг на окровавленную простынь. Надежда увидела, что это мальчик. Облегчённо выдохнула, ещё несколько раз глубоко вздохнула и приподняла сына. Осмотрела ребёнка. Ребёнок был достаточно крупный, на ручках и ножках складочки, словно перетянуты мышцы ниточками, но далеко не столь крупный, как вторая дочка. Надежда очистила лицо младенца и рот, стала дуть в рот младенцу. Младенец закричал – это верный признак того, что с младенцем всё в порядке. Она взяла нитки, туго перевязала пуповину младенца, затем ножницами перестригла пуповину выше перевязанного места сантиметров на пять. Дотянулась до пелёнок, завернула младенца. Приподнявшись, положила маленький свёрток с младенцем внутри на кровать.

Теперь нужно было успеть извлечь послед до того, как дети вернутся. Дети слышали странный плач в доме, но не решались зайти. Стояли на ступеньке крыльца. Таня во всём слушалась старшую сестру и ждала, поглядывая на неё, что та скажет. А старшая стояла подбоченившись, раздумывая, как поступить.

Женщина потянула за пуповину и послед вышел:

– Слава тебе, Господи! – выдохнула роженица.

Она ещё на эмоциях, не чувствуя боли, свернула простынь вместе с последом и кинула в печь, туда же отправила и окровавленную фуфайку. Выключила плитку, добавила в холодную воду в тазу кипяток, проверила температуру воды, обмакнув в воду свой локоть. Распеленала сына и, держа его над водой одной рукой, другой обмыла младенца. Мальчик, словно тряпка висел на ладони матери и как мог, громко кричал, высказывая своё негодование к такому бесцеремонному отношению матери к нему. Снова услышав крик младенца, старшая девочка, не раздумывая, вбежала в дом, а за ней и младшая. Ошеломлённые маленькие девочки застыли у двери. Они видели, как мать вытирает крохотного мальчика пелёнкой, затем ловко запеленала его. Положила сына на кровать и легла рядом, только тогда заговорила с дочерями:

– Ну, что вы там стоите? Подходите, посмотрите, какого брата вам аист принёс, пока вы гуляли.

Девочки тихонько подошли, встав на цыпочки, заглянули через мать на маленький свёрток, который продолжал кричать. Мать откинула угол пелёнки, и девочки увидели красное, сморщенное личико младенца.

– Фу! – сказала Наташа, – какой некрасивый, куклы лучше!

– Он живой, а куклы нет, – возразила Таня, которой ещё не было трёх лет.

– Аха, живой! Вон что орёт, замучаешься водиться. Тебе-то что? Ты маленькая и ничего не понимаешь, а я не хочу водиться.

Наташа надула губы и отошла от кровати, постояла минутку и улизнула на улицу.

– Мама, я не видела, когда птичка прилетела. Мы стояли на крыльце, дверка закрыта, птичек не было, – сказала Таня.

– Аист прилетел через окно, а не через двери, – ответила мать, девочка посмотрела на окна, подошла к одному окну, к другому, к третьему. Пошла к окну, что находилось во входной стене, напротив очага. Внимательно осмотрела и это окно, девочка осталась недовольна. Все окна запечатаны, заклеены на хозяйственное мыло нарезанными ножницами полосками газет, были заклеены даже трещины на стёклах. Девочка вернулась к матери:

– Там нет шелок, там везде стекло, как птичка могла прилететь? – девочка не выговаривала букву «щ».

– Аисту, который приносит детей, форточки не нужны, он волшебный, – пояснила мать.

– Волшебный? Он какой?

– Он белый.

– Он большой? Он как собака?

– Почему «как собака»?

– Но мальчик тяжёлый, большой! – девочка развела руки врозь, и сама, глядя на свои ручки, глазами отмерила размер младенца.