Поздним вечером того же дня вернулся домой Михайлыч. Причем, не один. Рядом с ним, как верный пес у его ноги шел вепрь.

Тот самый дикий лесной вепрь, за которым Михайлыч гонялся не один день, мечтая, как разделает его, часть мяса продаст, часть оставит себе, а голову повесит на стенке, как трофей. Впрочем, тоже, наверно вскоре продаст, нарадовавшись победой над вепрем.

И ведь завалил бы Михайлыч этого кабанчика, чьи повадки, чей нрав так хорошо изучил за время своей долгой охоты на него, – если бы не та чертова гроза в лесу, тот неожиданный смерч, тот сумасшедший водоворот из ливня, листьев, ветра – словно попал в сопло ракеты…

А ведь перед этим уже практически настиг кабана в лесу, подкравшись к нему незаметно почти вплотную.

Михайлыч тогда преследовал его еще с самого утра, но кабан так ловко прятался в кустарниках, что лишь по шелесту вдоль узких заболоченных тропинок можно было угадать, куда он уходит. Михайлыч впал в необыкновенный охотничий азарт.

Так незаметно оба они забрели в отдаленную, незнакомую для Михайлыча половину болотного леса.

И потом, когда началась эта внезапная буря, и неведомая (а может нечистая, кто ее знает) и неодолимая сила швырнула Михайлыча на зверя и затем подняла их обоих на воздух, Михайлыч уже сам не знал, кто из них громче орал от ужаса – кабан или он, невольно вцепившись мертвой хваткой в рыжую колючую шерсть кабана…

Очнулся он лишь спустя время. Рядом с ним покоилась неподвижная тушка вепря.

Понемногу к Михайлычу стало возвращаться сознание. Вечерело. Он находился на знакомой опушке леса, где они с друзьями-охотниками не раз распивали свои «боевые сто грамм» первача после охоты.

Ужасно болела голова. Михайлыч, конечно, кое-что помнил, но, однако, далеко не все. Последнее, что он помнил – как гонялся за вепрем, шаставшим невидимкой по кустам.

Но, хоть убей, не помнил, как завалил его, и как оказался на этой опушке.

«Пил я что ли?», – старался он вспомнить недавнее. – «А если и пил – то с кем?»

Михайлыч встал, пошатываясь, и почему-то не удивился – наверно, из-за странного тумана в его сознания, – когда неподвижно лежавший кабанчик тихо так, по-домашнему, хрюкнул, встал рывком, отряхнулся, и взглянул на Михайлыча своими маленькими глазками. И что-то в его взгляде сквозило такое человеческое, что Михайлычу вдруг стало не по себе. Убивать стоящего рядом кабанчика совсем не хотелось. Он огляделся – тем более, что нигде не было видно его ружья. «Наверно, посеял где-то в лесу во время бури», – подумал он.

Хорошо еще, что в этот вечер он не столкнулся на улице с гостем Людмилы. Возможно, оба они узнали бы друг друга…

Это было бы для них еще большим испытанием.

Не многовато ли за один день?

На следующий день сельчане увидели странную картину. По улице шел Михайлыч, рядом с ним, чертя хвостиком замысловатые фигуры, бежал, как домашний пес, огромный волосатый вепрь. Лаяли собаки, дружно торчали над заборами головы бабушек, бросивших полоть свои огороды.

Стоило ли теперь утверждать, что вокруг ничего особенного или сверхъестественного не происходит?

Своего вепря Михайлыч назвал Васькой.

Сам же Михайлыч очень переменился и стал вегетарианцем.

Вепрь Васька уже никого не пугал. Принимал угощенье от всех любопытствующих, только мирно похрюкивал, и взгляд у него был такой задумчиво-человечный, что бабушки невольно стали величать его Василием. Порой даже Василием Михайловичем.

Когда Василию казалось, – самому Михайлычу угрожает какая-то опасность, он рыл своим пятачком и копытами землю и угрожающе рычал.

Связующая их таинственная нить никому не была понятна, кроме них самих.

По местному телевидению передали сюжет о необычной дружбе человека и дикого животного. Журналистка попыталась взять интервью на эту тему у специалиста – егеря Павлова. Тот ничего не нарыл в интернете на эту тему кроме истории о львице Комунияк, жившей, кажется, в Африке, которая «усыновила» олененка. В общем, как-то выкрутился, а заодно и попиарился лишний раз на местном телевидении.

Про Людкиного пришельца сельчане очень скоро забыли, потому что через пару дней он отправился, судя по всему, туда, откуда приехал. По крайней мере, его больше в селе не видели.

Вместе с ним исчезла и Людмила, зачем-то прихватив с собой и своего коня Скифа.

Это событие обсуждали гораздо дольше, чем появление пришельца. Ну, понятно, девушка она видная, сильная, можно сказать, эффектная. Может, ей и понравился тот робкий, тщедушный пришелец, с которым ее видели? Ну а конь-то ей зачем? Там, в городских дебрях его не пристроишь в квартире, как собачку.

А городские путешественники по-прежнему продолжали шастать в их заболоченный лес. Причем, шли только в один конец. Назад никто из них больше не выходил…

Дежурный по аэропорту, Макс Усатов, был расстроен. Опять сегодня с женой поругался. Походу, дело идет к разводу. Они с Ленкой теперь цапаются по каждому бытовому поводу, в общем, из-за мелочей…

Но как бы там ни было – здесь у многочисленных экранов, показывавших жизнь аэропорта во всех подробностях, он забывал о том, что было за его пределами. У него здесь все было отработано до деталей. Наметанный глаз фиксировал то, что происходило во всех уголках аэропорта, улавливал все, что стОило внимания. Особенно события нестандартные, выбивавшиеся из обычного хода вещей.

И теперь внимание Макса привлек небольшой переполох у билетной стойки. Причиной небольшой заварушки стал рыжий проныра-кот. Он сбежал из клетки хозяйки, когда та проходила паспортный контроль на свой рейс. Видно, коту не очень-то хотелось лететь в иные широты в этой клетке в багажном отделении самолета. Кот исхитрился открыть дверцу своей темницы, и шмыгнул между ног стоящих вокруг пассажиров.

Макс был рад, что это забавное событие поправило его настроение. Наблюдая за происходящим, веселился от души.

Вообще-то, как старший смены охраны, он должен был сам спуститься в терминал, или послать туда кого-то из своих ребят. Но сейчас он не спешил это делать. Во-первых, было отлично видно, что причина суматохи – всего-то рыжая лохматая бестия, удравшая в сторону пограничного контроля.

«Вот пусть эти герои и ловят», – злорадствовал он, вглядываясь в экраны. Макса изрядно забавляли эти парни, поглядывавшие свысока на прочих работников аэропорта. Этакая самоуверенность, переполнявшая их до краев. Казалось, всем своим обликом они старались олицетворять исполнение той высокой государственной миссии, от которой зависели судьбы, уж если не всего человечества, то хотя бы целой страны.

«Вот отменят в один прекрасный день границы, и кому вы станете нужны? Замучаетесь искать работу!» – думал Макс, наблюдая за растерянным выражением их лиц, когда они пытались отследить и выловить этого рыжего террориста на нейтральной территории.

Кота теперь ловили все: таможенники, дежурные, продавцы из Дьюти-фри, – и вся эта колготня напоминала веселый спектакль.

Кот был вскоре пойман уборщицей-таджичкой, маленькой худощавой женщиной со странным птичьим именем Чини.

Эта худенькая молчаливая молодая женщина давно привлекала внимание Макса. Она не была похожа на полуграмотную забитую восточную женщину. Чини, хоть и сторонилась людей, старалась казаться незаметной, но говорила на чистом русском с небольшим, немного «не местным» акцентом. По всему было видно, что образованна, к тому же, получила хорошее воспитание. Кто знает, что заставило ее оказаться здесь, на этой гастрарбайтерской работе? В наше сумасшедшее время с каждым может случиться все, что угодно.

Вообще-то дежурство в этих двух терминалах западного крыла аэропорта, как правило, было очень спокойным, здесь вообще ничего «такого» за все время работы Макса в охране аэропорта не происходило. Никаких тебе североафриканских беженцев или мусульманских боевиков. Контрабандисты тоже в основном летали другими направлениями. В этих терминалах западного крыла в основном были рейсы в северные страны с их фиордами и спокойным суровым населением, а правый крайний терминал, похожий на аппендикс, к тому же был арендован, судя по всему, какой-то частной авиакомпанией.