24 мая в очередном письме в Политбюро Троцкий настаивал: «Нет необходимости ангажироваться, даже неофициально. Выгоднее, если разгорится внутрицерковная борьба»[245]. Сопротивление самих верующих не позволило уничтожить церковь, вследствие чего ставка была сделана на организацию церковного раскола внутри церкви посредством так называемого обновленческого движения, начавшегося в России после Октября 1917 г. Большевики, прежде всего Троцкий, взяли курс на создание «советской церкви», первые попытки были предприняты к концу 1919 г.
Обновленческое движение организационно оформилось в 1922 г. К числу обновленческих церковных групп относились «Живая церковь», «Возрождение», «Древлеапостольская церковь», «Свободная Трудовая церковь» (лозунг последней – «Долой буржуев из храмов»). Идеологи обновленчества проповедовали «коммунистическое христианство», ратовали за возвращение к так называемым демократическим порядкам раннего христианства, стремились отождествить коммунизм и христианство. Обновленцы внесли ряд изменений в церковное устройство, культ и быт духовенства (высшее церковное управление, демократизация прихода, богослужение на русском языке). Деятельность обновленцев была направлена на конфронтацию со старой церковной иерархией во главе с митрополитом Тихоном и способствовала эволюции русской православной церкви в сторону лояльности к Советской власти. Церкви обновленцев красились в красный цвет. На октябрьских празднествах обновленцы провозглашали здравицы: да будет советский колокольный трезвон, многая лета коммунистической партии. В Екатеринбургской губернии на первомайском празднике в станице Новопластунской местный священник заявил, что с победой русской революции «над черной реакцией» учение Христа претворяется реально в жизнь, так как Христос был тоже революционер, пострадавший за идеалы трудового народа[246].
Сообщения местных органов в Секретный отдел ГПУ демонстрировали особое внимание ГПУ к созданию групп «Живой Церкви» в каждой губернии. Распоряжение Президиума ВЦИК Донскому исполкому 15 августа также ориентировало на «особенно внимательное и деликатное отношение» к нуждам «Живой Церкви» со стороны Советской власти, как лояльной власти. Всероссийский съезд духовенства «Живая церковь» в августе 1922 г. принял резолюцию о превращении провинциальных монастырей в трудовые коммуны[247]. Крестьяне в большинстве своем безразлично или с осуждением относились к обновленческому движению.
Характер масштабной общероссийской кампании по изъятию ценностей, заданный высшим органом правящей коммунистической партии, определял массовое изъятие ценностей в срочном порядке, как правило, без какой—либо экспертизы. Результат работы комиссий по учету и сосредоточению ценностей измерялся конкретным количеством изъятого в килограммах, штуках. Местные власти нередко практиковали вторичное изъятие ценностей. К саботажникам применялись жесткие меры наказания. Поскольку критерии наказаний определены не были, то на местах наказания выносились различные за одинаковые деяния. Верховный и губернские ревтрибуналы выносили многочисленные расстрельные приговоры. Так, решением Вятского губернского ревтрибунала были приговорены к высшей мере наказания «за агитацию против изъятия церковных ценностей, подготовку и организацию на почве изъятия восстания 2 мая в селе Поджернове, сопровождавшееся разгромом сельскохозяйственной коммуны и убийством двух милиционеров»: Поляков Иван Александрович, 50 лет, священник; Семушкин Михаил Александрович, 58 лет, церковный староста, крестьянин; Широков Семен Митрофанович, 44 лет, крестьянин, председатель крестьянской общины[248].
В форсированном «сосредоточении» ценностей такие факторы, как условия хранения, надлежащая упаковка, оценка, транспортировка имели вторичное значение. Финансовая стоимость изъятых предметов имела приоритетный характер, художественная ценность имела второстепенное значение. В результате изъятые ценности поступали нередко в Гохран через местные финотделы (в соответствии с Инструкцией ВЦИК) в разрушенном или испорченном виде. О варварских методах изъятия ценностей докладывала в Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей не кто иной, как Н. И. Троцкая (жена Л. Д. Троцкого), занимавшая должность заведующей Главмузеем Накомпроса[249]. Даже сам Троцкий возмутился по поводу практики изъятия ценностей. В телеграмме председателю ВЦИК и ЦК Помгола Калинину и члену Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей Белобородову 5 апреля 1922 г. Троцкий писал: «По имеющимся у нас… сведениям и по моим личным – при отобрании ценностей случается, что в церквах и даже алтарях курят. Иконы, когда снимают, кладут на пол, при чем пол часто бывает очень грязным. Все это раздражает население… Неужели допускаются подобные безобразия? Надо бы поймать в одном хотя бы случае и предать трибуналу. Надо приучить щадить чувство верующих и не безобразничать»[250].
Несмотря на запреты властей, крестьянское население надеялось сохранить ценности сельских храмов в обмен на хлеб и продовольствие для голодающих. В одном из ходатайств на имя Ленина 16 июля приходская община села Бараит Красноярского уезда Енисейской губернии в количестве 6 тысяч прихожан просила заменить изъятие немногочисленных церковных ценностей из сельского храма местного небогатого прихода продуктами в количестве 150 пудов хлеба, 75 пудов мяса, 15 пудов масла. ЦК Помгола отказал в ходатайстве, пояснив, что возможна замена только золотом и серебром[251]. Крестьянское население, в большинстве своем верующее, недоумевало: почему для помощи умирающим от голода в Поволжье, на Украине, Урале нужно только церковное золото, серебро и другие ценности? Для обмена ценностей за границей на продовольствие требовалось время. Всем было известно: состояние транспорта не позволяло оперативно доставить закупленное за границей продовольствие голодающим в Поволжье и другие регионы из портов. Духовенство активно выступало против расхищения ценностей, использования их не для голодающих, а на другие цели[252]. Данное обстоятельство власти нередко интерпретировали как контрреволюционные призывы и использовали в целях преследования неугодного духовенства. К 1 ноября 1922 г. было изъято следующее количество церковных ценностей (по ведомости ЦК Помгола): золота – 33 пуда 32 фунта, серебра – 23,997 пуда 23 фунта, бриллиантов – 35 670 штук, других драгметаллов – 71 762 штук, жемчуга – 14 пудов 32 фунта, золотой монеты – 3 115 руб., серебряной монеты – 19 155 руб., различных драгоценных камней – 52 пуда 30 фунтов. Стоимость всего изъятого оценивалась на сумму 4 650 810 руб. 67 коп. Кроме того, было изъято 964 единиц антикварных вещей[253]. Антирелигиозная кампания в Советской Республике в значительной степени решила проблему пополнения фонда материальных ресурсов Советского государства.
На основе материала, изложенного в параграфе, можно констатировать, что в условиях политики военного коммунизма 1918—1921 гг. антирелигиозная деятельность Советского государства вызывала и порождала протестные настроения в крестьянской среде. Использование насильственных методов в отношении российского крестьянства, которое составляло 4/5 населения страны, характерное в целом для политики военного коммунизма, нашло применение в мероприятиях Советского государства в отношении религии и церкви. Это проявилось в закрытии и разрушении церквей, экспроприации церковного имущества и церковных ценностей сельских приходов, изъятии метрических книг, арестах сельских священников, надругательствах над религиозными святынями и пр. Насильственные действия государства в отношении религии и церкви являлись причиной повсеместного сопротивления крестьянства, выраженного в различных протестных формах. В результате своей антирелигиозной политики Советское государство столкнулось с массовым и повсеместным протестом со стороны собственного народа. В условиях перехода к нэпу в 1921—1922 гг. рецидивы методов прежней насильственной политики проявились и в антирелигиозной деятельности Советского государства, особенно в период кампании по изъятию церковного имущества. Однако доктринальная установка большевистской партии, связанная с задачей ликвидации религии и церкви в ходе строительства социализма, осталась нерешенной.
