В е р а. То-то и оно, что не заплатил. Рядились за пятьдесят.
С т а р у х а. Эва сумма какая!..
В е р а. Можете где угодно справиться, такая цена.
С т а р у х а. Это нам не по средствам.
В е р а (вспыхнула). То есть как?! Работа сделана, извольте уплатить.
Старуха внимательно оглядела Веру, взяла рукопись, взвесила на руке. Потом не спеша надела очки и стала перелистывать исписанные листы.
С т а р у х а. Эк, намельчила.
В е р а (ехидно). Зато на каждом листе слов больше уместилось, ваше степенство.
С т а р у х а (взглянула на нее поверх очков). Языкастая.
М о н а ш к а (забормотала). Господи Исусе Христе…
С т а р у х а. Аминь!
Монашка замолкла.
Ну, бог с тобой. Получай двадцать пять рублев и ступай с богом. (И, порывшись в ридикюле, вытащила ассигнации.)
В е р а (тоном, не терпящим возражений). Дайте двадцать шесть.
С т а р у х а. Ты что, не нашенской веры, что ль? Неужто за баловство четвертного мало? Креста на тебе нет.
В е р а (волнуясь). Как хотите, меньше чем за двадцать шесть не отдам.
Старуха подмигнула монашке. Монашка покатилась с хохоту.
М о н а ш к а. Непременно… Надобно… Ей…
В е р а (вызывающе). А вас, коли не дадите, на весь Петербург ославлю.
Старуха смиренно вздохнула, пожевала губами и вытащила рублевку. Вера взяла деньги и, не попрощавшись, вышла из комнаты.
С т а р у х а. А ну-кась, Фефёлушка, матушка, почитай четьи минеи новейшие. (И протянула монашке выдернутый наугад лист.)
М о н а ш к а (скороговоркой, как читают молитву). «Он обнял ее за талию и привлек к себе, его нервные пальцы забегали по застежкам корсажа».
С т а р у х а. Тьфу-тьфу, бесовское чтение! (Она вырвала из рук перепуганной монахини страницу и швырнула рукопись в печку.) И чтоб Прокофию Степановичу ни нынче, ни завтра никакой еды, окромя хлеба черного да воды вволю!..
Дзинь-дзинь!
К е с с е л ь. Скажите, свидетель, есть ли в вашем магазине револьверы поменьше, которыми можно только ранить или запугать?
Л е ж е н. Есть и поменьше, но мадемуазель предпочла за двадцать шесть.
Второй присяжный многозначительно поднял палец.
А л е к с а н д р о в. А более сильные револьверы у вас были?
Л е ж е н. Конечно.
Александров удовлетворенно сел.
Но их берут, пардон, только для охоты на медведей.
Присяжные рассмеялись. Даже Кони не смог сдержать улыбки.
В т о р о й п р и с я ж н ы й (первому). Нет никакого сомнения, убийство было преднамеренным.
П р и с т а в (вышел на авансцену). Дедушка Крылов. «Волк и ягненок». Басня. (Вынул книжку и стал читать.)
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в истории мы тьму примеров слышим,
Но мы истории не пишем:
А вот о том как в баснях говорят.
Выходят р я ж е н ы е: один волком, другой ягненком. Оба мужчины рослые. Но один говорит нарочито грубым голосом и старается быть выше, чем есть, а другой пытается съежиться, чтобы стать поменьше, и пищит срывающимся фальцетом. Эта сцена должна напоминать солдатские представления в дореволюционной казарме. Исполнители одеты в вывернутые тулупы, из-под которых видны смазные сапоги, на головах — папахи, лица закрыты деревянными самодельными масками.
Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;
И надобно ж беде случиться,
Что около тех мест голодный рыскал Волк…
Вот солдаты сейчас вам все покажут, а я буду пояснения давать… Видите, рыщет!.. Голодный, стало быть… А Ягненку что? Ему и невдомек… Волку бы накинуться да задрать этого ягненка, ан нет! Ему этого мало. Ему надобно, чтоб ягненок сам попросил: «Я перед вами так виноват, съешьте меня, рвите меня клычищами, Христом-богом молю…»
Р я ж е н н ы й в о л к о м (вдруг зарычал).
Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
Здесь чистое мутить питье мое…
П р и с т а в. Ну, дальше волк говорит: «За дерзость такову я голову с тебя сорву». Ягненок, значит, в слезы…
Ряженный ягненком тоненько заверещал.
…«Я, мол, не виноват, я воду не мутил, я ничего вашего никогда мутить не буду». А волк ему в ответ: «Я тебя все равно съем, потому что ты мне, приятель, нагрубил». — «Ну, когда я вам грубости говорил? Ну, когда?» — спрашивает ягненок. А волк отвечает: «Летошней зимой».
Р я ж е н н ы й я г н е н к о м.
Помилуйте, мне от роду нет году!..
П р и с т а в. А волк говорит: «Это мне безразлично. Значит, это был твой брат!..»
Р я ж е н н ы й я г н е н к о м.
Р я ж е н н ы й в о л к о м.
Так это кум иль сват
И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.
П р и с т а в. Ягненок давай объяснять, что он ни при чем, что он за род не в ответе, да и род-то совсем ни при чем. Но тут уж волк остервенел, не приведи господи, и заорал по-страшному.
Р я ж е н н ы й в о л к о м.
Молчи! Устал я слушать!
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
П р и с т а в. Ну, тут волк пасть разинул, клычищами залязгал «и в темный лес ягненка поволок…».
«Волк» с трудом взвалил на плечи «ягненка» и весьма неизящно потащил его за кулисы.
Вот таким путем… Место действия — кабинет прокурора Кесселя, время действия — за неделю до суда.
На игровой площадке перед письменным столом прокурора стоит ф р а н т о в а т ы й к у п ч и к.
(Поднялся к прокурорскому пульту и наклонился к Кесселю, шепотом.) Ваше благородие, Константин Иванович… Явился…
К е с с е л ь. Кто?
П р и с т а в. Купчик этот, Прокофий Степанович.
К е с с е л ь. А-а… Это очень важно. (И сбежал на игровую площадку. Купчику.) Ну? Припомнили?
К у п ч и к. Вот вам крест святой, ваше благородие, ничего.
К е с с е л ь. Вернемся к истокам. Где и когда вы познакомились с девицей Верой Засулич, дочерью Ивана Засулича, ныне покойного?
К у п ч и к. На машкераде.
К е с с е л ь. Что это еще за маскарад?
К у п ч и к. Обыкновенный, ваше благородие. Благотворительный. С нас деньги, а нам — шиш.
К е с с е л ь. А как же вы попали на этот маскарад?
К у п ч и к. А это, ваше благородие, не сразу сделалось. Я туда на третий день попал. Либо на четвертый. Это, значит, началось все в Никитском трактире, потом с Михалычем дома у него гуляли, потом, стало быть, к отцу Селиверсту ездили в храм Спаса нерукотворного за святым причастием. И такое на нас благолепие нашло, что решили тут же идти в пустынь к преподобному Серафиму Саровскому каяться. А попали на машкерад в пользу Красного Креста. Тоже, ваше благородие, дело божеское. Подскочила тут одна с хвостом. «Сколько по вашей силе-возможности положите и получайте нумер». Потом мне говорят: «Что ты, Прокофий Степанович, здесь толчешься, когда в зале выкликают. Ты, может, бюст Вольтера выиграл». Мы, значит, туда. Ну, бюст не бюст, а бутылку хереса получил. Михал Михалыч аж ахнул: «Перст господень!» Ну и помело! А потом Николай нас в таком месте отыскал, что, хоть в батоги берите, не скажу по причине стыдливости.
