– Это не позиция, мера предосторожности.

Нахмуренные брови говорили о том, что в голове Черкашина начали набирать обороты процессы обратной связи, когда требовалось объяснить то, чего он сам до конца не понимал.

– Извини, капитан, – не дал закончить Мостовой. – Любая мера должна иметь причины возникновения. У тебя такой причины нет.

– Есть! – Воскликнул Черкашин. – Мне не нравится, как продвигается следствие.

– Что значит – не нравится?

– Это значит, что есть моменты, которые невозможно объяснить словами и которые не поддаются логике.

– Например?

– Например, история с записной книжкой и то, как мы на нее отреагировали – практически пошли на поводу.

– А ты хотел, чтобы оставили без внимания?

– Я только констатирую факты.

– Ладно. Констатируй дальше.

– Арбалетчица наведалась в квартиру Мытника задолго до того, как там оказались мы. Что могло заставить незнакомку пойти на столь серьезный шаг? Стремление отыскать то, что должно было превратить риск из неоправданного в оправданный. Насколько трудно было решиться, но ведь решилась. Ради чего?

Замолчав, Матвей вопросительно глянул на полковника.

– И в чем прикол? – воспользовавшись заминкой, произнес Антон.

– Прикол в том, что мы направляем в квартиру людей, которые просвечивают стены и ничего не находят. Факт более чем странный. Арбалетчица знает – тайник есть, иначе бы рисковать не стала. Мы же без всякого риска не только не можем ничего найти, но, и заявляем, что в квартире Мытника нет потаенных мест.

– Честно сказать, история с тайником меня не то, чтобы напрягает, но и не дает расслабиться, – вынужден был признаться Мостовой.

– Теперь о том, что касается заключения экспертов, – поблагодарив полковника взглядом, продолжил говорить Черкашин. – Не верю, что киллерш было две. Не верю и все.

В воздухе еще витали произнесенные Матвеем слова, но на какое-то время установилось молчание. Потребовалась минута, чтобы все трое привели в порядок мысли и смогли систематизировать услышанное.

Первым на призыв Черкашина держать ухо востро отреагировал полковник.

– Что скажешь по поводу путешествия Гладышева в Ступино?

Пожав плечами, Матвей попытался изобразить улыбку.

– Ощущение не положительное и не отрицательное. Здорово, конечно, что появилась зацепка. В то же время она слишком легко далось. Не успел Антон объяснить причину появления, как вот она – тарелочка с голубой каемочкой – рассказ про Басманова, про его умение поражать цель, про дочь, про то, что она не желает продавать дом. При этом Ермилов отрезал путь к отступлению: к тому не ходи – умер, другой в тюрьме, третий вообще не мастер.

– Но результат-то налицо, – произнес Гладышев.

– Согласен, результат налицо. Вопрос в том, каков будет эффект и будет ли он вообще.

Произнеся это, Черкашин глянул в сторону Мостового с надеждой на поддержку.

– Помнится, вы, товарищ полковник, нас учили – что легко дается, рано или поздно будет обращено против следствия. И я подумал: что если Ермилов не такой уж добряк, каким хотел казаться? Что, если ждал кого-то из – нас – меня, Гладышева, вас? По такому поводу приготовил «пирог», от вкуса которого Антон забыл о главной заповеди сыщика – «доверяй, но проверяй».

– Легко сказать – доверяй, но проверяй, – предпринял попытку выпустить шипы Гладышев. – Как проверишь, если оружейников всего ничего.

– А ты искал? Посетил пару секций, получил пять фамилий и посчитал, что работа сделана?

– Нет, я должен был оббежать всю Москву, убить уйму времени и при этом получить тот же результат.

– Хорошо. Поставлю вопрос по-другому, – видя, что Гладышев недопонимает, вынужден был перейти к конкретике Матвей. – В музее был?

– В каком еще музее?

– В любом, где среди экспонатов есть средневековое оружие.

– Зачем?

– Где экспонаты, там реставраторы – люди, которые не делают арбалеты, но восстанавливают их. В той же Третьяковке, наверняка, найдется специалист по средневековому оружию.

Стоило Черкашину произнести слово «Третьяковка», как в сознании Мостового всплыл образ Евтушенко.

– Про Третьяковку забудьте, – произнес полковник.

Переглянувшись, Черкашин с Гладышевым пожали плечами.

– Почему?

– Забудьте и все.

– Появились сомнения в действиях реставратора? – не удержался, чтобы не спросить Черкашин

– Сомнений никаких. Интуиция подсказывает, что не следует напоминать Евтушенко о том, что МУР проявляет к нему интерес.

– Вот! – непонятно чему обрадовался Гладышев. – Наглядный пример того, что доверять – означает подставлять себя под риск.

– Капитан! – повысив голос, оборвал Антона Мостовой. – Давай не будем…

Полковник хотел было добавить «обсуждать то, о чем и без того сказано слишком много», вместо этого произнес:

– Лучше скажите, что делать с квартирой Мытника?

– Надо установить видеокамеры, желательно с прослушивающими устройствами. И чтобы этим занялись люди не из МУРа и не из милиции, а, к примеру, из ФСБ, – произнес Черкашин.

– И что это даст?

– Развяжем себе руки. Заодно получим возможность обнаружить тайник первыми.

– Так говоришь, будто знаешь, что в квартире что-то есть, – позволил себе усомниться Мостовой.

– Точно знать не может никто. Но меня постоянно преследует мысль, что мы на пороге чего-то чрезвычайно важного. Не в плане раскрытия преступления, а в отношении приобщения к тайне, о существовании которой мы пока даже не догадываемся

– Я чувствую то же самое, – добавил Гладышев.

– Так, пофантазировали, и хватит! – Возглас полковника заставил Черкашина и Гладышева вздрогнуть. – Дело надо делать, а не пузыри пускать.

– Пузыри пускать тоже надо уметь, – парировал Матвей.

– Ты это к чему?

– К тому, что в пузыре находимся мы.

– Можно без аллегорий?

– Можно. Требуется понять, что мы считаем приоритетным, что второстепенным. Раскрытие убийства Мытника – приоритетное? Да. Поиски второй арбалетчицы – второстепенное? Это так. Поиски…

– В деле об убийстве не может быть ни приоритетных, ни второстепенных аспектов, – не дал договорить Мостовой. – Все должно быть единым.

– Единым? Нельзя хвататься за все сразу.

– Так сложились обстоятельства, одно из которых – твое пребывание в больнице. Впредь, чтобы подобного не допустить, думать надо не задницей, а головой.

– Я думаю, – проговорил, будто продекламировал, Матвей. – Исходя из придуманного, предлагаю разделиться.

– Разделиться?

– Да. Три направления. У каждого будут свои задачи и пути их решения. Вы, Федор Николаевич, возьмете на себя общее руководство, а также выясните местонахождение Басмановой. Арбалетчицей займется Гладышев. Я попытаюсь найти то, о чем мы думаем, но не знаем, как выглядит.

– Каким образом? Ты же в больнице.

– Больница никуда не денется. Через два дня разрешат вставать. Через три начну мозолить врачам глаза. Через четыре, вы, Федор Николаевич, попросит лечащего врача назначить домашний режим. Девять дней – срок немалый, но я не собираюсь сидеть без дела. Есть такая вещь как интернет. Интернет – это информация, а информация – двигатель прогресса.

Нельзя сказать, что Мостовой принял доводы Черкашина полностью, тем не менее, идею отвергать не стал. Легкость, с которой тот манипулировал фактами, не только подкупала, но и заставляла думать, искать аргументы для возражений. Они не находились, поэтому сказанное принималось. Торжествовала истина, разум, и в этом было что-то из прошлого полковника.

Мостовой иногда даже хотел бы походить на своих подчиненных. Уж он бы показал, как отделять приоритетное от второстепенного. С другой стороны, нужно ли кому-то что-то доказывать? Парни идут в ногу со временем, и этому можно только радоваться.

И Мостовой радовался. Радовался, когда прощались, когда выходил из больницы, когда шел по скверу. Когда садился в машину, тоже радовался. Глянув в окно, увидел уходящее за горизонт солнце и подумал: «Солнце тоже радуется. Прожитый день согрет теплом. Чем не жизнь? Утро наступит, родится новый день, опять тепло, опять улыбки. Всегда бы так!».