За столом раздался смех.

– Объяснить можно только ротозейством, – дождавшись, когда стихнет смех, продолжил докладывать Звягинцев. – Где-то чего-то не доглядели…

– Что не доглядели – это понятно, – не удержался, чтобы не продекламировать, Мостовой. – Вопрос – что именно не доглядели? Что могла искать женщина, пробравшись в квартиру Мытника? Что заставило ее рисковать, когда здесь и охрана, и печать на двери. Но ведь полезла же. Зачем? Затем, что есть в квартире еврея что-то, что могло бы на многое открыть нам глаза.

Судя по тому, насколько вдумчиво произнес последнюю фразу Мостовой, можно было догадаться – вопрос с квартирой Мытника стоял в повестке дня первым номером. А коли так, должна была последовать череда распоряжений относительно дальнейших действий группы Звягинцева.

– Возьмешь у экспертов прибор, который определяет пустоты в стенах, – произнес полковник, обращаясь к майору лично. – Просветите за батареями, под подоконниками, в ванной. Если понадобится, вскройте полы. Главное, чтобы тайник был найден. Не может быть, чтобы тайника не было.

– Можно мне с ними? – Голос Васнецовой возник настолько неожиданно, что даже Мостового сбил с толку.

– Зачем?

– У меня чутье на потаенные места.

Полковник собрался было произнести: «Если только чутье…». Вспомнив, что уже дал старшему лейтенанту задание, отрицательно покачал головой.

– Нет, Екатерина Алексеевна. Квартирой Мытника займется Звягинцев. Что касается чутья, постарайтесь проявить его в архивах. Знаете, сколько там потаенных мест? Жизни не хватит, чтобы распознать.

Дальше совещание проходило без эксцессов. Вопросы решались быстро, без рассуждений и отклонений от темы.

В половине одиннадцатого полковник завершил совещание, но попросил Гладышева задержаться.

Дождавшись, когда закроется дверь, Мостовой обошел стол вокруг и занял место напротив сжавшегося в пружину Антона.

– Расскажи-ка мне, капитан, про ваши с Черкашиным злоключения. Обстоятельно расскажи, не пропуская ни единой мелочи: как вошли в подъезд, какая была обстановка, как воспринимал ее ты.

– Но я все изложил в рапорте, – попытался отговориться Гладышев.

– Рапорт – бумага. Бумага – удел комиссии. Меня интересует, какие ощущения испытали, когда поняли, что что-то не так?

– Что испытали? Ничего. Матвей сказал, чтобы я осмотрел седьмой и восьмой этажи. Сам подкрался к двери, стал проверять, все ли замки закрыты.

– А ключи? Откуда у Черкашина оказались ключи, когда по инструкции вещественные доказательства должны были храниться в сейфе?

– Забыл положить.

– Понятно.

Пробежавшая по губам полковника ухмылка означала, что другого ответа он и не ждал.

– И как развивались события дальше?

– Матвей вошел внутрь. Я остался на стреме. Прошло минут восемь, максимум десять, потом в квартире раздался шум и крик. Я ожидал, что тот, кто находился внутри, попытается выскочить наружу, поэтому подождал секунд двадцать, после чего открыл дверь и прислушался. Ни звука. Сделал пару шагов, вновь прислушался. Услышал стон. Кинулся туда, откуда он раздался. Матвей лежал у стены. Я к нему. Глядь, а у того из плеча стрела торчит.

– Вошел и сразу увидел?

– Если бы не свет рекламных огней, который проникал в комнату через балконную дверь, сразу бы не обнаружил. Черкашин лежал между дверью в кабинет и шкафом для посуды.

– Без сознания?

– Да.

– Привел Матвея в чувство, помог сесть. Вызвал скорую.

– Кто обнаружил спусковое устройство?

– Я. Когда к Черкашину вернулось сознание, он сказал, что надо обследовать квартиру.

– Пошел посмотреть, увидел, что с балкона спущен трос?

– Да. Внизу никого не было. Я попробовал намотать трос обратно.

– И?

– Получилось.

– Что в это время делал Черкашин?

– Сидел на полу, прижавшись спиной к стене. Стонал.

– Не понимаю, как особа женского пола могла заставить капитана милиции выполнять команды, противоречащие правилам задержания преступника? Она гипнотизер, что ли?

Скрипнув стулом, Мостовой встал.

– Никак нет, – поддавшись натиску слов полковника, произнес Антон. – Стечение обстоятельств. Двери в кабинет, в спальню расположены так, что все пути к ним ведут через гостиную. Когда перед Матвеем встал выбор, с какой комнаты начать, он решил пойти в кабинет. Открыл дверь. И вдруг голос… Арбалетчица находилась в комнате напротив. Наставив оружие на Черкашина, приказала отбросить пистолет.

– Как Черкашин определил, что перед ним женщина?

– По голосу, по фигуре, по манере двигаться.

– Но ведь ты только что сказал, что в комнате было темно?

– По отражению в стеклянных створках шкафа.

– Заставила отбросить пистолет. Дальше что?

– Начала перемещаться в сторону балкона. Матвей попытался дотянуться до пистолета. Арбалетчица опередила.

– Говоришь, вышла мадмуазель со стороны спальни? – подумав, произнес Мостовой.

– Да, со слов Черкашина.

– Интересно знать, что она там искала.

– Пока ждали скорую, я прошелся по квартире. Никаких изменений. В спальне была сдвинута кровать, но это могло произойти до проникновения арбалетчицы. Звягинцев со своими ребятами двое суток хату фильтровали, наверняка и под кроватью проверяли, и стены простукивали.

– Проверяли, простукивали… Не нашли ничего. Коли не нашли, значит, не допроверили и не достучали.

– Может и так.

Сделав паузу, Гладышев потупил взор, будто сомневался, говорить или не говорить.

– Что-то не так? – Уловив изменение в настроении капитана, произнес Мостовой.

– Все так. Только, как мне кажется, дамочка не знала, где искать. Что – знала, а где – нет.

– Твое мнение или ваше с Черкашиным?

– Наше.

– Основание?

– Когда человек знает, что ищет, он не рыскает по квартире. Ночь на дворе. В тишине любой шум может привлечь внимание. К тому же охранник в ванной… Не дай бог проснется. Осматривая квартиру, я не увидел ни поломанных стен, ни передвинутой мебели. Так тайники не ищут. Отсюда вывод – не ведает мадмуазель, куда еврей спрятал свой секрет. Не ведает, но очень хочет знать. Так хочет, что не побоялась выстрелить в сотрудника милиции.

– По поводу того, что не побоялась, лично я бы утверждать не стал, – нахмурил брови Мостовой. – Деваться ей было некуда. Либо она Черкашина, либо он ее. К тому же откуда арбалетчице было знать, кто перед ней – мент или нет. Матвей же был одет в гражданское?

– Да.

– Что касается секрета – здесь ты рассудил правильно. Торопилась арбалетчица. Боялась, что милиция отыщет тайник первой.

Смолкнув, Мостовой постучал костяшками пальцев по столу.

– Наделали вы дел… И все потому, что «пионерская зорька в жопе играет».

Не зная, чем оправдаться, Гладышев попытался увести разговор в сторону.

– Кто знал, что охранник позволит себя одурачить.

– Кто знал, кто знал. Думать надо было. Кстати, как арбалетчице удалось усыпить охранника?

– В пиво добавила снотворного. Пять минут – и парень в отключке.

– Пивом? Он что, видел арбалетчицу в лицо?

– Если бы. Молодой человек поднимался по лестнице, заметил сидевшего на подоконнике парня. Разговорились. Парень достал из сумки пиво, предложил выпить. Охранник согласился.

– Вон оно что, – подумав, проговорил Мостовой. – У арбалетчицы был пособник.

– Может, кто из друзей?

– Вряд ли. Друзьям надо объяснять, что и почему. К тому же риск… – Мостовой вновь постучал костяшками пальцев по столу. – Кто-то пытается навязать игру: ключи с микрочастицами пластилина, записная книжка, арбалетчица. На вид играют паршиво, ошибок столько, что можно подумать – действует дилетант.

Смолкнув, полковник глянул на часы.

– Все, что хотел, выяснил. И хотя ни на один вопрос не получил должного ответа, можно считать, что беседа прошла в обстановке, обнадеживающей на получение результата. Какого? Сказать не могу, но что он будет – это совершенно точно.

Делая акцент на слове «точно», Мостовой давал понять, что задерживать далее Гладышева не намерен.