Они хотели быть сильными. И потому придумали этот смертельный аттракцион, «Школа мужества», когда нужно было, как в кино, спрыгнуть на ходу проносящегося поезда прямо на насыпь.

Игорь прыгал последним. Ему казалось, что он капитан терпящего бедствие судна, который должен обязательно сойти последним. Он рванул двери поезда, и в лицо ударил порыв горячего ветра, смешанного с паровозным дымом и запахом креозота. У мальчика перехватило дыхание. Минуту он постоял на подножке и прыгнул, ощутив, что совершенно утратил ощущение собственного тела. Воздушный поток подхватил его, закружил, бросил куда-то с адской силой. Раздался крик. Даже не крик, а скорее лающий вопль. Игорь никак не мог понять, кто это голосит – чужие люди или он сам. И наступила оглушительная тишина.

Первое, что почувствовал Игорь, придя в себя была боль. Казалось с лица сняли всю кожу и потом облили рану крутым кипятком. Игорь с трудом открыл глаза и смутно увидел силуэт сидящей рядом женщины. Он хотел сказать «мама», но только слегка шевельнул запёкшимися губами. Потом он услышал голос отца.

– О, очухался, парашютист!

С огромным трудом, Игорь выдавил из себя нечленораздельные звуки, в которых различить человеческие слова можно было только, наверное, с дешифратором

– Йа шывой?

Мать судорожно зарыдала. Отец же засмеялся таким знакомым гулким смехом и передразнил:

– Шывой, слава Богу! Но, боюсь, физиономия у тебя теперь будет такая, что ни одна девка не глянет! А глянет, так убежит. А какая будет речь! Просто заслушаешься! Ты у нас и так не оратор, половину букв глотаешь, остальное не выговариваешь, а теперь так и вообще!

– Ладно, Веня! Хватит тебе! Главное, что он жив. А остальное мы как-нибудь исправим, правда сынок? – мама ласково поправила одеяло на кровати сына.

В палату не вошёл, а как-то вплыл походкой глубоко удовлетворённого собой аиста высокий длинноносый доктор.

– Ну-с, лётчик, – произнёс он, странно катая во рту слова, словно это были какие-то маленькие воздушные шарики

– Как мы себя чувствуем? Давайте посмотрим на последствия Вашего катапультирования. Только вот Ваших родителей я попрошу подождать в коридоре. Нам с Вами свидетели, думаю, не нужны. Тем более взволнованные. Танюша, подайте мне снимок.

Он долго рассматривал на свету рентгеновский снимок, покусывая губы и слегка, как показалось Игрою подхрюкивая.

– Что ж, юноша, считайте легко отделались Зубы не пострадали. Есть небольшая трещина нижней челюсти справа. Но могло быть и хуже.

– Думаю, орехи Вы, голубчик, грызть не сможете еще долго. Танюша, – опять обратился он к сестричке. Снимите с лица нашего героя бинты.

Молоденькая медсестра постаралась снять бинты максимально осторожно. Мальчик изо всех сил силился не заплакать, хотя прикосновения, даже очень лёгкие, причиняли сильную боль.

Доктор повернул Игоря лицом к свету, ощупал челюсть, и внимательно осмотрел наложенные на подбородок швы.

– Та-так…Вроде бы воспаления нет. Ладно, зовите родителей этого юноши.

В палату вернулись родители. А вслед за ними внеслась запыхавшаяся от быстрого бега сестра. В развевающемся больничном халате.

Пока доктор что-то объяснял отцу с мамой, Люся устроилась на кровати и потрепала кудлатую голову брата

– Привет, прыгун! Скажи на милость, за каким чёртом всю вашу свору потянуло прыгать с поезда?

Игорь пожал плечами, как мог улыбнулся и ткнулся головой ей в плечо. Она обняла брата и чмокнула в лохматую макушку.

– Дурачок! Опять хотел доказать, что сильный? Ты представляешь, что было бы с мамой, если бы ты серьёзно покалечился?

Оказалось, прыгнув, он напоролся на «розочку» разбитой бутылки. Стекло чудом не вонзилось в глаз, но разрезало подбородок почти до кости. К тому же Игорь здорово саданулся головой и лицом о предельный столбик переводного механизма стрелок. Результатом чего стало, к счастью, только небольшое сотрясение мозга и трещина в челюсти.

– Господи! Господи! Мы когда-нибудь его потеряем! – не переставала причитать мать. За что отец, полушутя, полусерьёзно отвечал, что такова доля всех мужчин – вечно нарываться на неприятности.

– Ничего с ним не будет! Он у нас худющий, а на худых всё заживает быстро.

Игорь и вправду рос таким, словно мышцы и даже минимальная жировая прослойка существовали в каком-то другом измерении, и он не знал в каком. Казалось, кожа у него сразу приросла к костям, и потому их можно было легко пересчитать. Появлению хоть какого-то рельефа мышц не помогали даже изматывающие спортивные тренировки и игра в футбол даже не до седьмого, а до десятого пота. Игорь оставался костлявым и малорослым. Но отчаянная безбашенность и неукротимая фантазия в плане выдумывания приключений, сделали Игоря Граля непререкаемым авторитетом местной шпаны. Если где-то что-то происходило, виновника не искали. Его просто знали. После футбола любимым занятием было чтение. Книги Игорь любил с какой-то маниакальной страстью. Эту увлечённость целиком поддерживал и поощрял отец. Дома была неплохая библиотека и, мальчик читал практически всё свободное время. Если бы не проклятая школа! Поэтому настоящим счастьем было заболеть. А с этим долго мучиться не приходилось. Достаточно было слопать снежок, заменить леденец сосулькой. Или выскочить на улицу, когда холодно, без пальто. Всё! Ура! По крайней мере неделя свободы от школы обеспечена. Можно валяться в кровати и читать любимого Жюль Верна или Вальтера Скотта. Да что угодно! Лишь бы читать! Ради этого можно было перетерпеть противные лекарства и даже вынести совершенно жуткие банки. Процесс погружения в невероятный книжный мир, правда, прерывала мама с её вечным «Покушай, сынок!». Вообще-то можно было, пока она не видит, затащить в кровать какой-нибудь еды, типа печенья, булок, конфет. Правда, если подобное вскрывалось, то мама вспоминала все методы педагогического влияния и, преодолев бурное возмущение сына, отбирала с трудом добытое пропитание. Самое ужасное следовало, если она забирала книгу. Но здесь достаточно было разревется, и книга немедленно возвращалась.

А вот на учителей, внезапно засёкших чтение во время урока, вопли Игоря не имели никакого воздействия. Учителя вырастали над ним почему-то именно тогда, когда в книге был самый интересный момент. А поскольку обычно он читал на тех уроках, которые ему были до лампочки, например, физика, математика или совсем ненавистная химия, которые преподавали учителя –мужчины, то отбирание книги сопровождалось обычно крепкой затрещиной или выкрученным ухом. Плакать при всех было табу. Поэтому приходилось терпеть.

Поскольку мама работала здесь же, в школе, то искать её для разговора об Игоре труда не составляло.

Директор школы, фронтовик, истоптавший военные дороги ещё с финской компании и закончивший этот путь, перебравшись через те самые Гоби и Хинган, носивший самое, что ни на есть русское имя, отчество и фамилию, Александр Иванович Смирнов, не склонен был драматизировать ни одну ситуацию и всегда считал, что до тех пор, пока ребёнок не совершил ничего, нарушающего закон, если он не подличает из-за угла, и не ставит подножку слабому, его поведение вполне нормально и естественно. Ну, а шалости? В конце концов он и сам когда-то был пацаном. Другое дело завуч. Её взгляды на учебный процесс и на поведение учеников контрастировали со взглядами директора резко и однозначно. Елена Станиславовна Чванова считала, что поведение в стенах школы должно соответствовать раз и навсегда прописанным методическим указаниям, постановлениям Министерства образования, а учащихся следует воспитывать в идеалах нерушимой верности партии и правительству, несокрушимой благодарности советской власти и лично товарищу Сталину, память о котором Чванова хранила, как святыню. Любое отклонение от этих правил наносило ей личное оскорбление. Игоря Граля Елена Станиславовна ненавидела всеми фибрами души, хотя и понимала, что это совершенно непедагогично. Именно этот ребёнок не только выбивался из установленных завучем рамок, но и разрушал в щепки всю так тщательно возведённою ею конструкцию. К тому же Елене Станиславовне было прекрасно известно, с чьей лёгкой руки вся школа, не исключая педагогический персонал, за глаза называет её гализдрой.