Ой, у поли пид березою, Там сидит брат з сестрою… «Одна нас, брате, мама породила, А не одно нам счастя вдарила: Тоби, брате, панованьня, а мини злидни…» В таком же значении символа матери в одной галицкой песне береза сопоставляется с печальною матерью, которая носит на руках плод беззаконной любви.
А там долов, на долини береза стояла, Смутна мати на рученьках дитину тримала. На поляни, на поляни шугай траву косит, За шугаем смутна мати дитиноньку носит. Иногда береза применяется и к девице. Со срубленною березою сравнивается невеста, а с наклонившеюся березою — девица, плачущая по милом. Мовила береза диброви: «Не стий, диброво, зашуми, На мене, березу, не дивись: Бо я сегодня била й зелена, А завтра буду зрубана». Зеленая березонька похилилася; Дивчинонька за милим зажурилася. Нигде не встречается любовного свидания под березою, но есть случаи потери девства; в одной песне поется: «Под белою березою девица стояла, хорошая, чернява, белолица», а потом описывается, как ее соблазняют и увозят. Пид билою березою дивчина стояла, Хороша, чорнява, личком билява. В другой песне девица сознается, что потеряла свой венок, то есть свое девство, под березою. Утратила свий виночок Пид билою березою, Не пьяною, тверезою. Мы знаем две песни, в которых береза представляется говорящею — в одной с дубом, в другой с кукушкою. В первой береза хвалится своей корою, широкими листьями, высокими ветвями, а дуб говорит ей, что это все не она себе дала, а дали ей солнце, ветер и дождик. Ой, хвалилася березонька, Що на мини кора та билесенька, Що на мини листя та широкее, Що на мини гильля та високее. Ой, обизветься зелений дубочок, Ой, не хвалися, била березонька. Не ти свою кору вибилила, Не ти свое листя широчила, Не ти свое гильля височила. Вибилило кору яснее сонце, Широчив листя буйний витер, Височив гильля та дрибний дожчик! В свадебной галицкой песне с березою, которая также хвалится своими достоинствами, сопоставляется девица, которая хвалится своими косами, а дружки приписывают ее красоту попечениям матери. Не хвалися, дивочко, своими косами: Не ти их, дивочко, викохала, Викохала их ридна матинка. В другой песне, где изображается разговор кукушки с березою, кукушка спрашивает: «Что это ты, береза, не зелена?» Береза отвечает: «Как же мне быть зеленою? Подо мною стояли татары; они обрубили ветви своими саблями, потоптали землю конскими подковами, доставали ключевой воды, поили своего пашу и говорили: „Паша, наш капитан, пойдем в темный лес за ляхами. Эти ляхи — коварные люди; как поймаем, так мы их на виселицу“». У поли береза стояла, На тий берези зозуля кувала. Зозуля берези питала: «Чому ти, березо, не зелена?» — «Ой, як же мини зеленою бути: Пидо мною татары стояли, Шабельками гильля обтинали, Пидкивками землю трахтували, Криничнои води добували, В криштолови шклянки наливали, Та свого башу наповали: „Ой, ти башо, наш копитане! Ходимо в темний луг за ляхами; А тии ляшки зрадливи люде; А як пиимаемо — шибениця буде!“» Береза, по народному верованию, любимое дерево русалок; они любят качаться на березе. На гряний недили Русалки сидили… Сидили русалки На кривий берези. К женским символам принадлежит лещина (орешник), встречаемая в песнях, хотя и не часто. Зашумила лещинонька, Заплакала дивчинонька. Или: Зеленая лещинонька вид сонця завъяла, Невирная дружина свит завьязала. В одной песне лещина противопоставляется дубу, который, сообразно своей постоянной символике, здесь ясно означает молодца. Таки дуб, таки дуб, таки не лещина; Прибував, ночував хлопець молодчина. В козацкой песне молодец, уезжая в степь, говорит своим родным, что ему вымоют голову дожди, а расчешет лещина, иронически выражая ту мысль, что, лишенный попечения любимой женщины, он будет довольствоваться тем, что изображает женщину. Мене, мати, змиють дожчи, А висушать буйни витри, А розчеше густая лещина — О, тож моя любая дивчина! Орех — символ приглашения к любви. Вийду за ворота, роскушу оришок, Роскушу оришок, та вийму ядерце: Вийди, вийди, дивчино, потиш мое серце! К разряду женских символов можно причислить и тополь. Есть песня о превращении в тополь женщины, заклятой злою свекровью в отсутствие сына. Возвратившись домой, сын спрашивает мать, куда она дела его жену. Мать отвечает: «Пошла пасти стадо в поле». Сын говорит: «Изъездил я Польшу и всю Украину, да не видал такого тополя, как у нас на поле. От ясного солнца не краснеет, от буйного ветра не чернеет (иначе: от буйного ветра не качается, от ясного солнца не окрашивается)». — «Возьми, сынок, острый топор, руби тонкий тополь в поле». Как ударил первый раз — дерево зашумело, ударил в другой — издало гул, похожий на человеческую речь, а как ударил в третий — оно проговорило: «Не руби меня, я — твоя милая. Это мать твоя так нам наделала: маленьких деток осиротила, тебя вдовцом сделала». Мати сина та оженила Молоду невистку та зненавидила. Ой, послала мати сина в далеку дорогу, Молоду невистку у поле до льону. Випроважала та й заклинала: «Не вибереш льону — не приходь до дому. Та стань у поли тонкою тополею!» Ой, приихав син з далекой дороги, Та й поклонився матери в ноги. «Матусю, матусю, де дила Марусю?» — «Не схотила, синку, у доми робити, Пишла у поле стадечка глядити». — «Изъиздив я Польшу и всю Украину, Та не бачив тополи, як на нашим поли: Од ясного сонця не почорвоние, Од буйного витру та не почорние (Иначе: Од буйного витру та не колихаеться, Од ясного сонця та не викрашаеться)». — «Ой, бери, синку, гострую сокиру, Та рубай в поли тонкую билину». Ой, перший раз цюкнув — вона зашумила, Другий раз цюкнув — та загомонила, Третий раз цюкнув — вона промовила: «Не рубай мене, бо я твоя мила, Се твоя матуся нам так поробила: Маленький дити та посиротила, Тебе, молодого, вдивцем нарядила». |
