— Что на самом деле тебя беспокоит?

Я держу телефон и слабо встряхиваю, избегая взгляда Коди.

— Тревор недоволен, что не может со мной связаться…

— И что? Он идиот.

— … могла бы получить ответ на электронные письма со всеми резюме, которые рассылала, но я не могу проверить…

— Не уверен, что это важно в десять вечера.

Я выдыхаю.

— Ну же, — он проводит рукой по воздуху. — Мы можем продолжать всю ночь, или ты скажешь начистоту.

Я прогибаюсь, зная, что он не сдастся, пока я не расколюсь.

— Понимаешь, просто тяжело находится дома.

Он опускает взгляд и кивает.

— Ага.

— Я просто… Вижу её везде, но не здоровую, а…

— Её больную, — он вламывается в комнату и ударяется бедром о мой старый рабочий стол. Огромная нога, «варёнки» и охотничий нож в чехле, прикреплённый к его бедру, выглядят смешно на фоне моего розового стола, вручную расписанного бабочками. — Я тоже.

— Как ты это делаешь, Код? Как ты можешь выдерживать, приходя в этот дом или даже жить в этом городе? Мне всё напоминает о ней.

— Легко, — он поворачивается и кивает в сторону гостиной. — Я делаю это ради него. Что бы мы не пережили, он прошёл через худшее. И укрыл нас от самого ужасного. Его никто не защищал. Он держал её, когда она потеряла способность говорить, но ей нужно было кричать. Говорил с ней, когда все остальные обращались с ней так, будто она уже умерла. Возможно, мы были её жизнью, Шай, но она была его жизнью. Это слишком большое бремя, чтобы нести одному человеку. — Он пожимает плечами. — Я не могу его оставить. Я — всё, что у него сейчас есть.

Я съёживаюсь из-за правды в его словах, поскольку чувство вины опустошает меня.

— У него есть и я. — Звучит, как защита, что только усиливает напряженность в моем животе. Дело в том, что я сбегаю, как только становлюсь достаточно взрослой, чтобы сделать это на законных основаниях. Выступаю против всего, что он хочет, и делаю все возможное для своего спасения. Это эгоистично, но все ради выживания. Я должна скрыться от боли.

Чёрт, проходит уже более шести лет с момента ее смерти, и находиться здесь всё ещё пытка. Но я когда-нибудь останавливалась, чтобы подумать, как больно было моему папе? Он самый смелый, сильный и самый упрямый человек, которого я когда-либо встречала. Поэтому и решила, что он будет в порядке. Когда-нибудь.

Я прислоняюсь к столу рядом с Коди.

— Как ты узнал обо всём этом? Он никогда не рассказывал.

— У нас была пара бесед между отцом и сыном за пивом, — он быстро обнимает меня. — Я не обвиняю тебя в том, что ты уехала, Шай. Ты изображаешь из себя крутую, но просто, чтобы скрыть, какая мягкая внутри.

Я наклоняю голову и рассматриваю тёмные глаза моего брата, у которых есть золотые пятнышки прямо как у мамы.

— Я твоя старшая сестра. И оставила тебя, когда ты нуждался во мне.

Его губы изгибаются в уголках.

— Ты можешь быть старше по возрасту, но я куда более зрелый.

Я пихаю его плечом, и он хихикает.

— Хорошо, что ты вернулась, — он встаёт и подходит к двери, но поворачивается, прежде чем пройти сквозь проём. — Когда эти люди с новостного канала позвонят и начнут предлагать тебе работу мечты, сделай нам одолжение в этот раз и оставайся на связи.

— Обещаю, — я опускаю подбородок, не в силах выдержать взгляд моего брата, так как гордость и грусть в его взгляде сжимают мне горло.

— Хорошо. Споки ноки.

Старая дверь закрывается с жалобным воем, который походит на мой. Я никогда не останавливалась, чтобы подумать, как больно моему папе после смерти мамы. До такой степени потерянная в торнадо эмоций, я не могла видеть за пределами своего собственного горя. Но всё же, зачем оставаться здесь в этом доме смерти, когда он мог бы жить в доме мечты мамы, окруженном воспоминаниями, когда она была здоровой, и у них вся жизнь была впереди? Позволить жить там чужому человеку, тому, кто понятия не имеет, какая это привилегия, быть так близко к последнему, что было важно для неё. Эта мысль заставляет мои мышцы напрячься.

Если кто и заслуживает жить в том доме, так это я. И с моим неограниченным по времени пребыванием я точно не смогу находиться в этом доме бесконечно.

Собака с костью, верно?

Я верну дом моей мамы.

Лукас

— Ну же, Бадди. Разве ты не голоден? — я держу на ладони горсть собачьей еды.

Он пятится глубже под пол и рычит.

— Хорошо. Всё в порядке, — я бросаю подушечки обратно в пластиковую миску и проталкиваю её под крыльцо. — Это твоё. Я не буду тебя донимать.

Несмотря на мои максимальные усилия выманить его из укрытия, он не выходит с тех пор, как впервые показался почти неделю назад. Каждую ночь я возвращаюсь с работы, заглядываю вниз, чтобы увидеть эти испуганные карие глаза, смотрящие на меня. Я должен предположить, что он выходит, когда меня нет, или, может быть, пока сплю, но когда я здесь, он прячется в своём укрытии.

Думаю, его до этого ранили, и он испытывает трудности с доверием. Я не хочу давить на него и отпугнуть. На самом деле приятно снова о ком-то заботиться.

Я сажусь за свой стол и открываю альбом. Ничего необычного, просто блокнот с чистыми листами для рисования, которые продаются для детей. Даже если бы у меня был телевизор, я не люблю его смотреть. Опасаясь сюжета в вечерних новостях или нескольких минут криминального шоу, которые вызовут потерю сознания. У меня есть куча комиксов, но я перечитывал каждый уже много раз, поэтому провожу время за рисованием.

Мои руки болят после выкладывания гипсокартона в течение всего дня, но этого недостаточно, чтобы помешать им двигаться по бумаге. С быстрыми штрихами и лёгким затенением глаз приобретает форму. Широкий, но поднятый вверх край, обрамленный ресницами, густыми и цвета угля. Радужная оболочка остаётся светлой, только местами с оттенком свинца, чтобы продемонстрировать цвет морской волны.

«Шайен».

Эта девушка застревает у меня в голове с момента нашей первой встречи. Она находится на рабочем месте, по крайней мере, раз в день, обычно, чтобы доставить кофе для персонала или заскочить и дать Нэшу подписать что-то важное. Я так близко к тому, чтобы подойти и поздороваться, но нервозность делает это невозможным, поэтому моим следующим лучшим решением становится её игнорирование. Но даже лучшие попытки не могут удержать мой взгляд от поисков её.

Эти первые несколько дней я ловлю её наблюдающей за мной. Она улыбается, и её проявления дружелюбия погружают меня глубже в работу. Вчера я обратил внимание, что она изучает меня взглядом, будто бы мой отказ приветствовать её выражает мою незаинтересованность. Вряд ли она догадывается, что я теперь думаю только о ней. Для кого-то вроде меня одержимость опасна.

Но сегодня самый худший день. Она даже не смотрит в мою сторону и ведет себя так, будто меня не существует. И это причиняет боль, что глупо, потому что я едва знаю эту девушку.

Кроме того, знаю, как она выглядит голой.

Мои пальцы сильнее сжимают карандаш.

У Шайен взрывной темперамент, и так же, как это меня пугает, я не могу удержаться от представления того, каково бы было узнать её получше. Но я никогда до этого не дружил с женщиной. Никогда не имел возможности даже узнать женщину. Те, которых я знал в прошлом, были бессердечными; все они, казалось, чего-то хотели от меня. Что-то, что я никогда бы не смог дать. Поэтому они брали это силой или пытались взять. Я качаю головой и возвращаюсь к странице, чтобы увидеть нарисованное карандашом изображение голого тела Шайен.

Именно поэтому Шайен Дженнингс лучше всего игнорировать меня. Я не похож на других парней, и она тот тип, который, вероятно, привлекают уверенные друзья. Надёжные. Непоколебимые.

Всё, что ко мне не относится.

Шайен

«Спасибо за Ваш интерес, но эта должность…»

— Чёрт возьми, — я швыряю свой телефон на рабочий стол и удерживаюсь от череды красочных ругательств. — Занята.