— Пожалуйста, не умирай… — её гнев переходит в слезы опустошения, в такие ощутимые слезы опустошения, что они расшатывают моё сознание.

Я делаю шаткий шаг вперёд.

— Не умирай…

— Клянусь Господом Богом, Шайен, если ты не соберешься и не возьмешься за эту историю… это наш шанс. Слышишь меня, чёрт побери? Соберись, твою мать!

Я открываю рот, приказы Тревора в моем наушнике заставляют меня сделать это, но слов нет.

Я не могу.

Всё происходящее не имеет значения. Моя гребанная одежда, мечты стать журналистом на национальном канале, всё это блекнет на фоне такого знакомого горя этой маленькой девочки. Её слезы взрывают мой непоколебимый фасад и добираются до глубины души. Проходят мимо жизненно важных органов и окунаются в темноту, где я прячу всю ненависть, гнев и жестокость, с которыми ребенку приходится сталкиваться, когда он теряет единственного в мире родного человека.

— Шай… — орет Тревор.

— Я не могу, — слова вырываются с силой, которая сдерживается годами.

— Ты не можешь? Мы в эфире! Говори!

Свободной рукой Лиф рассекает воздух, а линза камеры прицеливается, словно оружие массового поражения. Я киваю головой, передавая единственное слово, что не могу вымолвить. Нет.

— Бл*дь! Она сдулась! — голос Тревора сотрясает от бешенства. — Лиф, быстро к ней!

Но Лиф рванул раньше, чем Тревор успевает договорить, и наводит камеру на лицо девочки.

— Нет! — стремление защитить её толкает меня вперед. — Оставьте её в покое, — я натыкаюсь на каменную россыпь, но это едва ли может меня остановить. — Вырубай камеру!

— Отвали, Шайен! Ты…

Я вырываю наушник и вклиниваюсь между девочкой и камерой.

Лиф замирает от изумления.

— Что за…

— Оставьте её в покое! — я хватаю камеру и с такой силой толкаю её Лифу в лицо, что он шлепается на задницу.

Звон от удара камеры раздается в ушах, а из-под брови Лифа бежит кровь, всё это говорит мне об одном. Моей карьере на телевидении приходит конец.

Пять лет жизни, уложенные в пару коробок, сейчас располагаются в моём Форд Ренджере. Никогда не думала о том, что у меня мало вещей. В этом есть смысл, наверно. Если это не одежда и не вещи для учебы, они бесполезны для меня. Последние пять лет жизни список моих потребностей ограничен кровом, сном, едой и достижением карьерных целей. Что угодно, лишь бы держаться подальше от городка, где я выросла.

Я уезжала из дома, имея огромные планы. Колледж, работа и отъезд из Пейсона так далеко, как только получится. И вот где я теперь: несколько месяцев после выпуска и за спиной 94 мили.

Не впечатляет.

Я с воодушевлением болтаюсь от одного небольшого канала к другому, переезжая из одной квартиры-студии в другую, готовая в любой момент сорваться и уехать, как только подвернется случай. Если он подвернется. Что после событий последней недели вряд ли произойдет.

— Уверена, что доберешься одна до дома? — Тревор наклоняется над моей машиной, с кофе в руке и в этих чертовых авиаторах, в которых он никак не походит на Маверика. Его стильные обесцвеченные волосы не развеваются на ветру, а бледная кожа вопит, что он тот, кто большую часть своего времени проводит в офисе за столом.

Возможно, сказывается то, что я выросла в маленьком городке, или то, что самым близким в жизни был мужчина, который делал все самостоятельно и любил выпить пиво, но его отглаженные шорты и бледно-лиловые рубашки, заправленные как у ученика частной средней школы, не вызывают у меня слабости в коленках. Он привлекательный, купается в женском внимании, но для меня он всего лишь удобен. Он не раскрывает мою внутреннюю секс-богиню, но и не совсем противен.

— Уверен, что тебе есть дело? — я захлопываю заднюю дверь сильнее, чем нужно.

— Дорогая… — вздыхает он громко.

Я инстинктивно сжимаюсь от этого глупого прозвища.

— Мне есть дело, но ты знала, что так будет.

Ни капли сострадания, ни намека на понимание причин моего поступка. Тревор один из тех бесчувственных парней, которые гордятся отсутствием эмоций и выступают за бесстрастные отношения, будь то бизнес или что-то ещё. Это немногое, что я знаю о нем вплоть до сегодняшнего дня.

— Шайен, это был твой шанс. А ты профукала его, — он улыбается, но в более шокированной манере, типа не могу поверить, что ты оказалась такой глупой. — Благодаря тебе у Лифа перелом лица. Ты облажалась.

— Спасибо за напоминание, Тревор, — я распускаю волосы и собираю их в более тугой конский хвост.

— Ты же не думала, что сохранишь работу после всего этого. Прекрасно все понимаешь.

— Собираешься тыкать меня в это, как маленького провинившегося щенка? Спасибо.

Можно подумать я и так не чувствую себя дерьмово. Не то, чтобы я делаю это нарочно, просто так выходит.

Правда в том, что у меня ужасный характер. Обычно мне удается его контролировать, находясь вдали от дома. Я дистанцируюсь от всего, что заставляет меня чувствовать, пока последние новости не облетают весь мир. Для меня нет пути назад.

Он хватает меня за талию, приобнимает одной рукой и прижимаяется бедрами.

— О-о-о, не уезжай такой злой, — он целует меня, и от запаха кофе вперемешку с жутко приторным парфюмом меня чуть не тошнит. — Я бы не хотел, чтобы тебе пришлось возвращаться в этот провинциальный городишко.

— Это не провинциальный г-городишко, а милый горный городок.

— Ты заикаешься, — щурит он глаза, — всегда заикаешься, когда врёшь.

— Неважно, — я выставляю руку вперед, чтобы немного отодвинуться, а внутри назревает пожар. — Тем более это временно, пока я не определюсь со своим следующим шагом.

Благодаря Тревору я получила работу на FBS. Работа — это конечно громко сказано, учитывая, что я только начинаю зарабатывать на самое необходимое. Сейчас на моём счету 68 долларов, за аренду платить не нужно, так как Тревор уже отдает 600$, освобождая меня от этого. Я должна бы чувствовать себя погано за то, что беру его деньги, но другой вариант — попросить у отца. Тревор — меньшее из убивающих гордость зол, да видит Бог, её у меня итак остается немного.

— Веди аккуратно и позвони, как доберешься.

Немногое сейчас осталось от человека, которого я встретила на своих информационных классах, когда мы уважали друг друга и имели общие цели в работе.

— Дай знать, что ты решишь.

— Конечно, — я сажусь на водительское сиденье и пристегиваю ремень, — и… эм… я вышлю чек, как только заработаю немного денег.

Он закрывает дверь и наклоняется, чтобы просунуть голову в открытое окно.

— Мне жаль, что я не смог приютить тебя где-нибудь, пока ты разбираешься во всем. Просто…

— Мы что, правда это делаем? Не делай вид, что тебя, бл*ть, действительно волнует, что со мной будет, Тревор.

Неодобрение искажает его лицо.

— Этот ротик продолжит втягивать тебя во всё большие неприятности, милая, если ты не будешь аккуратней.

Я кое-как сдерживаюсь, чтобы не засунуть себе пальцы в рот.

— Мне нравится твой рот, если честно, — его губы едва задевают мою скулу.

— Приводи жизнь в порядок, а после возвращай свой грязный ротик ко мне. Посмотрю, есть ли открытые вакансии в городе. Может в кофейне кто требуется, — в его голосе я улавливаю усмешку.

— Ну ты и придурок!

Как я могла оказаться с ним в постели? Загадка. Если только большое, даже огромное, количество текилы можно назвать загадкой. В конце концов, всё выглядит как обычное удовлетворение потребностей.

— Ты любишь меня.

Я смотрю на него несколько секунд, осознавая, что не люблю его. Да, я переживаю за него, как может переживать человек, не заботящийся ни о ком. Между нами установлены четкие правила в самом начале — никаких привязанностей, карьера на первом месте, и ни за что не вставать на пути друг у друга.

— Буду на связи, — я избегаю его взгляда и начиню пригазовывать, заставляя его отойти от машины.

Даже не смотрю в зеркало заднего вида, когда трогаюсь.

Я отправляюсь в путь, благодарная своему отцу за единственное, что он дает мне кроме голубых глаз и второго имени, мой грузовик. Да, он небольшой, двухместный, но полноприводной, и даже если не брать во внимание его цвет детской неожиданности или, как называют его продавцы, цвет шампанского, он является самым надежным созданием в моей жизни.