Ни в коем случае не смею себя этому противопоставить на 100%. Опять же, отвечу словами из песни: «Я тоже такой, только хуже, Но я говорю, что я знаю, Я знаю – козлы»!

Я и сам сбежал от стодолларовой зарплаты или бандитизма в бизнесе. Теперь я хочу, наевшись, организовать свободное издание. Но разговор плавно подходит к привлечению на некий июльский форум со спонсорским взносом в 100 долларов. А можно ли ожидать другого? И дело даже не в капитализме. Сейчас его в Союзе больше, чем здесь. Я не уверен, что наша Родина переживает сейчас высший национальный подъем. Но составляющая развития, несомненно, присутствует наряду с разрушением, и в любом случае это несравнимо с эмиграцией. С нашей. Я слышал непроверенные слухи о первой волне израильской эмиграции, куда тянулась интеллигенция по национальным соображениям. Но кто из нас приехал что-то создавать? Порой хотелось бы писать, закрывшись на чердаке, но нет, не хочется остаться без обеда. Да, «кабы и голод можно было унять лишь поглаживанием желудка»! Извечные противоречия, но выход надо находить.

И, меняя вектор на положительный, не постесняюсь сделать реверанс в сторону редакции. Найти бы слова. Издалека. Появилась новая культура и язык тринадцатилетних хакеров, компьютерных хиппи. Есть тонкая разница между «глюкает» и «глючит». Серьезный вызов седовласым учителям. Ребята эти иногда даже сочиняют стишки: «На столе лежит дискета, у нее заражен бут. Через дырочку в конверте ее вирусы грызут».

И не беда, что они при этом не против Голливуда и тяжёлого рока. Они легко находят работу, но сохраняют независимую позу, а профессионализм, принципы и личное творчество, пускай по написанию вирусов, ставят выше.

Обратите внимание на разницу условий трудоустройства электрика и программиста в Канаде. Для первых успели придумать лицензию. Я уже не говорю об учителях, врачах и адвокатах, но и сантехникам почему-то при перемене провинции надо что-то пересдавать. Таких профессий миллион. Компьютерщики – почти исключение. Их нанимают на конкурентной основе. Недалеки те времена, когда и им запретят работать без прохождения курса местной истории и техники безопасности. Аналогично и интернет пока еще – островок незанятой монстрами площади, несмотря на засоренность рекламой. Это дешевый способ размещения информации. Бумажные газеты все еще более на виду, но они не могут себе позволить печатать большие объемы бесплатно. И они давно успели стать опутанными паутиной разного сорта цензуры. Обозреватель «Радио Свобода» Игорь Померанцев в последнем выпуске «Поверх барьеров» говорит следующее словами рядового: «Что касается культуры, то я полагаю, что ей следовало бы почаще, почаще вспоминать главную армейскую заповедь: Не попадайся на глаза начальству». И я добавлю, что интернету это пока почти удается. О телевидении не приходится и говорить. Так что данное издание – по сути первое свободное в Ванкувере. Уже пора признать его таковым. Не здесь ли надо успевать ловить наш призрачный шанс сконцентрировать интеллигенцию? Людей, считающих творческое развитие самоценным и имеющих такт хранить данное пространство свободным от естественного желания загрузить соседа на спонсорский взнос.

Гарбузов Борис, лето 1998 г.

(Из привановского архива, перепечатка более ранней рукописи)

Что за милый термин! Куртуазная манера речи, образ мыслей, мода, литература, музыка. Рыцарство, ухаживание, служение прекрасной даме. И антикуртуазность. Когда я впервые прочел в газете о переоценке куртуазной эротики, понял, что это хорошо, это то, за чем интересно, выгодно и модно следовать. Это та часть Базаровщины, от которой мне трудно отказаться. Бросить это в пику отцам и даже пробивным комсомольцам.

Теперь очередной шаг – оценить в этих терминах эволюцию своих философских и песенных предпочтений. Когда мне приходилось охладевать к некогда любимому автору, его поблекший след представлялся мне десексуализированным, его правда – по Ницше пересоленной, его стиль – высокопарным, а значит – надуманным. Это очень близко к куртуазности. Да только ли так у меня или все к этому идет? Окуджава и Галич куртуазнее Высоцкого. Тот внедрил в культуру песен очередной слой общественной грязи. Макаревич куртуазнее Гребенщикова. Новые фанаты последнего стали называть первого «причесанным». Далее идут Звуки Му и Сектор Газа. Прошлая апология грязи кажется детским лепетом на фоне новой. Блатная лирика, противопоставившая себя «фраерам», обывателям в ее разумении, сейчас сама кажется довольно куртуазной. Всего лишь вторичная тюремная экзальтация. Мой ограниченный гуманитарный кругозор не позволяет мне достаточно проанализировать примеры за пределами определенного слоя песен последних лет, хотя поверхностно видно, что везде нечто похожее. Все новые слои грязи вводятся в обиход общественной культуры. А как же иначе? Поэт, со слов того же Парамонова, никогда не был законопослушным и причесанным, а всегда появлялся в образе эдакого сукиного сына. В философии – кто пошел в этом дальше Ницше и Фрейда? Наверняка их позиции уже сильно расшатаны, найдена тенденциозность, несоответствие, инфантильность. Но кто это сделает столь же ярко? Может, он уже есть? Назовите!

Борис Гарбузов, 4 марта 1996 г.

Написано во время первого визита из Канады в Харьков.

Поэзия и рутина, либидо и тоска. Авторы текстов и прочего получались только в тусовке, говоря на ее языке. Вокруг Гребенщикова толпа богемно-хипового толка. Библия – оплот религиозной тусовки. Математики состязаются, физики шутят. И в тусовке рано или поздно появляется духовный перманент в виде текста. Если тусовка умирает, ее тексты умрут почти наверняка. Если нет – их называют классикой. Я – графоман. Таких много. Профессионал – человек, устойчивый к тусовкам. Я не стал текстовой основой ни для одной тусовки. Я всю жизнь создавал картины, стихи, научные тексты. Студенты почитывали наши с Бахтигозиным тетради. Моя аспирантская деятельность вызывала подчас споры и общие дела. Я влиял на мир. Но мою диссертацию читал разве что Данник. Сейчас моя аудитория – несчастный имейл. Мои рисунки плачут, мои дела в чужих руках, мои фотографии в четырех стенах, мои стихи на полке, мои ученики разбежались, моя любовь на войне, мои статьи забыты, мои фильмы во тьме, мои воспоминания далеко. Но я породил радость, я посеял войну, я выучил счастье, я знаю секреты, я видел огонь, моя кровь продолжается.

Борис Гарбузов, 1995.

Написано в период жизни с Вадиком у бабки в подвале на 22 авеню. Семья уже разваливалась, я был занят академическими занятиями с ребенком, пребывал в полной карьерной дезориентации и предпринимал высокие творческие эксперименты.

Как долго ищем мы тех, кто нас не обманет, чтобы обмануться еще. Гребенщиков, Парамонов, Фрейд, Ницше… Куда уж чище. Я выбирал их для поддержки в вербальной мастурбации. Я продвигался по лестнице рафинирования последней, но редко решался всерьез, как Ницше, провозгласить созерцание основным делом своей жизни. Отходя от дел, я, во-первых, всегда боялся остаться без обеда, а во-вторых, отдалялся от секса и тусовки. А перечисленные вдохновители сочетали полезное с приятным. Ницше, например, зовя в пустыню, в пустыне не жил, а строил на подобной мастурбации и карьеру, и тусовку, преподавая в университете и издавая книги. Вот и обман его нарочитого провозглашения окаменевания в вечности. Гребенщиков втягивает слушателя в богемность, аристократию дворников и сторожей. Расположу атрибуты этого мира по убывающей. Цветы, хиппи, панки, безделие, наркотики. Сам-то он занят радостью созидания – песен и тусовок. Аудитория обречена на антисозидательное одиночество.