В общей зале замерли все. Даже проектор, бессмысленно транслируя белый экран с серыми полосками. Неясная угроза повисла в воздухе, ощутимая, почти физически.

Макс подтянул к себе Космического Защитника, вцепившись в него обеими руками, словно игрушка могла спасти от внезапного отцовского гнева. И без того, понятно, куда направляется Капитан. К холодильнику с напитками. Добраться до столовой, можно и не входя в общий зал, тем не менее, он выбрал именно этот путь – взглянуть на своих подопечных. Правый глаз Капитана напоминал черное дуло пистолета – был таким же пустым и безжизненным, зато левый, как будто, горел огнем, прощупывая собравшихся в помещении. Всем своим видом Капитан демонстрировал презрительное превосходство.

Он медленно прошел по комнате, с трудом опираясь на кусок согнутого железного прута, вместо трости, застыл на выходе, обернулся через плечо.

– Иждивенцы и бездельники, – процедил он сквозь зубы. Зубы у отца крепкие. Такие острые, что способны перегрызать металлические канаты, – Пока я один гоню этот гребаный корабль, пытаясь спасти никчемные жизни, вы развлекаетесь. И плевать, что у нас скоро встанет генератор. Что у нас нет продуктов. Что у нас скоро закончится вода. Вы…

– Но сегодня же суббота, Кэп, – попытался вставить Феликс самым невинным тоном, но тут же сник под каменным взглядом.

– Никто не смеет меня перебивать, когда я говорю, – зловеще произнес отец, отбивая импровизированной тростью такт словам, – Уясни это раз и навсегда. И если я говорю, что вы неблагодарные твари, вы должны соглашаться и не спорить. И за что я только вас терплю. Почему бы мне не вышвырнуть вас наружу, одного за другим?

Гнетущее молчание было таким тяжелым, что от него сводило зубы. Капитан еще раз обвел свой экипаж горящим взглядом, хмыкнул, неспешно вышел за дверь. Некоторое время слышались его тяжелые шаги, затем, где-то в отдалении зазвенели бутылки, и все стихло. Капитан вернулся к себе, но никто не осмеливался нарушить тишину.

– Вот ведь ублюдок, – горестно сказал Феликс, покачав головой, – Что ты сдох…

– Феликс, не при ребенке же! – возмутилась Лаура, бережно прижимая Макса к себе. Совсем, как мама.

– Прости, дружок, – спохватился Феликс, – И правда, чего это я.

Макс, вцепившийся в Космического защитника, коротко кивнул головой, и не ответил.

2.

Космос за стеклом – настоящий молчаливый друг, которому хочется рассказать все, что у тебя есть на душе. Безгранично мудрый, бесконечно глубокий и понимающий, он готов принять все, что только приходит тебе в голову. Прекрасный способ разобраться с кашей внутри – сделать собственные мысли частью этой самой темноты вокруг. Тогда идеи перестанут быть такими назойливыми и яркими, как бабочки, которые летят на свет.

Макс недавно читал о них в какой-то книге. Если мотылёк замечает свет горящей лампы или свечки, то он летит к нему в надежде как следует подкрепиться. Любые насекомые, в том числе и мотыльки, воспринимают свет, как показатель открытого пространства. Сначала мотылёк ведёт себя логично – влетев в освещённую зону, он ищет себе пропитания. Но беда, если насекомое приблизится на 3-10 метров к источнику искусственного света. Тогда мотылек теряет ориентацию в пространстве, и последствия для него могут быть самыми плачевными.

Если хорошенько подумать, получается, что «Легат 100» – просто огромный железный мотылек, который летит через бескрайние мертвые просторы на огонек несуществующей планеты. Интересно, какая она будет, эта новая Земля? Да и вообще, как выглядит Земля?

Макс видел изображение планеты на фотоснимках, в книгах и журналах. Разноцветный шар, подвешенный на невидимой нитке в черной пустоте – ни дать, ни взять, настоящая рождественская игрушка. Однажды, Макс даже пытался ее нарисовать, но получилась только уродливая зеленая клякса. Он попробовал исправить ситуацию, используя голубую краску, но вышло какое-то грязное болото. Если верить тому, что рассказывали ему Феликс и Герман, то больная Земля сейчас как раз похожа на болото, и рисунок его не так далек от истины, как бы хотелось.

Сегодняшний киновечер был испорчен целиком и полностью. Вместо радости и спокойствия он принес только раздражение и тревогу. После появления отца, фильм, конечно, досмотрели. Но совершенно без удовольствия. Даже губы в улыбках не растягивали – отсидели два часа, как заключенные, и выдохнули с облегчением, когда начались титры. Со своих мест вставали молча, растаскивали диван и кресло без разговоров, даже простыню на стене убирали быстро, нервно и безмолвно, словно прятали следы преступления. Ситуацию не спас даже лимонад, который обычно поднимал настроение. Макс, естественно, допил его, но почти не почувствовал вкуса.

В каюту он вернулся за двадцать минут до отбоя, и долго лежал на животе, разглядывая черное нутро космоса в маленькой бойнице иллюминатора. Спать не хотелось – стоит немного разнервничаться, и сон как рукой снимает. Когда-то мама говорила, что он принимает все слишком близко к сердцу и волнуется по пустякам. Но Макс знал, что это не так: на «Легате» существуют такие вещи, которые нельзя забывать или игнорировать. О них приходится постоянно думать, чтобы быть наготове и во всеоружии.

Обнимая одной рукой Космического Защитника, Макс перевернулся на спину, не отрывая взгляда от черного провала иллюминатора. Без центрального освещения, которое отключалось в десять часов вечера, в маленькой каюте было неуютно и неспокойно. Конечно, все вещи, которые лежат здесь, ему прекрасно известны. Взять хоть тот ящик с игрушками, к примеру. Или шкаф у стены. В них нет никакой опасности. А вот то, что может прятаться внутри… это уже совсем другой разговор.

Макс честно признавался себе, что боится темноты. Не отсутствия света, как таковое, а ощущения неизвестности, затаившейся за каждым углом. Воображение может выделывать всякие разные штуки, и порою, настолько яркие и насыщенные, что они кажутся вполне реальными. Вот и сейчас, во тьме, все шорохи и скрипы, наполняющие железное нутро корабля, кажутся невероятно объемными. Если хорошенько прислушаться, можно различить каждый из них, и разобрать, что происходит.

Где-то на другом конце коридора скрипят пружины матраца – это Феликс ворочается с боку на бок и не может уснуть. Он говорит, что у него бессонница в полнолуние, но что такое полнолуние – понять довольно сложно, если ты никогда не видел луны. Нужно будет узнать у Германа, что это такое.

Феликс Нурман был талантливейшим инженером на Земле. Работал в какой-то крупной компании, занимал высокую должность, и метил в руководство, когда планету потряс Разлом. Стоило объявить начало космической компании – и Феликс вызвался добровольцем. Может, хотел спасти человечество, а может, струсил и попытался сбежать с обреченной планеты. Учитывая характер Феликса, правдивы могли оказаться оба мотива.

– Все, что я умею – это копаться в деталях, – говорил он Максу, когда они, как заговорщики, оставались одни в комнате, – Дай мне кучу консервных банок, я из них построю тебе машину времени.

– Что, настоящую машину времени? – удивлялся Макс, делая круглые глаза.

– Не настоящую, – признавал Феликс, – Но какая разница, если в какое время ты не отправишься, везде будет одинаковое дерьмо?

Спорить с Феликсом сложно, и совершенно бессмысленно. Для Макса оставалось загадкой, как такой упрямый человек, как Феликс, мог работать под началом отца. Но видимо, в космосе, командиров не выбирают. На «Легате 49» у Феликса двое детей. Кто его знает, как работает эта система распределения экипажа, и почему их не поместили на один борт? Феликс иногда задается этим вопросом. Но ответа так и не находит.

Ярусом выше, в каюте по диагонали, живет Дэвид Браун. Макс никогда не был в его комнате, но уверен, что все там разложено по полочкам, и безукоризненно расставлено по местам. Наверняка старик записывает в свой огромный блокнот даже количество звезд за окном, чтобы не упустить ни одной. Тяга к порядку у Дэвида давно. Кажется, много лет назад, на Земле, он занимался сухой аналитической работой, перекладывал бумаги с места на место, считал деньги и надувал от важности щеки. Разлом грянул внезапно, катастрофы, одна за другой, прокатились по всей планете. Ужасное землетрясение, похоронившее Дюссельдорф, и пару близлежащих городов, отняло у Дэвида семью – сам он выжил лишь чудом. Больше ничто не связывало его с Землей, и ни один человек, оставшийся на планете, не ждал его возвращения. Даже если полет «Легата» закончится катастрофой, Дэвид будет последним, кто станет об этом жалеть. Он не слишком-то ценит собственную жизнь, и частенько говорит, что живет в долг. Странное выражение, которое почему-то заставляло Макса покрываться мурашками.