"Как хочешь, — Шуллат не стала возражать, хотя и была уверена: что бы там ни случилось, девочка не успеет им воспользоваться. — Прихвати немного еды и…»

— Я уже все собрала, — она достала из-под одеяла небольшую кожаную сумку. — Здесь хлеб, сахар, вода, сало на тот случай, если будет очень холодно и у меня замерзнет лицо…

"Ноша не должна быть тяжелой, — подозрительно глянув на сумку, волчица чуть наклонила голову. — Ладно. Жди меня здесь. Я разнюхаю все вокруг и вернусь за тобой", — и она выскользнула наружу.

Ее не было всего несколько мгновений, которые, однако, показались сгоравшей от нетерпения Мати длиннее вечности.

"Сейчас, — на миг запрыгнув в повозку, проговорила волчица, еще раз внимательно оглядев подругу, спеша убедиться, что та не забыла ничего важного, вроде шарфа или шапки. Осталось лишь дать последние наставления. — Старайся быть незаметной, не попадайся никому на глаза, а если тебя кто-нибудь все-таки увидит и окликнет, не поворачивайся, не отзывайся, и вообще, делай вид, что выполняешь какое-то важное поручение. Поняла?"

— Поняла, конечно, поняла!

"Тогда вперед!"

Под покровом вечерней дремотной полумглы они, никем не замеченные, покинули караванную тропу и устремились в распростертые объятья снежной пустыни.

Душа девочки трепетала от счастья. Мати никогда не испытывала ничего подобного. Казалось, что она несется на крыльях ветра, не касаясь снежного полотна. Да и не снег вовсе был у нее под ногами, совсем нет — нечто иное, легкое, пушистое, как дорогой мех белых пустынных лис.

На небе, выйдя из-за серого облака, за которым она притаилась на несколько мгновений, давая беглянкам скрыться, сияла огромная бледноликая луна, проливая на землю магический свет, под которым все вокруг изменялось, уходя за грань яви, в мир сказок, фантазий и снов. В его лучах в недрах земли зародилось собственное серебряное свечение, которое окутывало все вокруг ореолом, столь ярким, что он слепил глаза. Легкий, игривый ветерок, скользя среди барханов, теребил их седые косматые космы, накручивал бороды и усы. Горизонт лежал от края земли и до края, обводя мир кругом безликих границ между черным звездным небом и белоснежной землей, безмятежную красоту которой не портили ни серые, слепые раны повозок, ни шрамы, оставляемые полозьями, ни рябь следов ног. Мир был совершенен в своей нетронутой красе.

Мати на мгновение остановилась. Ее сердце быстро колотилось в груди, приоткрытые губы не могли сдержать вздоха восхищения, широко распахнутые глаза оглядывали все вокруг, не узнавая знакомый от рождения мир, удивляясь тому сказочному незнакомцу, каким он предстал перед ней в этот мир.

"Вот она, свобода!" — донесся до девочки мысленный шепоток волчицы. Глаза Шуши горели, поднятый к небу нос принюхивался к ветру, губы подрагивали, трепетали так, словно волчица ловила вздохи лунного духа.

— Свобода! — повторила девочка, вбирая в себя те чувства, которые охватили ее четвероногую подругу, спеша разделить их, принять в свое сердце и, прочувствовав, запомнить навсегда.

"А теперь бежим, бежим! Нас ждет самая восхитительная из ночей, которых ты когда-либо знала!" — и, сорвавшись с места, волчица, стелясь золотой тенью по снегу, побежала в сторону горизонта, увлекая за собой девочку.

Шуши то уносилась далеко вперед, проверяя дорогу, прочерчивая безопасную тропку на лике пустыни, то, оглядываясь на Мати, некоторое время стояла, ожидая ее, то вновь срывалась с места, но не для того, чтобы убежать еще дальше в снега, а, наоборот, возвращаясь к девочке. Обегая ее вокруг, она разбрасывала лапами снег, заметая следы, чтобы никто не смог пройти за ними следом.

Но Мати, глядевшей на нее со стороны, казалось, что та просто играет, став, властью госпожи снегов, вновь маленьким волчонком, веселым и непосредственным. Улыбка не сходила с губ девочки, глаза лучились весельем. Никогда прежде ей не было так легко и беззаботно.

Она бежала по снежному насту, не замечая усталости, не чувствуя холода, ни о чем не думая и, может быть, потому не испытывая никакого страха перед миром, в который она все глубже и глубже погружалась.

"Тш-ш", — еще мгновение назад беззаботно кружившая, гоняясь за собственным хвостом, волчица вдруг припала к снежному бархану, глядя вспыхнувшими зеленым пламенем глазами на что-то, скрывавшееся за ним. Она напряглась, приготовилась к прыжку. Весь ее вид говорил: где-то рядом добыча.

Мати послушно остановилась, легла в снег рядом с подругой. Но, как она ни старалась, присматриваясь к распростертым перед ней как на ладони снегам пустыни, как ни принюхивалась к дыханию ветра, так никого и не заметила.

"Вспугнули, — Шуши расстроено вздохнула. — Мы двигались слишком шумно. Дальше пойдем осторожнее. Раз здесь есть добыча, то она не одна."

— А кто это был? — продолжая с интересом оглядывать все вокруг, спросила Мати.

Волчица пристально взглянула на девочку, перед глазами которой тотчас предстал мысленный образ маленького пугливого создания с белой пушистой шерсткой, крохотными красными бусинками-глазами и похожими на лопаточки передними лапками.

— Ой, какая лапочка! — прошептала Мати. Она была не в силах сдержать умильной улыбки, ее рука шевельнулась, словно поглаживая невидимый комочек, чувствуя его мягкое тепло, нервные движения существа, видевшего во всем, встреченном им на поверхности земли лишь опасность да угрозу. — А как зовут этого зверька?

"Добыча", — безразлично бросила в ответ волчица.

Мати удивленно взглянула на нее.

— Но…

"Неужели ты думаешь, что я спрашиваю имя у еды, прежде чем ее проглотить?" — в голосе Шуши зазвучала усмешка.

— Это жестоко!

"Такова жизнь. Тебя же не интересует, как при жизни звали тот кусок мяса, который попал к тебе в суп? И правильно. Еда — дело тонкое. Когда слишком много знаешь, исчезает аппетит и вообще портится пищеварение. Так что…" — она внимательно взглянула на девочку, ожидая, как та воспримет ее слова.

Мати болезненно поморщилась. Было видно, что, пока в ее голове рисовались эти картинки превращения маленького забавного зверька в кусок жаркого, в животе поднималась буря. Девочке с трудом удалось удержать внутри себя ужин, порывавшийся выбраться наружу.

— Бр-р… — ее прошибла дрожь. Стало противно, словно она случайно проглотила жука. Мотнув головой, спеша избавиться от наваждения, Мати поспешила заговорить о другом: — А как здесь, в пустыне живут?

"Охотой".

— Но ведь в снегах не только хищники?

"Мы — охотники. А добыча… Добыча она иная, не ест мясо."

— Но чем же тогда эти зверушки питаются? Тут ведь нет ни грибов, ни ягод. Даже травы и той нет.

"Кто тебе это сказал?"

— Зачем говорить? Я ведь сама вижу…

"Ты видишь только то, что на поверхности, — возразила ей волчица, а затем принялась терпеливо объяснять: — Если разрыть снег до самой земли, то там можно найти все, что угодно — и грибы, и траву. А уж всяких корешков вообще видимо-невидимо".

— Разве может что-то расти под снегом, да еще в таком холоде?

"Это здесь холодно. А у земли очень даже тепло. Снег согревает. Заройся в него — и тебе не страшен никакой мороз. Или ты не знаешь, что, сколь бы ни был холоден воздух, земля все равно остается теплой? Она греется изнутри."

— Я не знала… — прошептала девочка, пораженная услышанным.

"Конечно, откуда тебе! Ведь караванщики не видят дальше собственного носа… Не обижайся, Мати, но это так. Они бродят по пустыне поколение за поколением, проводят в ней целые жизни, однако при этом не пытаются не то что понять, но хотя бы узнать ее".

— Да, — расстроенная, девочка вынуждена была кивнуть, признавая правоту подруги.

Та взглянула на нее с сочувствием: "Не расстраивайся. Может быть, все дело в том, что вы — дети огня, а не снегов, и вы просто видите не то, что знаем мы, а нечто совсем иное…"

— Но я родилась в пустыне! Я должна знать ее! — воскликнула девочка. На ее глаза набежали слезы обиды, но лишь на миг. Затем в них, обращенных в Шуши, вошла решимость. — Ты ведь расскажешь мне обо всем? Ты покажешь настоящую пустыню?