Как правило, геноцид в демократическом государстве организовывается для того, чтобы отвлечь население от проблем и кризисов социально-экономического развития страны. Для этого необходимо наличие врага, который, во-первых, ответственен за неприятности и несчастья, и, во-вторых, с устранением которого станет лучше. Иначе говоря, геноцид осуществляется не как мщение, а как развлечение — вкус пролитой крови и жажда убивать- это сильнейший наркотик. Естественно, что для начала геноцида нужно сформировать чувство ненависти к народу или религии, предназначенным на роль жертвы. Эта ненависть должна быть столь сильной, что позволяет человеку нарушать даже заповедь "не убий" и продолжать считать себя вполне достойным Царства Божия. Эта ненависть долго воспитывается и развивается. Корни ее — в школьных учебниках, где рассказывается о том, какой замечательной была жизнь моих предков в прошлом, когда еще не было «их», каким могущественным и справедливым было мое государство до того, как пришли или даже напали «они», о том, какие ужасные заговоры «они» всегда строили против моей страны.

При этом люди предпочитают верить, что мир, в котором они живут, имманентно справедлив. Добро в нем вознаграждается, а зло наказывается, честный труд ведет к успеху, а жулик, в конце концов, остается ни с чем. Следствием этой веры является, в частности, жестокое отношение к жертвам различных несчастий — если человеку не повезло, значит, он сам и виноват.

Джоана сдунула налипшую прядь с вспотевшего лба, и добавила:

— А это в свою очередь порождает искажения в восприятии мира не только на когнитивном уровне, отрицая какие-то аспекты реальности или придумывая то, чего нет, но и на аффективном, меняя не столько свое восприятие, сколько свое отношение к действительности. Такое мироощущение, основанное на внешних глянцево-неоновых иллюзиях всеобщего благополучия, позволяет сохранить уверенность в завтрашнем дне хоть на палубе тонущего корабля.

И вызванная данным мироощущением любовь к демократии является единственным доступным способом избавиться от парализующего страха перед будущим, вытеснить ужас в подсознание. Невротическая любовь к источнику насилия — не оптимальная, но, пожалуй, самая распространенная реакция людей при столкновении с пугающими и неподвластными им обстоятельствами, будь то жестокие и непредсказуемые родители или демократия, кричащая о знании рецепта всеобщего счастья и готовая заплатить за это чужими жизнями.

— И какой же практический выход из всего этого? — спросила Саманта, нехотя поднимаясь с кушетки.

— На уровне человека или на уровне государства? — задала встречный вопрос Кэт, вооружившись йодом и ватой.

— И на том и на том!

— Ну, детально я еще эту тему не продумывала, но я думаю, что проблему можно решить только одним способом — сделав пребывание у власти очень тяжелым, неблагодарным и неприбыльным трудом.

— Это как? — удивленно встрепенулась Джоана.

— Я считаю, что власть должна нести уголовную ответственность за некачественное исполнение своих обязанностей, но для этого нужно изменить большинство существующих законов, и те кто сейчас у власти навряд ли на это пойдут.

У Саманты округлились глаза:

— Кэт, а ты часом не революционерка? — она поморщилась от йода, который начал щипать рану.

— Да нет, просто эти мысли родились у меня от обиды на несправедливую жизнь. Почему мы не можем жить нормально, не прячась по углам? Да, наша любовь многим кажется противоестественной. Но ведь мы никому не мешаем, никого не призываем в наши ряды, не выставляем свои отношения на показ. Мы просто хотим жить своей личной жизнью, соблюдать законы, зарабатывать на хлеб! Мне непонятно почему наша любовь считается аморальной, а проституция нормальным явлением? Почему проституткой-лесбиянкой быть можно, и общество это одобряет, а обычной лесбиянкой быть нельзя — то же общество кричит о разрушении его моральных ценностей? А революцией тут вряд ли что решишь — все равно у власти окажутся те, кому личное важнее, чем государственное. Одни прохвосты сменят других — и только. Ладно, давай собираться, пока магазин не закрылся.

Джоана подошла к окну номера, и опершись на сосновый подоконник, изготовленный из досок толщиной два дюйма, произнесла:

— А вон и Ксэнни уже вышла! Пойдемте быстрее, а то она без зонта и до нитки промокнет, дожидаясь нас.

Сборы были недолги — надеть плащи с капюшоном, а Джоане еще и военную форму под низ. Владелец гостиницы, все так же похотливо рассматривая стройные фигуры подруг, с некоторым сожалением забрал у них ключи от номера, пробурчав, что жалеет о том, что такие красивые мисс не остаются на ночь, и ряженый в холщовую навыпуск рубашку, подпоясанную, крашенной пеньковой веревкой, сечением в полдюйма, швейцар открыл им входную дверь.

— Мы забыли взять купон на скидки при следующем посещении, — вдруг вспомнила Кэт.

— Я думаю, что нам сюда возвращаться не стоит — ответила Джоанна, кивнув на Ксэнни, — чтобы не задавали лишних вопросов.

— Пожалуй ты права, — согласилась Кэт, почесав свой изящный носик.

Поцеловав Ксэнни в щечку и приветственно похлопав ее по упругим ягодицам, девушки быстро забрались внутрь гостеприимного боевого отделения бронеавтомобиля «Моррис». Весело заурчал шестицилиндровый карбюраторный рядный двигатель "Моррис коммершиал" с рабочим объемом 3485 см3, и бронеавтомобиль ведомый Джоаной двинулся в сторону магазина-ателье "Эбаут вис". По дороге подруги донимали Ксэнни расспросами про Сессила Родса, и его внебрачную дочь. Выяснилось, что это тот самый Сессил Родс, который сыграл огромную роль в внешней политике Британии, и что дочь его появилась на свет в Южной Африке, где Сессил, активно занимался покупкой и захватом участков с месторождениями алмазов. Их несколько удивило, что внебрачная дочь Сессила Родса занимает столь низкое положение в обществе, но удивление их прошло, когда Ксэнни им сообщила, что Хэлен Хэнгг — афроангличанка. Это сразу все объяснило и расставило по своим местам — в старой доброй Англии, несмотря на декларируемую демократию и равноправие, цвет кожи по-прежнему играл роль в обществе. И пускай в Англии не было, как в США табличек с надписями "только для белых", но реакция света на людей с темным цветом кожи была не менее негативной, чем в Германии руководимой фашистом Гитлером.

Магазин-ателье "Эбаут вис" располагался на улице Фэнни Кэплен в доме № 22 и был украшен бронзовой вывеской, на которой была изображена стройная женщина в широкополой шляпе с узкой талией, одетой только в бюстгальтер, трусики и пояс с чулками. По характерным линиям силуэта, Саманта безошибочно определила, что прототипом для изображения вероятнее всего являлась женщина идуменянской народности. Об это говорили непомерно большие груди и очень узкие бедра. Впрочем, по уверениям Ксэнни, имеющей грудь в сорок три дюйма, здесь можно было подобрать белье на любой размер.

Владелица заведения Хэлен Хэнгг девушкам не понравилась. И дело было не в цвете ее кожи. Ее фигура была какой-то угловатой, и это очень настораживало. Они не почувствовали ни какой душевной чувственности исходящей от Хэлен. В ее манерах угадывалась чрезмерная коммерческая заинтересованность. Но вот товары ее магазина… Саманта задохнулась от восторга и очарования. Это было какое-то волшебство — все эти кружева, нежные цвета, бесстыдные фасоны, способные подчеркнуть самые обворожительные части ее гибкого и стройного тела. Однако хозяйка магазина не дала подругам расслабиться под воздействием этого колдовства, которым они все, наслаждались. Саманта вздрогнула, когда Хэлен заговорила очень тихим голосом:

— Воля — это опасное оружие.

Саманта глянула на нее с досадой, которую испытывала всякий раз, когда кто-то бесцеремонно лез ей в душу:

— Вы считаете, что лучше отдаться течению жизни и обстоятельствам?

— Ваша судьба не в ваших руках, — заметила Хэлен поучительным тоном.