После фотосессии забежали в Мак и съели по одному комбо с бургером и картошкой фри. Примерно в три пришла заветная смс на грузинском. Они вернулись в Дом Юстиции, взяли новый талончик и примерно через полчаса ожидания оказались перед новой операционисткой. Таня боялась враждебности, но, кажется, выдавать свидетельство о браке было таким святым делом, что здесь работали исключительно впечатлительные и хоть немного сентиментальные сотрудники. Сначала она дала им подписать какую-то бумагу наподобие заявления: в ней расписались все. Проверить ничего было нельзя, потому что все было написано грузинской вязью – даже имена. «Ну и ладно, одной проблемой меньше» – подумала Таня и уверенно расписалась в нужной строке. После всего, сотрудница Дома Юстиции достала свидетельство о браке и обложку, перевязала все это великолепие золотой ленточкой и с сияющей улыбкой передала все это в руки Жене.

– Поздравляю! – сказала она с легким акцентом.

Таня улыбнулась и долго-долго смотрела на свидетельство, в котором не могла прочесть ни единого слова. Это был какой-то манускрипт на незнакомом языке, но в котором было сказано, что у нее (у Тани) теперь есть муж. Стараясь соблюдать приличия, они вышли на улицу тихо и спокойно. Только на улице Света позволила себе ликование.

– Ура, ураа! – она обхватила Женю и Таню с двух сторон так, что молодые едва не стукнулись лбами.

В этот момент в кармане Тани завибрировал забытый телефон. Она высвободилась от Светы и достала его, заранее зная, кто звонит. «Мама».

– Ну как дела?

– Мама, мы все. Поженились.

В трубке стояла тишина.

– Ну а дальше что?

– Женина компания обещала помочь с переездом в Берлин.

Снова тишина.

– Знал бы твой прадедушка, который на войне ногу потерял, что его внучка к немцам побежит…

В своей голове Таня ответила так: «Я думаю, он бы меня понял. Он никогда не смотрел сутками телевизор, как ты и папа». Но вслух пришлось сказать другое:

– Прости. Я не хотела вас расстраивать.

– А брак то ваш… В России то он действителен или так, просто бумажка?

– Действителен, мам.

В трубке глубокий вздох.

– Тань…

– Мама, я обязательно приеду.

– Да… Да… Ты мне только скажи…

– М?

– Какой мне язык учить?

– Что?

– Какой мне язык учить, чтоб с внуками разговаривать потом. Скажи, пожалуйста.

Тане вдруг показалось, что мама вот-вот заплачет.

– Я просто никому больше не верю, – вдруг тихо сказала мама. – Ни тем, ни другим. Никому не верю.

У Тани вдруг сжалось сердце – не за себя, а за маму. Она вдруг поняла, что даже ее непобедимой маме было страшно: несмотря на девяностые, несмотря на обратный отсчет до атомного взрыва, который (как она клялась) она видела в шестнадцать лет, несмотря на школьные учения, когда советовали прыгать в яму, если увидишь атомный гриб, несмотря на успокаивающий шум по телевизору. Ей тоже было страшно, она была одна, и она больше не верила никому. И в этот момент лунная девочка, ее мама, стала ближе.

– Мам, я тебя люблю, – сказала Таня, а про себя добавила: «Мы с тобой никогда не поссоримся из-за них, я обещаю».

В трубке пошли гудки – это у Тани закончились деньги на сим карте. И хорошо. Женя нерешительно стоял в стороне.

– Мы кое-что забыли, – заметил он и достал из кармана брюк коробочку с кольцами.

В коробочке было два кольца: золотых и гладких, без камней и украшений. Одно было шире и больше, а другое уже и меньше. Таня протянула ему руку, и Женя (муж!) ловко надел колечко на ее безымянный палец. Размер был подобран идеально, и она решила, что это знак. Конечно, знак. Стараясь победить настойчивый озноб, она проделала то же самое с его кольцом, и оно скользнуло, заняв свое место, словно бы всегда было здесь, на его пальце. Он мягко взял ее руку, притянул к себе, и Таня поняла, что вот сейчас, в этот самый момент, что-то было пройдено. Невидимая черта, водораздел, таинственный рубеж. Света и Рома деликатно не торопились за ними, оставшись в стороне.

– Ну вот и все? – спросил Женя. – Совсем не страшно.

Таня уткнулась в мягкий ворс его черного пальто. Дом был, конечно, здесь, как она раньше не догадалась. Не у родителей, не в съемной московской однушке и, конечно, не в Берлине, а здесь, прямо подмышкой Жени, где особенно сильно чувствовался его запах и совсем не существовало плохих новостей.

– Ребят, – позвала Света, прикрывая глаза ладонью от слепящего солнца.

Таня и Женя оглянулись.

– Весна.

Швырк! От неожиданности нога поехала, и ботинок утонул в снежно-грязевой весенней жиже. Вера брезгливо вытащила ногу из лужицы и пару раз машинально шоркнула подошвой о траву.

Как же похож! Парень стоял на остановке в профиль, уставившись в телефон. Сжатые губы, выразительный нос и русая непослушная челка – волосы вечно падают на глаза. Настоящему Степе сейчас было бы пятьдесят три. Но похож ведь! Вложи в руки газету вместо телефона, надень очки и получится вылитый Степочка образца тысяча девятьсот восемьдесят восьмого – студент Политехнического, надежда университета и любовь Веры.

– Женщина, ну вы проходите?!

Вера опомнилась на узкой деревянной дощечке, которая была перекинута через слякотную жижу. Пока она замешкалась, на импровизированной городской переправе образовалась пробка.

– Да иду я! – кашлянула Вера и пошла, балансируя тяжелыми сумками.

Только через восемь часов, когда ужин кончился и сыновья разошлись по комнатам (один играть, другой зубрить), Вера устало опустилась в постель рядом с мужем и привычно отвернулась к стене, закрыв глаза – ночи уже давно проходили так.

Во сне она нашла себя летящей по вечернему городу. Крыльев не было, но стоило лишь махнуть руками, как тело тяжело, но верно поднималось над землей.

Внизу на земле город наряжался золотыми гирляндами огней. Машины ползли, словно сказочные светлячки. Но Вера не смотрела вниз, она искала Окно.

«От Академии направо, дом 15… А какой этаж? Кажется, пятый… Нет, четвертый, без балкона».

В Окне горел свет, и Вера подплыла к нему. «Наша кухонька».

– Вера!

Окно вдруг открылось и в проеме показался Степа. Не тот, с остановки, а самый настоящий. Какой-то совсем молодой, в белой майке под клетчатой университетской рубашкой. Живой. Казалось, он ничуть не удивился ее способу передвижения.

Степа подхватил Веру под плечи, чтобы она удержалась, и помог забраться на широкий подоконник. На плите что-то булькало, из приоткрытого дутого чайника поднимался свежий горячий пар. Вера спрыгнула на пол, прямо в его руки, и с удивлением отметила, каким гибким, легким и пластичным ощущается собственное тело. Степа был совсем близко, ее ладони лежали на его теплых бугристых плечах.

– Ты обещала, что будешь прилетать, —он перешел на шепот и коснулся носом ее переносицы. – Ну, где же ты была?

– Ты мне ни разу не приснился, —резонно заметила она. – Почему?

Степа погрустнел, прижался чуть шершавой щекой к ее щеке и покачал головой. Вера почувствовала, как он легко целует ее плечо.

– Прости, я не мог.

– Не мог почти тридцать лет?

– Мама меня не пускала.

Это прозвучало так неожиданно и нелепо, как бывает только во сне. «Я сплю», – подумала Вера. «Раз сплю, будь что будет». И поцеловала Степу в щеку. Казалось, он не ответит, но Степа откликнулся, оторвался от плеча, посмотрел внимательно и поцеловал в губы. Глупая мысль промелькнула в голове: «А что, если Коля узнает?»

– Не узнает, – прошептал Степа, горячо дыхнув Вере в подбородок.

– Ты что же, мысли читаешь?

– А ты забыла?

Вера кивнула и почувствовала, что плачет. «Забыла, милый, забыла… Так долго пыталась забыть и вот, кажется, наконец-то справилась». Она промолчала, но он все понял, поэтому продолжал целовать все настойчивее.

«Вот бы он взял меня на руки, как тогда…» – подумалось Вере, и она невольно подпрыгнула, забыв, какое летучее у нее тело. Оно вспорхнуло, словно в невесомости, и Степа поймал ее, усадив себе на руки. «Как на свадебной фотографии». За его спиной очень кстати оказалось зеркало в полный рост, и Вера увидела себя – ей было не больше двадцати пяти.